Синие тени для век и розовая помада подчеркивали, что что-то не так было с ее губами и выражением лица. Хотя, когда она кричала, выражение лица у нее не менялось. Это жутковато.

—Я скажу тебе, кто я такая, и потом ты, блять, уберешься из комнаты Мартина, покинешь этот дом и никогда больше не заговоришь с ним.— Она была злой. Это я поняла по ее словам, но ее онемевшее лицо отвлекало и поражало.

Она указала на свою грудь, в место между своими гигантскими, словно воздушные шары, сиськами.

— Я —Миссис Сандеки, мачеха Мартина. Видишь? Я хозяйка этого дома, и тебе нужно уйти.

Мне не понравилось, как она сказала свое имя. Это было так по-собственнически и жутковато.

— Ох,— сказала я, кивнув. — Приятно познакомиться с вами. — Я съежилась после того, как непроизвольно произнесла эти слова, потому что они прозвучали неискренне, учитывая ситуацию, поэтому я поспешила озвучить остальные мысли: —Хм, ну, если вы дадите мне несколько минут собрать вещи, я уйду, и вы...

—Нет. — Голос Мартина прогремел откуда-то из коридора, привлекая внимание Миссис Сандеки.

Он уже не бежал, когда вошел в комнату, казалось, что он старался как можно осторожнее, не прикасаясь к ней, проскользнуть мимо, где она зависла в двери, но он шел быстро. Его глаза не отрывались от меня, пока он следовал к кровати, затем наклонился, обхватив мой затылок и быстро и мягко меня поцеловал.

—Эй, ты в порядке? — Мартин выглядел искренне обеспокоенным, может, немного запаниковал, его глаза метались между моими. Я едва успела кивнуть, прежде чем он сказал: —Я позабочусь об этом, не переживай ни о чем. Ты остаешься со мной.

—Мартин! Что за хрень? — В этот раз она не кричала. Она словно хныкала.

Мартин закатил глаза, и я увидела, как он, стиснув зубы, выпрямился и, повернувшись, посмотрел на свою мачеху.

—Ты можешь попросить ее прекратить так говорить? Это действительно раздражает, — пробормотала я в его спину, надеясь, достаточно тихо, чтобы Мартин услышал.

— Патрис, — сказал он, скрестив руки на груди, — выйди из моей комнаты.

Теперь стало очень, очень тихо.

Мартин так медленно и мягко произнес эти слова. Они словно сочились льдом, льдом ненависти. Я почувствовала, как температура в комнате упала градусов на пять. Надеюсь,он никогда не стал бы так разговаривать со мной.

— Но... Но Мартин...— Ее голос стал похож на детский, высокой тональности. Это было странно.

Я не видела ее, потому что Мартин закрывал обзор, но представляла себе выражение ее лица, которое не менялось, потому что... словно онемело.

—Ты же знаешь, тебе не разрешено заходить в мои комнаты.

              —Но, — она мягко вздохнула, воркуя словно птичка, — ты же знаешь, что это не так.

—Ты раздражаешь меня. Ты отвратительна. Ты вышла за моего отца из-за денег и пытаешься трахнуть меня с тех пор. Затащить в постель четырнадцатилетнего мальчика —это не нормально, Патрис.

Я вздрогнула, в шоке приоткрыв рот, глаза расширились насколько вообще это было возможно. Это были семейные разборки, и это была семья Мартина. Это было сумасшествие. Это словно Джерри Спрингер собирал богатых и знаменитых на встречу с графом Монте-Кристо.

— Почему?.. Что?.. Зачем?.. — запыхтела Патрис, потерянно и встревожено. — Я не знаю, о чем ты говоришь.

—Я хочу, чтобы Кэйтлин знала. Я хочу, чтобы она знала, что значит быть со мной, какой отвратительный багаж я несу в виде членов моей семьи.

В комнате снова стало тихо, и я почувствовала еще один скачок температуры, стало еще холоднее.

—Отлично, — сказала Патрис, ее голос стал низким, полностью изменившись... Будто это был совершенно другой человек.

Инстинктивно я наклонилась, чтобы посмотреть, может, другая женщина заняла ее место. Это все еще была она, но ее поза изменилась. Она распрямила плечи, упорно подняв подбородок вверх. Кроме этого, ее лицо выглядело также, потому что... онемело.

Патрис скрестила руки на груди и добавила:

— Но тебе нужно увести эту шалаву куда-нибудь в другое место, не в моем доме.

—Это не твой дом. Это мой дом. Все дома мои. Все на мое имя. Все было переведено на мое имя прежде, чем отец женился на тебе, потому что он знал, ты разведешься с ним, выжав из него все, не задумываясь, если бы ты задумала его бросить, то ушла бы не более чем с несколькими сотнями долларов.

Что за? Его дома?

Его заявление или напоминание, гадала я, не делало ее счастливой. Температура в комнате снова упала. Я задумалась, может, скоро был бы снег.

Явно чувствуя, что ее загнали в угол и все было скверно, Патрис решила найти личный подход.

— Тебе нравится такой тип девушек? Пухленькие и делающие все за тебя?

— Нет. — Единственное слово, и снова медленно и мягко сказанное, послало озноб по моей спине. Это было больше, чем предупреждение. Это была угроза, прозвучавшая убийственно.

Она подняла руки вверх.

— Неважно. Мне все равно. Но я получу удовольствие, разрывая ее на части и превращая ее жизнь в ад, используя твои же деньги.

Он лишь усмехнулся на это.

— Смешно, Патрис.

Она склонила голову на бок, отчего он рассмеялся.

— Что? Что смешного?

—Эта девушка здесь, — он указал на меня, это прозвучало с гордостью и холодно, он забавлялся, —эта девушка Кэйтлин Паркер, дочь Сенатора Паркер. Ты знаешь, потенциально первая женщина претендентка на пост президента США в следующем избирательном круге? Как и внучка полковника Тимоти Паркера, астронавта. Она неприкасаема. Она —национальное достояние. Сделаешь ей что-то, и весь чертов мир замучает тебя.

Я никогда не думала о себе в таких выражениях, нет, правда. Все, что он сказал, было неправдой, жить, воспринимаемая как национальное достояние, и действительно принять это — были две разные вещи. Поэтому, услышав это заявление из уст Мартина, словно он думал об этом, мой мозг запнулся, и тревога устремилась вниз по моей шее.

Патрис скользнула взглядом по мне, и, о чудо, ее выражение изменилось. Цвет ее лица и глаз, казалось, потускнел. Тем временем, я неподвижно сидела в постели, не уверенная, что должна была чувствовать.

Потом Мартин добавил, явно гордясь своей находчивостью:

 — Точно. Она чертово национальное достояние, и она моя девушка, так что проваливай к черту из моего дома, пока я не перестал вести себя с тобой мило.

НЕВЕРОЯТНО.

Это слово продолжало порхать вокруг моего ошеломленного мозга. Я даже не могла играть в синонимы. Это было совершенно, абсолютно, исключительно, целиком и безусловно невероятно.

Это полностью меняло все, эпически невероятно.

Патрисия Сандеки — четвертая, последняя и самая долго продержавшаяся жена отца Мартина была... действительно исключительной. Знаю, это было некорректно — плохо думать о моих коллегах-женщинах. На самом деле, одним из моих жизненных правил было: пытаться найти в человеке лучшее, но мне жаль и не жаль, женщина —это не оправдание быть плохим человеком. Она была словно карикатура, воплощение интриги, пустышка-блондинка, золотоискательница.

Может, она скрывала под этим ужасным поведением какую-то тайную боль.

Может, я была капризной и осуждающей хищницей.

Или, может, здесь просто не было скрытых слоев или глубины. Может, не было двух сторон этой истории. Может, она была просто черной дырой из жадности и скуки.

И Мартин...

Я попыталась сглотнуть. Во рту пересохло, поэтому в горле першило. Я рискнула взглянуть на него, но отвернулась прежде, чем он заметил мой трусливый взгляд.

Честно, я не знала, что думать о Мартине.

Сейчас он снова смотрел прямо, очертание его челюсти было мрачным, в его глазах собрались угрожающие тучи. Мы мчались прочь от дома на причудливом катере.

Я мало что знала о лодках, но одно я знала точно, это был причудливый супер скоростной катер. Больше похожий на мини-яхту. Мы были в закрытой кабине, которая выходила на носовую часть. Мартин сидел на возвышенности в капитанском кресле, а я сидела в кресле слева от него. Оба кресла напоминали мне роскошные, кожаные барные стулья с подлокотниками.