Совет принимает предложение убрать из резолюции слова «блестящему уму».

Председатель. Таким образом, последний абзац резолюции гласит: «Совет отдает должное господину Этьену».

Господин Этьен. Каким качествам господина Этьена?

Председатель. Никаким.

Господин Этьен. В таком случае я предлагаю убрать и слова «господину Этьену». «Совет отдает должное» мне представляется вполне достаточным.

Председатель призывает к порядку господина Этьена и предупреждает его, что не позволит издеваться над советом.

Господин Этьен. Я только взываю к его здравому смыслу.

Господин Эрекар. Господин председатель, используйте свою власть!

Председатель. Эти выпады возмутительны! Слова господина Этьена не будут больше заноситься в протокол. Я ставлю на голосование окончательный текст резолюции.

Господин Этьен встает и покидает зал совета.

Голоса. Давайте голосовать! Давайте голосовать!

Господин Льеже-Лебо. Я снимаю свою резолюцию.

Председатель. Льеже-Лебо, это предательство!

Господин Льеже-Лебо. Я вас предупреждал.

Господин Оэттли. Вот к чему сводится политика Мабори!

Голоса. Это двойная игра Мабори.

Заседание прерывается в 11 часов 15 минут.

Едва войдя в свой кабинет, Марк услышал через открытую дверь, что в комнатке Полетты зазвонил телефон.

— Сейчас. Кажется, он у себя, — сказала Полетта.

— Это Брюннер? — спросил Марк.

— Да. Он просит вас подняться к нему.

Полетта подошла к Марку; на лице ее была написана тревога. Он заметил, что она уже не так красива, как прежде. Он слишком часто повторял, что она не меняется, что она все так же хороша. А Дениза как-то сказала ему: «Она очень мила, но уже не так красива». Ему было трудно судить об этом, а сейчас он вдруг ясно увидел у нее морщинки вокруг глаз и некоторую размытость всех черт. И он вспомнил, как Полетта впервые пришла к нему. Решительным тоном, с босеронским акцентом, в то время еще очень сильным, который сразу покорил Марка, Полетта сказала, кто рекомендовал ее и какие условия ее устраивали (сколько она рассчитывала получать и какую работу ей хотелось бы иметь, поскольку она была к ней специально подготовлена).

Полетта сообщила Марку, что она жена Рея Дюрана, и Марк сначала сделал понимающий вид. Лишь немного погодя он спросил:

— Простите, но мне хотелось бы узнать, кто такой Рей Дюран?

И по тому, как она расхохоталась ему в ответ, Марк подумал, что было бы очень приятно с ней работать. Он всегда мечтал иметь секретаршу, наделенную чувством юмора. Ему следовало бы послать Полетту работать в юридический отдел, но мысль отдать ее Морнану была ему почему-то глубоко неприятна. Он еще раз взглянул на нее, такую хрупкую, грациозную, трогательную, и сказал:

— У нас есть только одна вакансия, но я не думаю, что она вас устроит.

— А все же скажите какая?

— Вы могли бы работать здесь, у меня.

— Пожалуй, это мне подойдет, — ответила она.

Но Марк считал, что выбрал Полетту не только потому, что она была красива (в этом плане он вел себя безупречно; правда, в иные дни, особенно весной, он был не совсем уверен, что не наделает глупостей, но теперь, во всяком случае, он мог сказать себе, что это уже позади). С тех пор прошло немало времени. Теперь у нее были тонкие морщинки вокруг глаз, и появились они не вчера.

— Почему вы вернулись? — спросила Полетта. — Что случилось? Скажите, что случилось?

— Ничего особенного. Я сейчас опять поднимусь наверх.

— Вам что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо.

Марк распахнул дверь в коридор и чуть было не сшиб входившего в кабинет Льеже-Лебо. Столкнувшись лицом к лицу, оба на мгновение растерялись. Наконец они протянули друг другу руки и поздоровались, словно еще не виделись в этот день.

— Признаюсь, Этьен, я пришел за вами.

— Я знаю, — ответил Марк. — Я как раз собирался подняться.

— Ну и отлично. Поднимемся вместе. Вы не возражаете?

— Нисколько.

Господин Льеже-Лебо не пользовался репутацией выдающегося финансиста. Но он сумел сколотить себе одно из самых солидных состояний в Париже. Не слыл он также и человеком большого ума, но был принят во всех парижских салонах. Во взаимоотношениях с людьми он придерживался тактики «мелких услуг». Он умел стать необходимым в каждой семье. Его называли «компанейским человеком». Сперва ему за услуги платили сведениями — думали, что он промышляет мелкими биржевыми спекуляциями. А он был занят совсем другим: он сколачивал состояние. Но это обнаружили только потом.

Последние несколько лет Льеже-Лебо был для Мабори тем же, что Брюннер для Женера — чем-то вроде рыбы-лоцмана. Правда, в отличие от Брюннера он не доводился кузеном своему патрону, но между ними была иная связь: оба они происходили из восточной Франции. Люди, как правило, не объединяются без всяких причин. Выходцы из одной и той же провинции связаны между собой куда прочнее, чем это может показаться. Уголовники — яркий тому пример. А восточные районы Франции для финансового мира то же самое, что Корсика для уголовного: они поставляют прирожденных финансистов.

Брюннер тоже не отличался особым умом. Марк не раз ломал себе голову, почему Женер так дорожит своим кузеном — словно из суеверия. Но ведь человек становится «рыбой-лоцманом» не благодаря личным достоинствам. Напротив. Кроме того, хороших «рыб-лоцманов» мало, они не рискуют остаться не у дел. И уж если ты обзавелся такой «рыбой», то ее нужно беречь.

Льеже-Лебо нажал кнопку лифта.

— Я снял свою резолюцию, — сказал он.

— Зачем? Зачем, черт возьми? Она была очень удобна.

— Очень удобна для них, я так и считал. Но и для вас тоже, заметьте.

— Да, — согласился Марк. — Но я не мог ею удовлетвориться.

— А ведь это было для вас хорошим выходом.

— Но для них еще лучшим. Чем вы объясняете, что они за него не ухватились?

— По-моему, они поступили неумно. Вы так не думаете?

— Как сказать. Все зависит от того, чего хочет Драпье. Вы это понимаете?

— Не совсем. Но Драпье я знаю давно. Этот человек придает чрезмерное значение своим воспоминаниям.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы не поняли бы этого, даже если б я вам объяснил.

— Тем не менее, кажется, я начинаю смутно догадываться, — сказал Марк. — Что же будет дальше?

— Об этом я вас должен спросить.

— Я буду говорить. Разве вы видите другой выход?

— О, выходов сколько угодно! Они могут вам до завтра не дать слова.

— Значит, я буду говорить завтра. Нужно только запастись терпением.

Вдруг Льеже-Лебо нажал красную кнопку. Лифт остановился посреди пролета.

— Мы могли бы, пожалуй, немного ускорить дело, — сказал Льеже-Лебо.

— Это было бы прекрасно!

— Я мог бы предложить совету предоставить вам слово. В виде исключения. Ну, скажем, на пять минут?

— Мне многое нужно сказать, но, думаю, я уложусь…

— Говорят, вы находитесь в каких-то отношениях с Морелем. Это правда?

— Нет.

— Вы хотите, чтобы я попросил предоставить вам слово?

— Я был бы вам весьма признателен.

— Я не сказал, что сделаю это. Я бы охотно, но…

— Но, — перебил его Марк, — я не могу вам обещать, что не упомяну имени господина Мабори.

— Вы меня прекрасно поняли, Этьен. Мне бы не хотелось, чтобы его впутали в это дело.

— Боюсь, однако, что это произойдет. Вам ведь известно, что меня обвиняют в том, что я продаю ему информацию?

— Я этого не знал, — сказал Льеже-Лебо и потянулся к кнопке.

Марк остановил его.

— Послушайте, — сказал он. — Говорил ли вам когда-нибудь Мабори, что я его информирую?

— Нет, но это еще ничего не доказывает.

— Я полагал, — сказал Марк, — что меня считают вполне надежным человеком.

— Мне очень жаль, — сказал Льеже-Лебо. — Поверьте, очень жаль. Прошу вас забыть о моем предложении.