Когда конюх ушел, Маша достала из дорожного рюкзака угощение, которым накануне кормила коня дублерша, но он сегодня был явно не в духе, беспокойно бил копытом и уж совсем не обрадовался, когда Маша на него взобралась.

Но отступать было некуда, и, приговаривая ласковые слова, она потихонечку поехала вперед. Через некоторое время дорога стала раздваиваться, и Маша решила повернуть обратно, чтобы, как советовал конюх, не заблудиться. Но Пеле не слушался, чувствуя ее неопытность, сердито мотал головой и упрямо шел дальше.

«Через некоторое время попробую просто его остановить, слезу и поведу под уздцы назад, — неуверенно решила она, — а пока…»

Сидеть стало неудобно, от напряжения и с непривычки заныла поясница. Сильно пекло солнце, хотелось пить…

Вдруг откуда-то сбоку, из-за высокого камня, выскочили два парня. Они выглядели очень подозрительно: были одеты в грязную одежду, длинные черные волосы напоминали паклю.

«Это, наверное, местные жители, — успокоила себя Маша, — не негры, но и не белые, похожи на испанцев или мексиканцев».

Оборванцы закричали и бросились наперерез девушке. Конь испугался, рванул и понес, откинув Машу назад. Выпустив от неожиданности повод, она ухватилась за гриву. Конь продолжал мчаться по неровной дороге, и, не удержавшись от очередного резкого толчка, Маша вылетела из седла. Упав, она больно ударилась головой о землю и потеряла сознание.

Очнувшись, Маша увидела вблизи тех двух грязных парней. Один из них, длинный, рылся у нее в рюкзаке, другой держал под уздцы вздрагивающего Пеле и, успокаивая, поглаживал его.

«Ну вот и приехали, — казнила она себя. — Денег у меня нет. Теперь уведут коня. Клод говорил, что конь очень дорогой. Даже за его наем Мишель в день платил бешеные деньги. Если они его продадут…»

Не найдя в рюкзаке ничего, кроме лошадиного угощения, длинный наклонился над Машей, коснувшись ее щеки липкими волосами. От него неприятно пахло.

На девушке были замшевые брюки для верховой езды, майка и легкая куртка. Пошарив в карманах куртки и опять ничего не обнаружив, парень со злостью рванул ее на себя, оторвав пуговицы. На какое-то мгновение Маше показалось, что он собирается ее ударить, но вдруг лицо у него вытянулось от изумления. Он что-то крикнул на непонятном языке своему спутнику. Тот, оставив коня, подошел к Маше, нагнулся над ней и тоже, удивленный, замер. Маша, с трудом приподнявшись на локтях и опустив голову, посмотрела в вырез разорванной куртки.

На ее груди, в глубине створок раскрывшегося от удара медальона сверкала волшебной красоты камея. «Священный амулет, — вспомнила Маша слова старого князя, — он открылся!» И в это мгновение она услышала топот копыт.

Парни пустились наутек.

А на дороге, поднимая облако пыли, показался всадник, мчавшийся галопом. Маша попробовала встать на ноги, но у нее все закружилось перед глазами, и она снова упала лицом в грязный песок.

Всадник резко остановился и соскочил с коня. Маша почувствовала сильные ласковые руки, которые приподнимали ее с земли, губы, целующие ее перепачканные лоб, щеки, нос, и услышала взволнованный голос Мишеля:

— Кто, кто тебе позволил?

Маша открыла глаза и увидела совсем близко встревоженное лицо того, кто столько раз снился ей, о ком мечтала и, теперь она уже это точно знала, кого по-настоящему любила.

Она обхватила Мишеля за шею и крепко прижалась к нему. Он, подложив ей под голову куртку, осторожно опустил на землю. И, целуя грудь, плечи, волосы Маши, расстроенно повторял:

— Я ничего не знал! Почему ты мне не сказала? Я бы выкинул эту чертову сцену! Ты для меня важнее всего на свете! Ты же могла разбиться!

Маше было больно от ушибов, гудело в голове. Однако близость Мишеля, его чувства к ней, которые он так долго скрывал и выплеснул сейчас, признавшись, что именно Маша, а не придуманный им образ Натали, дорога и важна ему, заполнили ее всю, заставив забыть про боль, и она задохнулась от счастья в его объятиях.

Оставшееся время работы в Лос-Анджелесе Маша с Мишелем провели вместе. Впереди их ждал Париж и вновь Рождество!

«Что оно принесет мне?» — подумала Маша, когда прозрачные автоматические двери парижского аэропорта раздвинулись перед ней.

— Здравствуй, Париж! — с удовольствием вдохнув морозный воздух после тяжелой духоты Лос-Анджелеса, проговорила она. — Я опять скучала без тебя!

По дороге в окнах автомобиля мелькали знакомые места, любимые улицы. Париж вновь, как год назад, готовился к празднику.

Вечером они пошли с Мишелем в знаменитый ресторан «Максим». Предпраздничная красота и элегантность одного из самых дорогих ресторанов Парижа кружила голову. Заказав спаржу под соусом из шампиньонов, а к ней — вино, Мишель предложил Маше послушать романтическую историю.

— Владелец этого ресторана, Луи Водабль, — начал Мишель, — которого все называли Максим, недавно умер. Теперь ресторан принадлежит знаменитому кутюрье Пьеру Кордену, потому что сын Максима не захотел продолжить дело отца и деда.

Маленькие лампочки на столе подсвечивали лицо Маши. Большие зеленые глаза смотрели не мигая. Она с интересом слушала рассказ Мишеля.

— Он был очень красивый мужчина, — продолжал Мишель, — любая женщина, если бы он захотел, была бы у его ног. Но он дал клятву одной-единственной.

Маша затаила дыхание.

— Ты говоришь так, что я жду печального конца этой истории, — прошептала она.

— Да, ты права, — сказал Мишель. — Когда Луи было двенадцать лет, он учился в школе с одной девочкой, и они поклялись друг другу в вечной верности.

— И что? — нетерпеливо спросила Маша.

— Вдова Луи в Новогоднюю ночь, которую ей предстояло провести одной, выбросилась из окна. Их дом находился на роскошной улице у королевского дворца, окна выходили в сад Пале-Рояль, который на ночь запирался. Наутро садовник нашел ее там мертвой.

Маша дотронулась до темной подвязки, придерживающей светлую штору на окне. Она вдруг ощутила какую-то непонятную духовную близость с людьми, о которых ей рассказал Мишель.

Она смотрела на обрамление дорогих зеркал. Рисунок резьбы сочетался с резьбой на люстрах, настольных лампочках, столовых приборах и даже стульях, на которых они сидели.

Маша подумала о человеке, создавшем весь этот мир роскоши и уюта, отдыха и наслаждения. Ей казалось, что его дух присутствовал всюду, настраивая на единение, любовь и верность.

— Верность до конца жизни, — тихо прошептала Маша и посмотрела в глаза Мишелю.

Дни в Париже текли своим чередом.

Получив то, о чем мечтала. Маша старалась не думать о будущем. Пьер оставил ей небольшое состояние, к тому же она сейчас неплохо зарабатывала. Ей было хорошо с Мишелем, но дальше… Ее мысли останавливались, и она не хотела заглядывать в завтрашний день.

Закончив работу над картиной, Мишель с нетерпением ждал, как публика примет фильм. Они с Машей уехали из Лос-Анджелеса сразу после премьеры, которая прошла очень удачно и предвещала фильму успех. Но Мишель знал, что оценки профессионалов и капризного массового зрителя не всегда совпадают. Он все больше нервничал, просматривая по утрам американские газеты, искал сообщений. Маша, как могла, успокаивала его, но он начал утверждать, что фильм провалился, перестал следить за прессой. Маша расстраивалась, принимая вину на себя.

Как-то ночью, накануне Рождества, раздался телефонный звонок из Лос-Анджелеса. Звонил Клод и сообщал, что он прилетает на следующий день, что встречать его не надо, пусть Мишель ждет его дома.

— Что-нибудь случилось? — спросила наутро Маша.

— Он мне ничего не сказал, — пожал плечами Мишель, — но, наверное, что-то важное. У нас принято Рождество отмечать с близкими, в кругу семьи.

Маша, чтобы создать настроение, наряжала в гостиной елку. Она не занималась этим с детства, поэтому игрушки, которые Мишель купил по ее просьбе, приводили девушку в восторг, и она тихо повизгивала, доставая очередное украшение из нарядной новогодней упаковки. Когда работа подходила к концу и Маша попросила Мишеля повесить последнюю гирлянду, раздался звонок в дверь.