После этих слов девочка заслужила такое уважение, что вообще могла бы поселиться у ливиек, а во всем, что касается малярии, стала главной советчицей и консультантом. Температура постепенно спадает, и уже через два дня Марыся может немного прийти в себя и поднабраться сил, чтобы выдержать будущие приступы, когда лихорадка ударит с удвоенной силой. Кажется, что болезнь никогда не закончится. Самыми страшными были мигрени и тошнота, мучившие ослабленную девочку. После лошадиных доз лекарств наконец-то появляется проблеск надежды.

– Я голодная, – шепчет Марыся на пятый день, вытирая со лба пот, выступающий от слабости, а не горячки.

– Прекрасно, мой любимый ангелочек! – говорит Малика, у которой от недосыпания под глазами темнеют круги, и обнимает девочку. – Мы быстренько примем душ, а бабушка сделает бульон из перепелок, чтоб подкрепить тебя.

– Да, да, конечно. Я даже заранее все купила, – подтверждает пожилая женщина.

– Жоржетта, можно ее выкупать, не будет хуже? – спрашивает совета у юной знахарки Хадиджа.

– Конечно, я помогу. – Подруга тоже измучилась, даже черный цвет кожи посветлел, а на щечках появился более светлый оттенок.

Марыся так ослабла, что Малика берет ее на руки и несет в ванную.

– Самое худшее позади, – говорит вновь приглашенный доктор. – Видите, не так страшен черт, как его малюют. Каждый год миллионы людей болеют малярией.

– А сколько умирают? – с неприкрытым ехидством спрашивает его Малика.

– Сейчас девочка должна получить долгосрочную реабилитацию, поэтому не вижу для нее возможности в этом году продолжать учебу в школе, – говорит врач, уходя. – Есть надежда, что она не потеряет год, в конце концов, это только начальная школа.

– Я звонила директору. С ее оценками это вообще не проблема. Ее уже перевели в следующий класс, – гордо хвалится Малика.

Как и говорил доктор, выздоровление занимает довольно много времени. У девочки была анемия, приступы мигрени. Тети, бабушка и африканская подруга заботятся о ней двадцать четыре часа в сутки. Сейчас они больше всего должны беспокоиться о том, чтобы болезнь не вернулась: этого выздоравливающая может не пережить.

– Скучно без тебя в школе, Мириам, – жалуется Жоржетта. – Не с кем словом перемолвиться.

– У меня на работе точно так же каждый день, – смеется Малика.

– И у меня то же самое, – подключается Хадиджа. – Разве что со стеной. Хорошо, что есть скайп.

– Перестаньте ныть, – упрекает всех улыбающаяся Самира. – Все у вас хорошо, потому что вы здоровы. Это самое главное – и точка!

Ранний ужин женщины устраивают в саду, потому что уже нет сильных ливней – сезон дождей закончился. Но на всякий случай они включают три большие электрические лампы, привлекающие насекомых; все женщины намазаны средством от комаров и одеты в длинные юбки и рубашки с длинными рукавами. Марыся лежит на раскладной пластиковой кровати, прикрытая тоненьким покрывалом. Одну Дарью трудно удержать в коляске: живой ребенок постоянно подскакивает и дрыгает ножками, смеясь до упаду.

– Я испортила вам каникулы, – грустно говорит Марыся. – Мы никуда не поедем.

– Да я бы все равно не получила отпуск, – утешает ее Малика. – А кроме того, проводить время в пока еще незнакомой стране довольно приятно. Как только ты окрепнешь, мы обязательно что-нибудь придумаем. Может, отправимся на экскурсию. Например, в город Кумаси в районе Ашанти, который расположен над огромной рекой Вольтой, или к самому глубокому в стране озеру Босумтви. Будет хорошо, вот увидишь.

– В парке Какум тоже супер, – присоединяется Жоржетта. – Можно смотреть на густые джунгли с веревочных мостов на высоте тридцати метров над землей. Говорю вам, головокружительная поездка!

– Но все куда-то выезжают, – продолжает с грустью Марыся.

– Вовсе нет, – возражает маленькая негритянка. – Я только две недели проведу у бабушки в провинции.

– Может, полететь на праздник Жертвоприношения в Триполи? – приходит в голову старшей женщине. – Это будет в декабре, как и Сочельник, и в школе три недели свободны.

– Твоя бабушка живет в негритянской деревне? – заинтересовавшись, спрашивает у Жоржетты Самира.

– Да, в Нсякре, – с улыбкой отвечает девочка. – Но она не какая-то обычная бедная деревенщина. Она известная в целой округе травница. Всю жизнь лечит больных, которые приезжают из далеких поселков и городов. Бабушка Афуа делает сборы от всех возможных заболеваний и произносит магические заклятия.

– Так значит, она ведьма? – Марыся с интересом приподнимается на локте и пристально смотрит на подругу.

– Можно и так сказать, я не обижаюсь. Но эта ведьма в начале независимости нашего государства дала много денег на развитие своей деревни, строительство дороги и приходской церкви, а еще на цистерну с питьевой водой. Она не боится конкуренции, – с гордостью говорит девочка.

– Значит, у нее денежный интерес, – с подковыркой произносит Малика.

– Да. Мама благодаря этому получила самое лучшее на то время образование.

– Где? В Гане? Это невозможно! – хором говорят ливийки.

– Это верно! Как я вижу, вы знаете, что в черной Африке даже сейчас школьное образование на хорошем уровне – большая редкость. Вот поэтому я хожу в самую дорогую американскую школу. Уровень в государственных школах безнадежно низок. Так утверждает мой папа, а уж он знает, что говорит, ведь он работает в правительстве. Школы миссии, такие, в которые ходили мои родители, дают преимущественно только знание языка, а платить там нужно немало. На образование моей мамы из своего потайного кармашка выкладывала деньги колдунья-бабушка. Мой папа из бедной семьи, он должен был сам заработать на науку. Работал в миссии, в которой же и учился, а вечерами и ночами – в местной пивоварне. Может, поэтому не пьет вообще.

Все взрываются смехом.

– Если речь идет о высшем образовании, университеты у нас – это черное отчаяние. Кадры – это дно, торгуют собственными или чужими работами, каждый экзамен можно купить, а зарплату не один раз получают натурой. Может, поэтому у нас так мало профессоров: большинство умерло от СПИДа.

– Девочка, что ты выдумываешь?! – Бабушку, похоже, возмущает то, что эта малявка уверенно рассуждает о реалиях взрослой жизни. – Откуда ты все это знаешь?

– От старших, – отвечает Жоржетта и оглушиельно смеется. – У меня есть уши, чтобы слышать. И у меня прекрасная, генетически заложенная память. Знаете, оттого что у нас не было письменности, все пересказывалось из поколения в поколение. Поэтому мы так быстро обучаемся иностранным языкам.

– Ох, Жоржетта, – вздыхает бабушка. – Ты такая старая малышка. Я тебя слушаю как пятидесятилетнюю.

– Так где учились твои родители? – допытывается Самира.

– Мама – в Сорбонне, а папа – в Оксфорде. Докторскую писали в Йельском университете, ну, все высшие школы были уже оплачены из европейско-американской ставки.

– Ого! – вскрикивают женщины, а Марыся, заскучавшая от взрослых разговоров, опускается на подушки и наблюдает за последними проблесками солнца в листьях садовых пальм.

– Такая состоятельная семейка, а говоришь, что никуда не едете на летние каникулы. Наверняка проводите их обычно на французской Ривьере, в Испании или Майями, – продолжает допытываться Малика.

– Так было каждый год, и папа уговаривал маму, чтобы и сейчас мы поехали вместе. Но она не хочет. Родители выезжают на Лазурное побережье, а меня посылают на две или три недели к бабушке в Нсякр. Туда, к черту на кулички! – Девочка смеется. – Черт возьми! Моя мама, наверное, меня не любит. А как твоя, Мириам? Любила тебя? – спрашивает подруга.

– Не знаю, не помню, – глухим голосом отвечает выздоравливающая девочка.

– Что ты мелешь, Марыся?! – возмущается бабушка. – Мама тебя любила!

– Разве ты не слышишь, что все называют меня Мириам? Меня так зовут! – У внучки на глазах выступают слезы.

– Зачем ты нервируешь ребенка?! – Малика с посеревшим лицом становится на сторону племянницы. – Не видишь, какая она еще слабая?