Дальше мы двинулись под ливнем, по глубоким лужам. Немногочисленные пешие паломники безуспешно пытались увернуться от потоков воды и грязи, летящих из-под копыт нашей четверки лошадей. К закату мы оказались перед крутым подъемом Сферракавалло[29]. От наших усталых коней требовалось последнее усилие, перед тем как достичь стен старинного монастыря Сан Паоло.
На следующий день мои подруги, свежие и радостные, словно отдыхали с неделю, были готовы проехать те несколько миль, что отделяли Орвьето от Баньореджо. Их безупречные наряды, несмотря на тяжелый покрой и черный цвет, оттеняли их сияющую красоту, которая всегда отличает тех, кто готовится к обольщению. Утомленной с дороги выглядела только я, а ведь на мне было ярко-зеленое платье, всегда меня выручавшее, когда надо было скрыть следы усталости на лице. Из уважения к высокому достоинству людей, с которыми мы должны встретиться, я надела еще жемчужное ожерелье в семь ниток. Виттория подошла и вежливо предложила дать мне взаймы на сегодня одно из своих любимых украшений. И только тогда я заметила, что ни одна из подруг не надела украшений, если не считать массивных золотых распятий на цепочках. У меня тоже было распятие, и на этот раз жемчуг отправился обратно в кожаный футляр.
— Ведь это не такая уж большая жертва, правда, Маргарита? — улыбнулась Джулия, погладив меня по голове. — Я знаю, что вы благочестивы и гораздо более искренни, чем остальные дамы из папского окружения.
Она подшучивала над моей ролью первой содержанки папского внука, но, похоже, верила собственным словам.
— Да и золото идет вам больше, чем жемчуг. Прогулка, которая может показаться вам скучной, требует маленькой жертвы, зато вы познакомитесь с людьми, достойными вашей образованности. И вы, надо полагать, оцените их лучше, чем мы, ибо одарены блестящим умом и эрудицией, которая отличает лишь немногих наших лучших друзей.
Это был мотив, по которому меня взяли с собой в тайную и опасную исповедальню. Меня считали чудом природы, и это чудо, несомненно, можно было вернуть к добродетели, в лоно Господне. Может быть, они лелеяли надежду на освобождение, и я была им послана как знамение, как проявление женской мудрости, которую упорно отрицали церковники.
Вот уж представить себе не могла, что дамы такого высокого положения сочтут меня высшим существом. Я по большей части занималась соблазнением мужчин и никогда не считала ни ум, ни знания сильными инструментами. Теперь же я начала думать, что, может, мужчин, таких податливых в моих руках, покоряет интеллект, о котором они не догадываются, пока не почувствуют в нем угрозу? Женщина высокого ранга, выказав острый ум, еще может напугать мужчину, но на острый ум путаны никто не обращает внимания, и дело кончается тем, что мужчины только легче подпадают под ее чары.
Но можно рассудить и наоборот. Овал лица, смягченный легким слоем талька, белые зубы, губы, оттененные кармином… Женщины, собираясь в самое интеллектуальное общество, не преминут прихорошиться, словно внешность служит проводником к познанию их острого ума. Получалось, что я постигла в совершенстве обе стратегии, а главное — об этом знала, что давало мне неоценимое преимущество.
Мы миновали облетевшие дубовые и ореховые леса, отделяющие Орвьето от Баньореджо, и вскарабкались по лестнице, что вела на неприступную скалу Чивита. Издали скала казалась узкой, как вершина вулкана посреди моря каштанов, и трудно было предположить, что лестница приведет к такой широкой площадке, целой площади. В южном углу площади, рядом с церковью, открывалась арка, ведущая в епископство, где остановился Реджинальд Поул со своей свитой. Такое жилище больше подходило какому-нибудь скромному дворянину, чем самому могущественному, образованному и утонченному кардиналу Европы. Но он все время повторял, что верующие люди не должны владеть излишне роскошными апартаментами в этом мире, если хотят оказаться ближе к Господу в мире ином.
Первым нам навстречу к лестнице, ведущей наверх, такой крутой, что казалось, она специально спроектирована под его появление, вышел сам Реджинальд Поул. Длинная черная, аккуратно подровненная борода спускалась ниже пояса, напоминая кирасу из щетины. Она была атрибутом святости и чистоты владельца, и от нее старались держаться подальше, словно от стального щита. Он не стриг бороду с того самого времени, как приехал в Италию десять лет назад, спасаясь от участи мученика. Потомок благородных графов Суффолкских, кузен Генриха VIII, он насилу ускользнул от королевского золотого стилета, когда осмелился высказаться против развода Генриха с третьей женой и его женитьбы на Анне Болейн. Как он сам потом рассказывал, Господь говорил его устами, когда он, повстречав короля-еретика в темной гардеробной, высказал ему все, что никто до него не осмеливался сказать.
После бегства Поула в Италию Павел III почти сразу нарек его кардиналом, укрепив, таким образом, партию, выступавшую против короля в Англии и за ее пределами. Черная кардинальская борода не скрывала отваги воина, та же отвага чувствовалась в пристальном взгляде маленьких черных глаз и в массивном носе. Сильные руки с одинаковой твердостью держали и шпагу, и священные книги.
Он спустился вниз на два марша лестницы, и шедшая за ним свита с царственным видом остановилась на освещенной солнцем площадке. Протянув мне сильную руку, он смутился, потому что знал, какую жизнь я веду. Мне было достаточно пожать ее, чтобы понять, что эта рука никогда не касалась женского тела. Я успокоила его, уставившись ему в переносицу самым невыразительным взглядом. Во всей его фигуре, напоминающей грозную черную тень, единственным светлым пятном был лоб.
На этой встрече я чувствовала себя чужой и изо всех сил старалась, чтобы любопытство не светилось в моих глазах: мне казалось, что тогда я и сама стану незаметной для глаз присутствующих.
Виттория совсем не по-королевски простерлась перед Поулом на ступенях крутой лестницы, не успев стать на площадку и рискуя упасть. Элеонора зарделась, как монахиня-затворница, которую заставили выйти на свет божий из кельи. Рената и Джулия, стараясь скрыть собственное замешательство, бросились поддерживать Витторию.
Как только Витторию благополучно подняли со ступенек, Поул отошел чуть в сторону, чтобы дать свите возможность поздороваться с нами.
— Его высокопреосвященство кардинал Модены Джованни Мороне.
Едва закончились приветственные объятия, Виттория представила меня всей компании.
Мороне, казалось, принесло неистовым ветром из сада: над совсем еще молодым, загорелым на свежем воздухе лицом вились рыжие волосы, ярко блестевшие зеленые глаза обрамляли ровно изогнутые, как у женщины, брови. Он слыл воплощением справедливости, и все относились к нему с восхищением, в том числе и лютеране, которые считали его достойным противником, пребывающим в заблуждении.
«Он почти девственник… Почти, потому что было несколько историй со студентами Падуанского колледжа, где он учился». Когда красные губы Мороне коснулись моей руки, мне сразу вспомнилась циничная откровенность делла Каза.
Губы прижались так, что я сразу поняла, с кем хотела бы провести следующую ночь, если только из этого монастыря не совсем вытравили желания, не относящиеся к духовным. С этого мгновения я избегала смотреть на Мороне.
Мне представили еще троих или четверых человек с усталыми от забот и постоянного чтения глазами, но их лица не отпечатались в памяти.
Нас провели в приемную монастыря, высокий зал, выходивший в нависший над бездонной пропастью маленький садик. За низкой стеной, заросшей вьющимися растениями и кустами, виднелись верхушки каштанов, упрямо растущих на скале, открытой всем ветрам. Еще дальше, за морем леса, одиноко возвышались заснеженные вершины. Этот скалистый утес, чудом устоявший на краю обрыва, был прекрасным местом для приближения к божественным тайнам.
Зал обрамляли грубо вытесанные желтые колонны, а посередине возвышался стол орехового дерева, окруженный неудобными скамьями. На одном его конце стояла сушилка с расписной глиняной посудой и несколько почерневших серебряных подносов. Солнце было затянуто сероватой дымкой северного неба, но свет наполнял комнату и придавал ей немалое очарование, несмотря на бедность обстановки. Дверь в торце зала вела в другое помещение, не такое просторное, но более уютное, с мягкими скамейками вдоль стен и с нишей, где Мадонна с младенцем на руках, изображенная на фреске в натуральную величину, выглядела как живая. Младенец печально смотрел на коленопреклоненного святого справа от трона. Слева, застыв в скорбном одиночестве, держала в протянутых руках серебряный поднос святая Лючия.
