Когда-то я показала родным, как им следует общаться со мной, когда я забеременела в двадцать девять лет без мужа.

Теперь нужно было показать, как им следует общаться с Мэлом.

Тогда я сказала им, что счастлива. Что я хочу этого ребенка. Что я предпочла воспитывать малыша без отца, потому что мы с ним не сошлись характерами. И разве малыш — это не прекрасные новости?

Они поняли, как нужно реагировать. Радостно. Восторженно. Я счастлива, а значит, и они должны быть счастливы.

Учитывая это, мне нужно вести себя так, словно я позабыла о своей боли. Иначе все будут думать только о том, как они злы на Мэла. А сейчас это не главное.

— Как это может быть неважно? — неуверенно спрашивает Корди. По-моему, она раздумывает над тем, не шмякнуть ли и меня этой кастрюлей, чтобы вбить в меня здравый смысл.

— Мэл — отец Лео. Я хочу, чтобы Лео знал, что сейчас все, кто его любит, включая отца, пришли проведать его. Никто не заставлял Мэла приезжать сюда, он хотел приехать. Поэтому, если смотреть на мир во всей его целости, поступок Мэла не важен. Главное, что он здесь сейчас, когда Лео нуждается в нем. Если я могу оставить случившееся в прошлом, то и ты должна поступить так же.

— Я не такая размазня, как ты, — говорит Корди.

Но она уже поняла, что я пытаюсь сказать. Ее тело немного расслабляется, кастрюля уже чуть дальше от головы Мэла.

— Нет, не размазня. Но ты прекрасный, разумный человек, и я знаю, что ты лучше всех подходишь для того, чтобы выполнить мою просьбу. Так вот, я прошу тебя поехать в больницу и рассказать маме, папе и тете Мер, что Мэл здесь. И объяснить, почему им не следует бить его кастрюлей.

— А ты что будешь делать?

— Уведу отсюда Мэла, пока Кейт не приехал домой, и найду место, где он сможет остановиться.

Корди так и не опустила кастрюлю.

— Все в порядке, Корди, правда. Я простила его. А значит, и ты можешь его простить.

— Наверное. А ты… — Она разворачивается к Мэлу, тыча в него кастрюлей.

Рэндел думает, что побоище началось, и изо всех сил бьет Мэла по колену молочником.

Риа подпрыгивает, Рэндел роняет молочник и начинает рыдать. Корди замирает на мгновение, а потом бросается утешать сына, роняя при этом кастрюлю. Мэл хватается за колено, падает и, стиснув зубы, стонет от боли. Риа бежит к маме, не желая упускать возможности пообниматься.

Они не обращают никакого внимания на Мэла.

«Все в моей семье сумасшедшие», — думаю я. Ну надо же! Я спала всего пару часов в день в течение последнего месяца, я на грани физического и эмоционального срыва, и я самый вменяемый человек в этой комнате.

— Ты ведь на самом деле не простила меня, верно? — спрашивает Мэл, когда мы идем в кафе.

— Ни на секунду, — не задумываясь, отвечаю я.

— Эми, это Мэл, — говорю я. — Один из моих старых друзей. Мэл, это Эми, мой партнер по бизнесу.

Я не говорю, что это моя сотрудница. Благодаря приветливости и трудолюбию Эми «Под сенью звезд» процветает. Она не просто сотрудница. Она потрясающий друг. Ее помощь в последние недели неоценима для меня. Она открывала кафе, обслуживала посетителей, убирала со столиков, потворствовала смехотворным требованиям наших экстрасенсов, иногда сама читала ауры, собирала дневную выручку, покупала продукты. И ни разу не пожаловалась. Еще она навещает Лео в больнице при каждой удобной возможности.

— Шекспир! — кричит Эми, всматриваясь в лицо Мэла так, словно хочет дотронуться до него кончиками пальцев. — Ты Шекспир! — Она восторженно хлопает в ладоши, поправляет заколку над ухом и поворачивается ко мне. — Он Шекспир! Я была права тогда! И все поняла правильно! — Она тычет в Мэла пальцем (если бы такое сделал Лео, я бы уже отругала его). — Он — твоя связь с Шекспиром.

Мэл подозрительно смотрит на нее. Волосы по талию, сережка в языке, татуировка на животе. Может, эта женщина слегка чокнутая?

— Когда мы с Эми познакомились, она подумала, что я актриса, — объясняю я.

— Ага, — кивает Эми.

— Она экстрасенс, — продолжаю я.

— Точно, — глубокомысленно изрекает Мэл, будто я только что сказала: «Она немного не в себе».

— Нет, правда, — заверяю его я. — Она одна из лучших экстрасенсов, которых я когда-либо встречала.

Глаза Эми блестят, улыбка становится еще шире, она краснеет. Я ей подобного еще не говорила. У Мэла точно такой же вид, как и у Кейта, когда я говорю на эту тему. Он словно раздумывает над тем, не поможет ли мне психиатр.

— Когда мы встретились, Эми подумала, что я актриса, потому что она увидела меня в окружении звезд. Тогда она еще не знала моего имени, — вспоминаю я тот день. — Она сказала, что чувствует мою связь с Шекспиром. И когда я ответила, что у большинства из нас есть какая-то связь с Шекспиром, потому что все учили его произведения в школе, Эми заявила, что это как-то связано со словом «двенадцать». Или «двенадцатая». И что у меня связь с театром «Вик». Или с человеком по имени Вик.

Я знаю, что Мэла это проймет. Большинство старых сотрудников отца Мэла звали его не Виктор, а Вик.

Мэл бледнеет и растерянно смотрит на Эми.

— Эми читает ауры только в том случае, если чувствует связь с человеком. Если она не может ничего прочитать, она не берет с клиентов денег. И не занимается пустыми предсказаниями, — говорю я. — Вот за что я ее уважаю. Только таким людям я позволяю работать здесь.

— Ты Шекспир! — Эми вновь хлопает в ладоши. — Как я рада, что познакомилась с тобой!

Я уверена, что когда Эми будет шестьдесят, она все так же будет приходить в восторг по любому поводу.

— Иногда я думала, что же это за связь Новы с Шекспиром? И Лео. Послушай, Вик — твой отец?

Мэл хмурится, от него веет холодом, лицо — маска безразличия. Очевидно, он все еще предпочитает не говорить о своем отце. Он испепеляет Эми взглядом.

— Эми, я хотела попросить тебя об услуге, — говорю я, чтобы сменить тему разговора и не позволить им поссориться еще до того, как у них появятся причины невзлюбить друг друга.

Эми поворачивает голову, не отрывая глаз от Мэла. Наконец она переводит взгляд на меня, но я вижу, что ей не терпится продолжить разговор с ним.

— Да?

— Мэл только что приехал, и у нас не было времени забронировать ему номер в гостинице или отеле. Может, он мог бы пожить у тебя пару дней? Пока мы не найдем гостиницу?

Я думала, что Эми сразу согласится, такой уж она радушный человек. Потому-то я ее и попросила. Но вместо этого она поворачивается к Мэлу и долго рассматривает его.

— Мы можем перекинуться парой слов? — Ее пальцы впиваются мне в руку, и, прежде чем я успеваю что-то ответить, Эми тянет меня в кабинет.

Мэл с невозмутимым видом отодвигает стул и усаживается за столик.

— Он отец Лео, верно? — спрашивает Эми.

Я киваю.

— И он разбил тебе сердце, верно?

Я опять киваю.

— Так что он тут делает? Почему он собирается остаться здесь?

Я ей не сказала. В хаосе происходящего я не рассказала Эми о словах доктора. Все остальные были там, а Эми в это время находилась в кафе, стараясь спасти меня от банкротства. И она еще не знает.

Эми видела Лео каждый день практически всю его жизнь. Единственным человеком, которого Лео видел чаще, была я.

Эми и Лео очень любят друг друга. Лео нравится, когда Эми говорит по-японски и пытается играть с ним на приставке.

Она не должна была узнать об этом от меня. Ей должен был сказать кто-то отстраненный, кто-то объективный, кто-то спокойный.

Я ненавидела врача за его слова, но он рассказал о состоянии Лео всей моей семье, поэтому мне не пришлось сообщать им об этом. Не пришлось сообщать о том, что может случиться с Лео.

— Тебе лучше присесть, — говорю я.

— Рассказывай. — Эми понимает, что раз Мэл здесь, то дело плохо.

Заикаясь и запинаясь, я повторяю слова доктора. Я стараюсь в точности припомнить их, чтобы не говорить ничего от себя.