Потом он попросил опустить его ниже, они повиновались. Наконец размоталась почти вся цепь, и стало ясно, что Джейкоб уже находится возле самой воды. Наклонившись над краем колодца, Бенита увидела, что светлая звездочка исчезла. Лампа погасла. Казалось, Мейер даже не пытался снова зажечь ее. Клиффорд и Бенита позвали его. Ответа не послышалось. Все трое начали поворачивать ворот в обратном направлении. Они напрягали все силы и страшно утомились, когда наконец появился Джейкоб. Сперва им показалось, что Мейер умер, что, вероятно, и случилось бы, не привяжи он себя к цепи, так как он давно уже впал в глубокий обморок. Мейер почти соскользнул со своего сиденья, по обеим сторонам которого бессильно свисали его ноги. Он держался только на привязанных к цепи прочных ремнях, которые обхватывали его под мышками.

Они стали приводить его в чувство и обливать ему лицо водой, пока, к величайшему их облегчению, он не начал жадно глотать воздух и не пришел в себя настолько, что можно было наконец полувывести, полувынести его на свежий воздух.

— Что с вами случилось? — спросил Клиффорд.

— Я отравился газами… вероятно, — ответил Мейер и застонал, чувствуя жестокую головную боль. — В глубоких колодцах часто бывает испорченный воздух, но я ничего не чувствовал, пока сознание не покинуло меня. Еще немного, и все было бы кончено, все было бы кончено…

Впоследствии, когда Джейкоб несколько пришел в себя, он рассказал им, что в одном месте, уже на порядочной глубине, ему показалось, будто в скале вырублено углубление размерами шесть футов на четыре, в которое затем при помощи извести или цемента вставили камень другой породы. Чуть ниже находились небольшие впадины, в которых сохранились концы бревен, указывавшие на то, что здесь когда-то был настил или площадка. В то время как Мейер рассматривал гнилые остатки бревен, он вдруг потерял сознание. Он добавил, что, по его мнению, это могло быть входом в то место, где лежало золото.

— Если это так, — заметил мистер Клиффорд, — то оно может оставаться там навеки, охраняемое отравленным воздухом. Кроме того, почти во всех колодцах устраивают подобные настилы для предохранения воды от падающего сверху мусора. Что же касается вставленного в стену камня, который вы видели, то, вероятно, это было сделано, чтобы починить стену или помешать колодцу обрушиться.

— Надеюсь, что так, — ответил Мейер, — потому что сам я решусь еще раз спуститься туда только в том случае, если воздух там хорошенько очистится; судить же об этом можно, только попробовав его на себе, хотя можно кое-что узнать и при помощи фонаря, спущенного на веревке.

Этим закончилась их первая попытка. Поиски возобновились только на следующий день, когда Мейер почувствовал себя уже достаточно оправившимся от последствий своего отравления и от боли, причиненной ему трением веревок. С этого дня Бенита, близко наблюдавшая за этим человеком, имея на это особые причины, заметила значительную и все увеличивающуюся перемену в его поведении. До сих пор он всегда казался человеком крайне сдержанным и полным самообладания. Если она и знала о нем некоторые вещи противоположного характера, то исключительно только на основании собственных догадок или выводов, а вовсе не потому, что он когда-нибудь высказался. Только дважды он открыл ей душу: во время их разговора на берегу озера Кристи в день прибытия гонцов Молимо, когда он обнаружил перед ней свою страстную жажду богатства и власти, и совсем недавно, когда он убил посланного матабеле. Тем не менее она была уверена, что в нем таятся бурные и непокорные страсти, что его внешнее спокойствие похоже на ледяной покров, скрывающий стремительный поток, несущийся в неведомую даль. Зловещие огоньки, вспыхивавшие в его темных глазах, говорили ей яснее слов, даже когда его бледное лицо оставалось неподвижным.

Ей были памятны те минуты, когда он стал приходить в себя после обморока; тогда с его уст сорвались какие-то слова на немецком языке, который она понимала очень плохо, но ей почудилось, будто он произнес ее имя наряду с ласкательными эпитетами. С этого дня он стал менее осторожен, или, что вернее, он начинал понемногу терять самообладание. Он возбуждался без всякого повода, все время начинал рассказывать, что станет делать после того, как они найдут золото, как он отомстит всем тем, кто заставлял его страдать, и как он сделается настоящим некоронованным королем.

— Я боюсь, что это исключительное положение создаст вокруг вас пустоту одиночества, при всем вашем высоком положении, — проговорила Бенита с беспечным смехом. Но она тотчас пожалела о своих словах. Он поглядел на нее особенным, неприятным ей взглядом и сказал:

— О нет! Я буду не один, со мной будет прекрасная подруга, которой я дам богатства, которую я осыплю драгоценностями и окружу любовью и поклонением.

— Какая счастливая женщина! — воскликнула Бенита, продолжая смеяться, но поспешила воспользоваться первым предлогом, чтобы поскорее уйти.

Иногда, особенно по вечерам, после наступления темноты, он начинал ходить взад и вперед перед пещерой, разговаривая сам с собою и распевая своим звучным голосом какие-то старые немецкие песни. Он также часто влезал на гранитный конус, подолгу сидел там и звал ее, приглашая разделить с ним его «трон». Впрочем, это были отдельные вспышки, которых ее отец, ставший, по мнению Бениты, за последнее время гораздо менее наблюдательным, вовсе не замечал. Во всем же остальном его поведение ничуть не изменилось.

Так как о дальнейших поисках в колодце нельзя было и думать, их следующей задачей было тщательно осмотреть часовню в пещере. Они дюйм за дюймом исследовали ее стены, колотя по ним молотком и прислушиваясь к звуку в надежде наткнуться на пустое место, но это не привело ни к каким результатам. Осмотрели также алтарь, но оказалось, что он высечен из цельного куска гранита. При помощи устроенной ими лестницы они оглядели распятие и убедились, что белая фигура на кресте была сделана из какой-то языческой статуи, потому что на спине сохранились остатки драпировавшей ее ткани, а на голове были длинные волосы, которые художник не нашел нужным уничтожить. Они заметили, что руки были приставлены отдельно и сделаны из какого-то другого камня, а также что изображение покоилось всей своей тяжестью на железной скобе, подпиравшей туловище, отчасти же поддерживалось крепкой медной проволокой, которая была скручена наподобие веревки, выкрашена в белую краску и обмотана вокруг кистей. Эта проволока проходила сквозь отверстия в граните, в поперечнике креста, который был высечен в крепкой каменистой стене.

Любопытно, что осмотр креста был предоставлен мистеру Клиффорду и Бените, так как Джейкобу Мейеру, по-видимому, было неприятно браться за это дело. Человек, открыто не признававший никакой религии, он тем не менее как будто побаивался этого символа христианской веры, приносившего, по его словам, только несчастья; хотя это и не помешало ему без колебаний и без угрызений совести ограбить и осквернить мертвых, лежавших у подножия креста.

Осмотр распятия ничего им не дал. Но в ту минуту, когда мистер Клиффорд с фонарем в руке спускался с лестницы, которую держала Бенита, Джейкоб Мейер, стоявший против алтаря, с волнением крикнул, что он нашел нечто интересное.

— В таком случае вам повезло больше, чем нам, — проговорил мистер Клиффорд, опуская на землю лестницу и торопливо направляясь к нему.

Мейер в это время выстукивал пол деревянным шестом — дело, за которое он взялся после того, как убедился в бесплодности исследования стен.

— Слушайте, — сказал он и ударил тяжелым шестом немного справа от алтаря, отчего раздался твердый, ясный звук, обычно издаваемый цельным камнем. Затем он придвинулся и ударил перед самым алтарем, но на этот раз звук был глухой и вибрирующий. Он повторил этот опыт несколько раз подряд, пока они не выяснили в точности, где кончается цельный камень и где начинается место, казавшееся им пустым. Оно занимало квадратное пространство со стороной футов в восемь.