Теперь Джоунс звонил из офиса прокурора Джошуа Шульцу:

— Пусть назовет имя человека, у которого теперь драгоценности Скоттов. Если ваш клиент говорит правду и мы получим драгоценности обратно, то судья будет уведомлен о сотрудничестве мистера Грубера со следствием, что, в свою очередь, учтется при вынесении приговора.

— В каком объеме будет учтено его сотрудничество?

— Мы дадим самые убедительные рекомендации судье в Нью-Джерси, который будет слушать дело ограбления Скоттов, а также судье в Нью-Йорке, который занимается другим ограблением мистера Грубера. Но ему все же придется отбыть некоторый тюремный срок.

— На что может он рассчитывать, если предоставит фоторобот того, кто выбежал из дома после убийства профессора?

— Пусть это будет двухступенчатый процесс. Если Грубер поможет вернуть драгоценности, мы будем готовы к дальнейшим шагам. Как вам хорошо известно, мистер Шульц, ваш клиент весьма изобретателен в покушении на имущество состоятельных людей, а в случае Скоттов он виртуозно справился даже с их сверхнадежной охранной системой. Следовательно, он достаточно умен, чтобы сочинить историю о том, что видел какое-то лицо.

— Уолли ничего не сочинил, — обиделся Шульц. — Но я с ним поговорю. Если вы получите драгоценности, вы обещаете помочь ему в Нью-Йорке и в Нью-Джерси?

— Да, если составленный им фоторобот как-то поможет, то не сомневайтесь, Грубер получит то, на что надеется.

— Отлично, ваш ответ вполне нас устраивает, — коротко хохотнул Шульц. — Знаете, Уолли несколько тщеславен. Ему понравится, что вы приняли его за умника.

«Теперь подождем и посмотрим», — подумал Джоунс и положил трубку. Откинувшись на спинку кресла в своем маленьком кабинете, он подумал о том, о чем размышлял месяцами. Всякий раз, когда Питер входил в просторный кабинет прокурора, не мог избавиться от предчувствия, что однажды — и может быть, очень скоро — этот кабинет станет его.

Теперь это предчувствие ослабело.

Но прокурор велел ему сделать еще кое-что. Настало время сообщить Ллойду Скотту, что человек, ограбивший его дом, видел кого-то, выбегавшего из дома Лайонсов через несколько секунд после убийства Джонатана. И это была не Кэтлин Лайонс.

Офис Марии располагался на Уолл-стрит. Несмотря на бессонную ночь и невозможность больше оставаться в доме родителей, несмотря на желание быть ближе к маме, в шесть утра в четверг она все же отправилась в Нью-Йорк и занялась делами. На этаже, где она арендовала помещение, еще никого не было, а она уже сидела за компьютером, проверяя электронную почту и разбирая бумажную корреспонденцию, оставленную секретаршей.

Работы было предостаточно, как и ожидалось. Электронные письма, которые Мария принимала и отсылала клиентам, особой важности не представляли, но она была счастлива сидеть здесь с включенным телевизором, следить за открывающимися и закрывающимися рынками по всему миру. Это было ее убежище от всего, что случилось за последние полторы недели, особенно от потрясения, что Ричард собирался купить рукопись у Лилиан.

Мария ясно видела выражение лица Ричарда, когда они сидели за ужином позапрошлым вечером и он снова отрицал, что видел рукопись. Она видела выражение его лица, когда он одобрительно кивнул на слова отца Эйдена, что документ, который, вероятнее всего, будет признан подлинным, является собственностью Ватикана.

«А еще, возможно, будущий иезуит, — злорадно подумала она. — Ну что же, в Библии сказано, что стражи бросали жребий, кому достанутся одежды Христа. И вот, две тысячи лет спустя, кое-кто из так называемых друзей моего отца, возможно, бросает жребий за письмо Христа, которое он написал Иосифу Аримафейскому, благодаря Иосифа за доброту».

Мария вспомнила сообщение Лилиан Ричарду: «Я решила принять твое предложение в два миллиона долларов. Позвони мне».

«Его предложение, — подумала Мария. — Сколько всего у нее было таких предложений и от кого? Если тогда за столом не лгал никто, кроме Ричарда, то кто эти эксперты, с которыми консультировался папа? Детективы проверили телефонные звонки отца. Интересно, нашли они кого-нибудь? А если Лилиан не объ-явится? Неужели с ней что-то случилось?»

Невозможно было представить, чтобы Ричард плохо поступил с Лилиан, так же как невозможно было поверить, что мама убила папу.

«Хватит, надо немного успокоиться, — приказала себе Мария. — Возможно, Ричард — совершенная противоположность тому, что я о нем думаю, но он не убийца. Боже милостивый, сделай так, чтобы Лилиан нашлась. Помоги нам отыскать рукопись».

Осталось ответить на несколько писем. Она выключила телевизор, набросала черновики ответов и послала их электронной почтой секретарше, чтобы та отпечатала и разослала. Было около восьми, и Мария знала, что скоро появятся первые сотрудники. Ей ни с кем не хотелось встречаться. Уходя в незапланированный отпуск, она сказала, что понимала, как они ей сочувствуют, но в ближайшее время ей надо сосредоточиться на заботе о маме и сотрудничестве с ее адвокатом.

С тех пор она получила много электронных писем, начинавшихся одинаково: «Мария, мы тебя любим, думаем о тебе. Отвечать не обязательно». Очень мило, но бесполезно.

Выйдя из офиса, она спустилась на лифте на первый этаж и решила съездить к себе домой в Гринвич-Виллидж.

С парковки она выехала в сторону Даунинг-стрит. Ее квартира находилась на третьем этаже таунхауса, который восемьдесят лет назад был чьей-то частной резиденцией. После той ужасной ночи, когда отец не ответил на ее звонок и она бросилась в Нью-Джерси, у себя дома она была всего один раз, чтобы переодеться.

Это была маленькая квартирка, состоящая из гостиной, спальни и кухни, где была лишь плита, раковина, микроволновка и несколько шкафчиков. «Переехать сюда шесть лет назад помог папа, — подумала она. — У мамы тогда уже была диагностирована болезнь Альцгеймера, и она стала депрессивной и забывчивой. На предложение вернуться и помогать папа просто выкинул меня из дома, сказал, что я еще молода и должна жить своей жизнью».

Почувствовав духоту в квартире, Мария открыла окно, и в комнату ворвался шум улицы. «Музыка для моих ушей, — подумала она. — Мне нравится этот дом, но что происходит теперь? Даже когда этот кошмар закончится и маме будет разрешено оставаться дома постоянно, я не смогу жить здесь. Придется вернуться в Мауа. Но как долго смогу я оплачивать круглосуточную сиделку?»

Мария села на высокий стул, который так любил ее отец, пока не ушел на пенсию. Каждую неделю или каждые десять дней часов в шесть он приходил к ней из университета, чтобы выпить чего-нибудь. Потом они шли в их любимый итальянский ресторан на Западной четвертой улице, а в девять он уже ехал домой.

«Или к Лилиан», — прошептал неприятный голос у нее в голове.

Мария старалась отбросить мысли о такой возможности. Полтора года назад, когда она узнала про Лилиан, их теплые посиделки за ужином закончились. «Я сказала папе, что не хочу воровать у него драгоценное время с Лилиан…»

Чтобы отвлечься от чувства вины при этих воспоминаниях, Мария оглядела гостиную. Стены здесь были покрашены в желтоватый цвет, создававший иллюзию пространства. «Папа выбирал цвет вместе со мной, — вспомнила она. — Он гораздо лучше мог предвидеть результат отделки, чем я».

Картина над диваном — закат солнца над пирамидами — была папиным подарком на новоселье. Он купил ее во время экспедиции в Египет.

«Куда бы я ни посмотрела здесь или у них дома, все напоминает мне об отце», — подумала Мария. В спальне она взяла в руки фотографию ее родителей, сделанную лет десять назад, до маминой болезни. Отец обнимал маму за талию, и оба улыбались. «Надеюсь, что его руки и теперь обнимают ее и защищают, — постаралась успокоить себя Мария. — Она нуждается в его защите как никогда прежде. Что будет с мамой завтра в суде?»

Она готова была уже позвонить Эльвире, узнать, есть ли что-нибудь новое, когда тренькнул телефон на ночном столике. Это был Грэг.