– Бедолага, – шепчет Малика. – Под что же она попала: грузовик, трактор, танк или комбайн?

– Неплох еще мчащийся прицеп для перевозки новых автомобилей, – уточняет патологоанатом. – Парень не мог ее объехать, так как товар стоит пару сотен миллионов. Если бы его выбросило в кювет, он не смог бы выплатить долг до конца жизни. Как видишь, безопасность ничего не стоит. Поэтому он и протянул тело пару метров под колесами. Считаю, что она еще прекрасно выглядит.

В эту минуту Ахмед опирается обеими руками о холодную металлическую койку и начинает издавать вполне понятные звуки.

– Только не вздумай мне тут блевать! – кричит врач, оттаскивая шатающегося мужчину. – Твоя жена? Говори и проваливай! – Произнося это, он поднимает ладонь самоубийцы вместе с затвердевшей после смерти рукой и частью изувеченного тела.

– Да-а-а-а-а!..

Ахмед, с трудом держась на ногах, бежит к стеклянной двери, но в последнюю секунду не выдерживает и смрадная струя окатывает и нишу, и ближайшую стену.

– Ты, сын осла! И кто это будет убирать?!

– Я компенсирую вам убытки.

Малика быстро всовывает в открытую ладонь патологоанатома пятисотдинаровую купюру.

– Сверх оговоренной суммы, да? – вполне довольный патологоанатом уже не обращает внимания на недопереваренные остатки пищи на стене прозекторской.

– Конечно, kalima bil kalima[5]. Я всегда держу слово. Запишите имя и фамилию: Дорота Салими, двадцать шесть лет, жена Ахмеда, национальность – полька. Погибла поздно вечером седьмого ноября.

– Да, уже записал.

– Транспорт и все формальности на кладбище в Айнзаре будут согласованы? – Ледяной тон Малики заставляет патологоанатома насторожиться. – Полицейский из дорожной службы уже ждет меня?

– Да, нужно торопиться. Он молод и глуп, но я хорошо знаю его напарника. У тебя есть средства? Ведь им тоже нужно кое-что дать на лапу.

– Конечно, но не знаю, хватит ли на двоих. – Она сердито поджимает губы.

– Здесь не сэкономишь, женщина. Вытянуть брата из тюрьмы и смыть позор с семьи будет куда дороже.

– Это какое-то чертово недоразумение, ja saida[6].

Молодой служащий держит Малику и Ахмеда в зале допросов, и глаза его бегают.

– У меня есть фото! Самоубийца была одета в арабскую деревенскую одежду! Кому и как вы хотите заморочить голову?

– Дорота любила носить традиционную одежду.

Малика не дает сбить себя с толку и молниеносно наносит ответный удар. Ее брат, бледный, как труп, сидит, съежившись, на твердом деревянном стуле и пялится в пыльный пол.

– Так девушка хотела влиться в нашу культуру, в ливийскую семью.

– Но вы, я вижу, одеты достаточно модно.

Полицейский смотрит исподлобья, и уже неизвестно, то ли этот человек должен был помочь им, то ли он настроен посадить за решетку.

– Здравствуйте.

Дверь открывается, и в помещение входит небольшого роста толстячок в помятом мундире.

– Как здоровье, как самочувствие? – задает он банально-вежливые вопросы.

– Плоховато. Посмотрите на моего брата, он так переживает внезапную смерть жены… – Малика, не моргнув глазом, затеяла хитрую игру. – Нам нужно свидетельство из полиции, которое, возможно, эти господа нам сейчас дадут.

– А как там наш любимый врачеватель покойников? Как он поживает?

– Хорошо. Я сейчас предоставлю все сведения для оформления документа, а господа получат свои… преференции.

– Десять тысяч. – Старший полицейский сразу сообразил, о чем идет речь. – За эту цену мы достанем еще снимки, размещенные в компьютере.

Малика вздыхает с облегчением: все это время она думала, что за свои, что ни говори, необычные услуги они возьмут значительно больше.

– Рахман, а если вляпаемся? – Служащий помоложе начинает паниковать. – Я не хочу рисковать из-за каких-то убийц.

– А до пятидесяти лет жениться хочешь? Твоя девушка долго ждать не будет. А так у тебя хватит денег не только на жилье, но и на кондиционер к нему впридачу.

– Может, справимся без этих грязных денег?

– Я возьму только тридцать процентов, мне вполне хватит, остальное – тебе, ты же молодой, вот и подработаешь. Меньше чем через пару месяцев, перед Рамаданом, у тебя уже будет тепленькая женушка. Поверь мне, об этой деревенщине никто и не вспомнит.

– А об иностранке, польке? – Молодой смотрит на карточку с данными, которые получил от Малики. – Тут еще и посольство может вмешаться. А если захотят эксгумировать?

– В нашем климате через минуту уже нечего будет осматривать.

Служащий, видя, что Малика уже приняла решение, протягивает руку.

– Что это? – выпучив глаза, восклицает он после того, как открыл конверт. – Шутишь, сука?

Он наклоняется к женщине и крепко хватает ее за стильно подобранные волосы.

– Что такое? Может, я ошиблась, неправильно поняла…

– Ну конечно… – Мужчина постарше с презрением посмотрел на толстую пачку денег. – Этим ты можешь подтереться, хозяюшка. Десять тысяч, но долларов, а не этих, наших, ничего не стоящих бумажек.

– В таком случае я должна поехать в банк – у меня столько при себе нет.

Малика освобождается от захвата, машинально поправляет растрепанные волосы. Она готова к ответному удару.

– Когда вас сцапают с долларами, вам уже ничто не поможет, – резко заявляет она. – Вы работали за границей? Нет? Откуда же у вас зеленые?

– Что ж, баба права, чуть было сами себя не закопали, – бурчит полицейский постарше. – Принесешь эквивалентную сумму, а мы с твоим братиком пока составим протокол.

– А я вам для чего? – впервые подает голос Ахмед.

– Обезопасишь сделку, sadiki[7].

– Чего еще ты от меня хочешь?! Говори быстро, у меня больше нет желания валяться в этой грязи. – Через несколько дней Малика с бледным лицом входит в кабинет брата. – Точнее, в дерьме, в которое ты втянул всю семью.

– Сейчас придет Самира, тогда и поговорим.

– А от нее ты чего еще хочешь? – Женщина театральным жестом хватается за голову в ту самую минуту, когда в комнату тихо входит их младшая сестра.

– Может, он нам сейчас скажет, о чем идет речь, но не стоит ждать от него ничего хорошего, это не тот человек. Правды точно не дождемся, в этом я ни секунды не сомневаюсь.

– Самира, заткнись! – с обычной своей грубостью говорит сестре Ахмед. – Садитесь. Я слышал, тебе стипендию назначили? – не то спрашивает, не утверждает он. – Значит, если бы не тебе, ее отдали бы кому-нибудь из членов семьи, верно? Зачем же нужно было все портить?

Женщины молча слушают очередные бредни брата. Кого на этот раз он хочет ранить, кого собирается использовать?

– Но это же медицинская стипендия, которая выделяется для получения специализации и степени доктора, – не выдерживает Малика. – Или ты хочешь переквалифицироваться на врача? Судя по твоей реакции в прозекторской, в это трудно поверить.

– Поеду как mahram[8].

– Опекун? Чей? – Самира во второй раз с начала разговора подает голос.

– Значит, мне в больнице сказали правду! – Малика неодобрительно цокает языком. – Он очаровал эту бедную наивную женщину.

– Кого? – Младшая сестра понятия не имеет, о чем они говорят.

– Педиатр из моей клиники, тридцать с небольшим лет, – с сарказмом в голосе комментирует Малика. – Эта бедняжка не знает, с кем связывается.

Самира встает и поворачивается к выходу.

– Делайте что хотите. Мне все равно.

С этими словами она выходит из комнаты.

– И как я должна уладить это? – задает риторический вопрос Малика.

– Хм. А кто сделал так, чтобы Самирка получила стипендию?

– Ты слишком многого от меня хочешь, но это уже точно последняя услуга, какую я тебе оказываю в моей жизни, – цедит Малика сквозь зубы. – Chalas, jekwi![9]