— Ты всегда будешь хотеть интимных отношений со мной.

Он покачал головой, как будто думал, что я была милой, и пояснил, используя свой собственный жаргон:

— Ага, я всегда буду хотеть трахнуть тебя.

Я нахмурилась.

— Знаешь, одно дело —употреблять это слово, когда мы, — я снова взмахнула руками в воздухе, — когда мы в процессе полового акта. Но это совершенно по-другому, когда мы сидим здесь и я пытаюсь, поговорить с тобой о серьезных вещах.

— Почему? Какая разница?

— Потому что это грубо и некорректно.

— Некорректно? — Он выглядел так, словно вот-вот лопнул бы от смеха.

Я еще сильнее нахмурилась.

— Да. Некорректно. То, как ты разговариваешь со мной во время наших ежедневных споров, имеет значение, потому что это отражение того, как ты видишь меня и насколько уважаешь меня. Использовать ненормативную лексику — да, это плохо. И не смотри на меня так.

Он закатил глаза и стиснул зубы, словно он думал, что я была нелепой. Так что я указала пальцем на него, пригрозив.

— То, как ты сквернословишь, говорит о том, что ты не достаточно уважаешь меня, чтобы использовать хорошие манеры или что ты не задумываешься о последствиях своих слов, прежде чем произнести их.

— Кэйтлин, ты же знаешь, я уважаю тебя.

— Ага, уважаешь меня настолько, что хочешь трахнуть меня: не любить меня, не быть близким со мной. Трахнуть меня.

Он замер, веселье и бунтарство исчезли с его лица, он изучал меня. Хотя мне показалось, что он только наполовину видел мое лицо и, в основном, был погружен в свои мысли.

Наконец он сказал:

— Я не это имел в виду.

— Но это именно то, что ты сказал.

Его челюсть сжалась, пока он обдумывал полученную информацию. Расчетливый блеск появился в его глазах, и он прищурился.

— Точно, как насчет этого. Я буду использовать более корректный язык во время наших разговоров в течение дня, если ты будешь пользоваться ненормативной лексикой, пока мы... во время нашего уединения. — Последнюю часть он сказал унылым тоном, как будто сам не мог поверить, что действительно сказал это, вместо его любимого слова из пяти букв, начинающегося на букву “Б”.

Я обдумывала его условия в течение пяти секунд. На самом деле, там нечего было обдумывать. Пользоваться ненормативной лексикой во время занятий любовью имело смысл... может, даже помогло бы расслабиться. Поэтому я кивнула и протянула ему руку, чтобы пожать.

— Идет.

Он улыбнулся, вкладывая свою руку в мою.

— Паркер, я люблю тебя.

— Сандеки, я вижу твою любовь, и я принимаю твое секретное рукопожатие.

Утром Мартину поступил звонок, что Миссис Гринстоун не могла найти мои записи.

Поэтому, на следующее утро, после сорока пяти минут споров, кипящих взглядов от Мартина и двух часов молчания, мы были на пути к большом дому, чтобы забрать мою папку.

Я не могла рисковать, если он не смог бы найти ее или преждевременно отказался бы от поисков. Я не шутила, говоря ему, что у меня была нездоровая привязанность к моим записям лекций. Я была уверена, что записи были единственной причиной, почему я получала высший балл по всем предметам.

Да, мои заметки были своего рода подстраховкой для меня, и что с того? Они были нужны мне. Я верила, что нуждалась в них для того, чтобы добиться успеха. Я не покинула бы остров без них.

Мы ехали по острову в гольф-карах, Мартин с Эриком в одном, в другом — мы с Сэм. Этот вездеходный транспорт был доверху загружен нашими вещами, я следила одновременно за болтовней Сэм и чемоданами, угрожающими выпасть на малейшей кочке.

Когда мы подъехали к особняку, Мартин вышел и подал мне руку. Когда я взялась за него, он притянул меня, плотно прижав к себе, рассматривая меня; он выглядел неуверенным и грозным. Когда он не двинулся с места по направлению к дому, я подняла свободную руку и погладила его по щеке, встала на цыпочки и прижалась мягким поцелуем к его рту.

— Эй, давай покончим с этим. Пойдем, заберем мою папку и выйдем. Может, украдем немного печенья на кухне.

Я видела, как он сглотнул. Он  по-прежнему оставался нерешительным и грозным.

— Если мы наткнемся на моего отца, просто делай то, что я скажу. Просто... — Он моргнул, закрыл глаза и стиснул зубы. —Это плохая идея. Ты не должна быть здесь.

Не зная, как сделать лучше для него, я сделала три шага по направлению к дому, потянув его за собой.

Он открыл глаза, страдальчески глядя на меня, после чего обогнал, потянув за собой.  На мгновение замер, положив руку на дверную ручку, как будто мысленно готовя себя, затем тихонько открыл дверь. Мы вошли внутрь, и Мартин мельком осмотрел пространство холла. Казалось, он двигался дальше с неохотой.

Прежде чем я успела успокоить его очевидное напряжение, один из самых раздражающих звуков во вселенной остановил нас.

— Хей, Поршень.

Узнавала.

Я узнавала этот голос.

Это был ужасный монстр.

Я посмотрела налево, Мартин сделал тоже самое, потом я посмотрела на лицо Мартина. Он был встревожен и растерян.

— Что ты здесь делаешь? Почему ты не вернулся со всеми? — Захват Мартина стал сильнее, когда мы повернулись лицом к Бэну.

— Не вижу смысла пока возвращаться, — сказал Бэн, прежде чем сделать отвратительный глоток через огромную соломинку, по-видимому, клубничного дайкири.

— Потому что я сказал тебе уехать. Как насчет такой причины?— Тон Мартина был категоричным и раздраженным.

Я сжала губы, чтобы удержаться от какого-либо выражения на лице.

Между тем, Бен снова пожал плечами, сказав в позитивно-приподнятом настроении:

— Но твой отец пригласил меня остаться, что я и сделал. Кроме того, я решил уйти из команды, так что иди к черту.

Я чувствовала, как напряжение проходило сквозь Мартина, накапливаясь осязаемо — видно было по тому, как он стоял и старался размеренно дышать. Но прежде чем он смог ответить, нас прервали:

— Марти. — Звук шел сверху широкой лестницы, проносясь эхом по холлу. Мужчина подождал, пока мы с Мартином посмотрели бы на него, прежде чем продолжить. Его бледно-голубые глаза остановились на мне. — Я думал, ты покинул остров.

Дэнвер Сандеки, отец Мартина, был выше, чем я себе представляла. Высокий и совсем не тощий. Он не был приятным мужчиной; у него практически не было подбородка, и его нос был странной формы, тонкий и длинный. Ну, он явно был членом или даже президентом клуба волос для мужчин. С его появлением я почувствовала изменения.

Если Мартин был всегда в центре внимания "альфа-стаи", как выразилась Сэм, теперь  его отец был в центре внимания. По правде говоря, ни один из них явно не доминировал над другим. Это не было разделение власти — это была двойная сила, которая очень, очень плохо сосуществовала вместе, словно два кислотных основания, реагирующих на воздействие протона.

— Нет, — сказал Мартин. Мороз от одного слова, казалось, понизил температуру в комнате на несколько градусов. Дэнвер, как и его жена, пробуждали Отвратительного снежного человека в Мартине.

Дэнвер не отреагировал на ответ Мартина. Вместо этого, он не спеша спускался вниз по лестнице, не отрывая от меня взгляд, с приветливой улыбкой, словно приклеенной к губам. Я заметила, что форма его рта была похожа на Мартина.

— Ты дочь Джосс Паркер. — Он выглядел безмерно довольным. Между тем, из-за того, как он произнес имя моей матери, мне хотелось вырвать все волосы в его носу.

Я начала было отвечать, но Мартин потянул меня за руку и сместился так, что он теперь наполовину закрывал меня от отца, как бы защищая своим телом.

— Мы уходим.

Дэнвер проигнорировал сына, протягивая мне руку.

— Приятно познакомится с тобой. Я довольно хорошо знаю твою мать. Она, — он усмехнулся сам себе.—Она, безусловно, сильная.

— Не прикасайся к ней. — После того как Мартин сказал это, он переместил меня полностью за себя и, держа одну руку на моем бедре, сделал шаг назад в сторону двери. Я отметила, что он по-прежнему стоял лицом к отцу, словно знаел, что лучше было не поворачиваться к нему спиной.