— Зачем ты это делаешь? Зачем отмахиваешься от комплиментов? Ты, блядь, чертовски великолепна, Паркер. Ты. Именно. Такая. И ты чертов музыкальный вундеркинд. И тот факт, что ты не сочиняешь музыку каждый день, —это преступление.

Я искоса посмотрела на него, слегка улыбнувшись, мне нужно было тщательнее подбирать слова, потому что он смотрел на меня так, словно выбирал какой-то способ, чтобы заставить меня признать, какая я была необыкновенная.

— Мне нравится, что ты так думаешь, Мартин.

— Кэйтлин...—В его тоне звучало предупреждение.

— Нет, послушай. — Я обняла его лицо руками и подняла голову, потираясь носом о его нос. Оставив мягкий поцелуй на его губах, я сказала: — Я рада, что ты так думаешь, я тебе верю. Но я не могу, словно по волшебству, подумать, что я красивая или идеальная, или талантливая просто потому, что это ты так думаешь. Я должна сама дойти до этого. Мне нужно верить во все эти вещи о себе не потому, что мой парень ценит меня и думает, что я изобрела подушки для шеи в самолете. Если мое самоуважение будет основываться на чужом мнении или взгляде, то мои недостатки тоже будут основыватся на мнении этого человека. И это разрывает меня на части.

Он прищурился, в его глазах неохотно зажглось понимание.

— Ты всегда такая?

— Какая? Гениальная? — поддразнила я.

— Ага... гениальная.

* * *

Я поймала Мартина за тем, что он смотрел на меня не менее двадцати раз за последние несколько часов. И каждый раз он выглядел немного растерянно, как будто был пойман в паутину своего собственного воображения. Иногда я смотрела в ответ, нахмурившись и передразнивая его подозрительный взгляд. Он улыбался, медленно, лениво и сексуально, а потом целовал меня.

Одно было ясно наверняка: Мартин Сандеки использовал свой огромный мозг, чтобы получать громадную прибыль.

Между тем, я работала над своей курсовой работой в перерывах между разговорами с Мартином. Он рассказывал мне о своем видении телекоммуникаций, и что спутники играли бы важную роль.

Наука не была моей страстью, тогда как музыка действительно была, но мне было интересно говорить на научные темы. Он рассказал мне о своем семнадцатилетии — СЕМНАДЦАТИЛЕТИИ!!! — какие патенты он тогда получил. Хотя, когда я спросила его, использовал ли он деньги от своих изобретений как первый взнос к своим шестидесяти миллионам для венчурного капитала, он рассмеялся.

"Изобретать было весело", объяснил он. Это было его хобби, но ни одно из изобретений никогда не приносило достаточно денег.

Когда я спросила его о том, как он определял, достаточно ли было денег, он мрачно ответил:

— Достаточно будет, когда превысит в три раза то, что мой отец заработал за все время.

В виду того, что его отец был миллиардером, этот ответ прозвучал высокомерно и неестественно. Зарабатывать достаточно денег было словно одержимостью и противоречило счастью.

Я не высказала свое мнение.

К середине дня на лодку обрушился проливной дождь; я привыкла к его пристальным взглядам, но, к сожалению, пора было возвращаться.

Мы не собирались возвращаться в большой дом, мы поехали в коттедж на противоположной стороне острова, где Сэм и Эрик были со среды. Надеюсь, она не слишком рассердилась на меня за отсутствие средства связи...

Я чувствовала себя виноватой, плохой подругой.

Сейчас Мартин сидел в капитанском кресле, везя нас обратно, и я пыталась поймать его на чем-то постыдном, устроив ему блиц-опрос.

— Любимый фильм?

— Уолл-Стрит.

— Любимая еда?

— Черная лакрица.

Я замолчала, его ответ удивил, но потом я продолжила:

— Любимый цвет?

— Черный.

— Черный?

— Да.

Я задумалась над этим, после чего спросила, потому что чувствовала, что была вынуждена сделать это:

— Как это может быть черный?

— У многих людей любимый цвет —черный, но они слишком зациклены на том, что думают другие, чтобы признать правду, даже самим себе. Подумай, какого цвета у тебя в шкафу больше? Синий? Зеленый? Красный? Нет. Это черный.

— Но черный действует угнетающе, это цвет похорон и темной комнаты, и отчаяния.

Он слегка улыбнулся, почти закатив глаза.

— В Японии цвет для похорон белый. Темная комната может быть веселой. Еще черный ощущается чем-то новым для меня, как небо перед рассветом.

— Мартин Сандеки, это было почти поэтично.

— С тобой легко разговаривать, — сказал он так, словно был не рад этому.

— Ты говоришь так, будто это плохо.

— Возможно. Я говорю тебе о таких вещах, о которых я никому не рассказывал прежде. — Он выглядел серьезным, когда признавался в этом, глядя на меня с обидой или тоской, не могла с точностью сказать.

Поэтому я пыталась снять внезапное напряжение, сказав:

— Это потому, что ты люююююбишь меня.

Он закатил глаза. Но, все же улыбнулся.

***

— Выкладывай.

— Что?

—Все. — Сэм удлинила слово, проговаривая его по слогам. — Выкладывай все. Выкладывай все сейчас же. Выбрось и забудь — на полу, на потолке, под одеялом —извергни все до последней крошки, потому что мне ужасно интересно, я уже ступила на территорию одержимого любопытства.

Я взглянула на нее уголком глаз. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, рот был сжат в жесткую линию, челюсть была напряжена. У нее было забавное лицо. И она говорила серьезно.

Было почти обеденное время. Мы приехали где-то час назад. Мартин заякорил лодку и привязал ее к небольшой деревянной пристани, после чего мы помчались сквозь дождь к коттеджу.

Коттедж был именно таким, как я и думала, представляя себе пляжный коттедж. Он был уютным и небольшим, с двумя спальнями и ванной, кухня с барной стойкой, соединенная гостиная и столовая. Оформлено все в морском стиле. Искусно выложенная мозаика из морского стекла и ракушек вдоль стены и большой ржавый якорь над входной дверью.

Сейчас мы с Сэм были в моей комнате, вернее в комнате, которую мы с Мартином собирались делить на эту ночь, и я копалась в своих вещах. Сэм и Эрик привезли практически все мои вещи из большого дома, но некоторых не было: одного из моих учебников, папки с записями лекций и нескольких футболок. Учебник и футболки не были проблемой, но мне нужна была папка.

Еще это было прекрасным предлогом, чтобы отсрочить допрос Сэм.

— Кэйтлин, ты тянешь время.

— Я пытаюсь выяснить, все ли мои вещи здесь.

— Ты тянешь время.

Я фыркнула, повернувшись лицом к ней, и взмахнула руками в воздухе.

— Да. Да, я тяну время.

— Почему ты тянешь время?

— Потому что не знаю, скольким готова поделиться с тобой. Я еще не решила.

— Скольким? Скольким?— Она на мгновение распалилась, ее глаза быстро осмотрели мое тело сверху вниз. — Ну, и как много произошло?

— Очень много.

— Ты...— Она прищурилась, пока обдумывала слова. — Ты в порядке?

— Да.

— А ты и Мартин в порядке?

Мое серьезное лицо сменилось мечтательной улыбкой.

— Да.

Ее глаза снова расширились.

— Так ты и Мартин официально вместе? Типа девушка, парень, исключительные особые отношения, я с прибабахом, и если увижу тебя с кем-то другим, сожгу все твои вещи?

— Да. — Я вздохнула, когда сказала это, это был девчачий, тоскливый вздох.

Сэм становилась все более задумчивой и тревожной.

— И вы?.. — Она облизнула губы, потом погрызла нижнюю губу, но так и не закончила вопрос. Все же смысл был понятен. Над нами словно висело слово "секс" огромными буквами с вопросительным знаком.

Я кивнула, переминаясь на ногах, не в силах устоять на месте.

— О мой Бог.— Ее глаза на время потеряли фокус, и я не могла сказать, о чем она думала. После чего она выпалила: — Пожалуйста, скажи мне, что вы пользовались презервативами.

Я почувствовала неразборчивый укол вины или сожаления, который я сразу же оттолкнула, вместо этого закатив глаза.