Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Я знаю, — сказал Марк. — Извините меня, пожалуйста.

Они долго молчали.

— Как поживает ваша матушка? — спросил, наконец, господин Женер. Потом осведомился о здоровье Денизы.

Марку показалось, что старик в этот вечер слишком уж старался показать свою доброту.

Закрывая двери гаража, Марк посмотрел на часы. Было четыре часа двадцать восемь минут. Он сообразил, что успеет заехать к себе домой и сделать все, что нужно, до заседания совета. Небо было темное. Ветер, казалось, еще более сильный, нежели ночью, все дул и дул, перекрывая своим диким воем, ставшим уже почти непрерывным, треск веток, стук плохо подвешенной ставни на фасаде соседнего дома и тысячу других звуков, к которым Марк прислушивался всю ночь.

Колеса машины буксовали на глинистом подъеме. Мотор чихал. Выбравшись на шоссе, Марк зажег фары и прибавил скорость. Начался дождь — капли застучали по ветровому стеклу автомобиля. Он включил «дворники», но резинки были давно истерты, и рычаги чертили на стекле грязные неровные дуги, сквозь которые было плохо видно. Машина у него была старая, выпуска сорок восьмого года. Он купил ее на свои первые сбережения, по лицензии, которую достал ему господин Женер. Теперь, когда он видел во дворе банка свою машину с помятыми крыльями и заржавленным никелем, стоящую рядом с шикарными, сверкающими даже под снегом «4CV» и «Аронда» служащих, которые получали четыреста тысяч франков в месяц, ему делалось немного стыдно. На окраине Немура Марк остановился у бензоколонки. Согнувшись в три погибели и накрывшись с головой плащом, полы которого хлопали от ветра, к машине подбежал заправщик.

— О! Доброе утро, господин Этьен! — с жаром воскликнул он.

Этот заправщик ничем не отличался от других бензозаправщиков на Голубом шоссе. Марк уже раза три брал у него бензин, но он и не подозревал, что тот знает его фамилию. Он дал заправщику ключи и, ожидая, пока наполнится бак, включил приемник. Дождь по-прежнему бил в стекла.

Марк подумал (вернее, отметил про себя, словно речь шла не о нем, а о ком-то другом), что он не отказался от борьбы. «Передо мной даже не встает такой вопрос. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что пойду до конца». Он был одинок. Да, он не просто чувствовал себя одиноким, он и в самом деле был одинок. Марк вспомнил выражение чрезмерной доброты на лице Женера и подумал: «Вот оно, одиночество: от него не спасает привязанность других». Ведь Женер всегда относился к нему с добротой. Альфонс Женер любил Марка, как сына. Вернее, думал, что любил бы так сына — у Женера никогда не было детей.

— Готово дело, — сказал заправщик, протягивая Марку ключи. — Вы всегда поднимаетесь ни свет ни заря!

— Да, всегда.

— Я как раз подогрел кофе. Хотите чашечку?

— Да нет, спасибо, я… — Марка всегда удивляла любезность посторонних людей.

— Жаль, — сказал заправщик. — Ну, как-нибудь в другой раз… Между прочим, я хорошо знал вашего отца. Он работал вместе с моим в обществе «Секанез». Они сидели в одной комнате. Моя фамилия Робен.

— Да, — ответил Марк, — как же, прекрасно помню.

— А вы по-прежнему служите в банке, господин Этьен?

— Да, по-прежнему…

«Так вот что он хотел мне сказать. Наши отцы сидели в одной комнате в страховом обществе; он стал заправщиком, а я служу в банке. Но вполне возможно, что он предложил мне кофе из чистой любезности, а может быть, у него возникло простое, естественное желание выпить с кем-нибудь чашку кофе после бессонной ночи».

— Впрочем, я задал дурацкий вопрос, — сказал заправщик. — Ясно, что когда попадешь в банк, да на хорошее место, то чувствуешь себя там неплохо и нет никакого желания оттуда уходить.

— Как сказать, — ответил Марк. — Работа как всякая другая. У нее есть и хорошие и дурные стороны.

«Для того чтобы солгать, я должен прежде сам поверить, что это действительно необходимо, — подумал он немного спустя. — Это-то и плохо».

Дождь все усиливался. В свете фар Марк видел перед машиной водяные нити, которые порой от порывов ветра рассыпались в брызги. Мысль, что ему не нужно лгать, чтобы защитить себя, не успокаивала его. Он боялся, что если ему все-таки понадобится хоть что-то утаить, он не сумеет этого сделать. Машинально Марк протянул руку к радиоприемнику и увидел, что шкала освещена: он забыл, что уже включил его. Но было слишком рано, передачи еще не начались.

Марк всегда удивлялся, когда замечал, что другие стараются сделать ему что-нибудь приятное. Пока банк возглавлял господин Женер, служащие не проявляли к Марку враждебности, но и не делали никаких попыток с ним сблизиться. Они предпочитали даже, когда речь шла о каком-нибудь личном деле, обращаться непосредственно к Женеру, который слыл более участливым и покладистым. Таким образом, за прошедшие девять лет Марк по-дружески говорил только с Анри Ле Руа да еще с Филиппом Морнаном, когда тот удостаивал банк своим посещением. Но с появлением Драпье Марк начал чувствовать к себе со стороны сотрудников доверие, почти любовь, словно все эти люди, треть которых он даже не знал в лицо, вдруг сгруппировались вокруг него, понимая, что он первый стоит под ударом и вместе с тем наиболее способен их защитить. Первое доказательство этого он получил вскоре после смены власти в банке. Однажды вечером господин Женер навестил Марка. С полчаса они беседовали в его кабинете, затем Марк пошел проводить Женера. Идя по коридорам банка, Женер по старой привычке пожимал руки всем служителям. Он даже специально зашел в комнату швейцара, чтобы поздороваться с ним. Два дня спустя появился приказ за подписью Драпье, в котором напоминалось, что «всему персоналу, вне зависимости от занимаемой должности и положения, запрещается принимать знакомых в помещении банка». В тот же вечер, когда Марк открывал дверцу своей машины, к нему обратился один старый служитель:

— Можно сказать вам несколько слов?

Старик был в пиджаке, без форменной фуражки, и Марк его не узнал.

— Моя фамилия Шав, я служитель в отделе обмена валюты.

— Садитесь в машину, — сказал Марк.

— Господин Этьен, я обращаюсь к вам от имени всех сотрудников. Среди нас появился доносчик. До сих пор не было, а вот теперь появился. И я хочу вам сказать, что мы его обнаружим… Я говорю это от имени всех. Мы обещаем вам, что узнаем, кто тот подлец, который донес, что господин Женер приходил в банк повидать вас.

— Не надо, — сказал Марк. — Даже если вам удастся выяснить имя доносчика, я предпочитаю его не знать.

— Но мы должны его выяснить. Вы с этим согласны?

— Согласен. При условии, что…

— Да, да… Мы только хотели узнать вашу точку зрения. Высадите меня, пожалуйста, где-нибудь у метро.

— Вам в какую сторону?

— Это слишком далеко, господин Этьен. Высадите меня, пожалуйста, у метро.

— Спасибо, Шав, — сказал Марк, пожимая руку старику.

— Здесь дело в принципе, — ответил Шав.

Марк хорошо понял, что тот хотел сказать: «Мы делаем это не только ради вас. Мы думаем о банке. О банке, о доносах, подсиживании и тому подобных вещах, которые время от времени заводятся у нас. Надо же, чтобы кто-нибудь с этим боролся. Вы слишком высоко сидите, значит это должны делать мы. Мы. Здесь дело в принципе».

Подозрение пало на Кристину Ламбер, секретаршу Драпье. Она появилась в банке вместе с новым председателем. Но никто не знал, давно ли она работает с ним. Когда Марка впервые вызвали в кабинет Драпье, он едва заметил ее. Однако она была довольно красива и, по-видимому, прекрасно знала это: светлые волосы приятного теплого оттенка, цвет лица, как у рыжеватых американок, прозрачная, слегка веснушчатая кожа. Как-то утром недели через две после того, как Шав сообщил Марку о своем намерении, Марк столкнулся с Кристиной Ламбер у дверей своего кабинета. Она попросила его уделить ей несколько минут.

Он пригласил ее войти и предложил сесть.

— Что-нибудь случилось, мадемуазель?

— Нет, все в порядке. Я только хотела задать вам один вопрос и прошу вас быть откровенным. Мне объявили бойкот. Вы в курсе дела?

5
{"b":"258377","o":1}