— Ладно.
Она поцеловала его в лоб, в правую щеку, потом в левую щеку, погладила его подбородок. Все еще улыбаясь.
— Доброй ночи, радость моя, — сказала она.
Лео в возрасте семи лет и пяти месяцев
Глава 40
Он еще может успеть.
Если он вбежит в аэропорт прямо сейчас, бросит багаж женщине на пропускнике и она зарегистрирует его в рекордное время, а потом мы побежим к пятнадцатому терминалу, то мы успеем.
Но он должен приехать сейчас. Прямо сейчас.
Я оглядываюсь, всматриваясь в толпу: отдыхающие, бизнесмены, уборщики, провожающие, встречающие. У всех есть цель. Они все знают, где должны находиться. Они все знают, куда нужно идти.
Они не похожи на меня, брошенную на произвол судьбы мужем, который так и не пришел.
Я нажимаю на кнопку вызова на мобильном, и включается автоответчик. Мэл всегда выключает телефон, когда едет в машине. Или, может быть, он в метро? Значит, он едет сюда. Он должен был приехать на метро. Я приехала на машине после йоги и оставила автомобиль на парковке, чтобы мы могли уехать домой, вернувшись из отпуска. Если вдуматься, то это я должна была взять с собой вещи, но почему-то казалось логичным, что их возьмет Мэл. И теперь нет ни Мэла, ни вещей.
Я вновь нажимаю на кнопку вызова на мобильном. Автоответчик.
— Мэл, я понятия не имею, где ты, но лучше бы у тебя была уважительная причина. Собственно, лучше бы твои оправдания заканчивались словами: «И теперь я в больнице, истекаю кровью». Иначе я найду, что сделать с твоими яйцами.
Зная Мэла… Наверное, ему позвонил кто-то с работы. Видит Бог, его не будет всего пять рабочих дней, да еще выходные, но это уже привело к панике в его офисе. Наверное, Мэл пытался решить какие-то проблемы на работе и поэтому опоздал в аэропорт.
Я еще раз нажимаю на кнопку вызова на мобильном.
Автоответчик.
Мы опоздали.
Терминал 15 закрыт.
Мы не поедем в отпуск.
Это стало бы для нас еще одной попыткой сблизиться. Начать новую жизнь. Это подарило бы мне возможность искупить свою вину.
А теперь самолет взлетает. Взлетает без нас.
— Подонок! — говорю я на автоответчик. — Ты чертов подонок!
Жутко.
Вот как у нас дома.
Жутко.
Мы собирались уезжать, поэтому тут очень чисто. Убрано. Все приборы, кроме холодильника, выключены.
В моей душе расцветает страх. Нашего багажа здесь нет.
И сообщений на автоответчике тоже.
Я набираю номер Мередит, но она вне зоны действия сети. Она никогда не включает мобильный, сколько Мэл ее ни уговаривал. Виктория наверняка ничего не знает.
Я опять звоню Мэлу. Автоответчик.
«Не надо было мне оставлять то сообщение», — думаю я, садясь на крыльцо с мобильным в руках.
Меня трясет. Меня трясет с того самого момента, как я вошла в холодный, пустой дом.
Мне кажется, что я больше никогда не увижу Мэла.
Глава 41
Мэл стоит у кухонного стола. Его рубашка заправлена в черные костюмные брюки, верхняя пуговица расстегнута. Пуговицы на рубашке прикрыты тканью, на запястьях — серебряные квадратные запонки. Это дорогая рубашка. Не знаю, почему я сейчас думаю об этом, но это так.
Тишина взрезает нас, словно нож — нежную плоть, поглощая даже наше дыхание.
Мэл в моем доме. У меня дома.
Я впитываю его присутствие. Мэл изменил ауру этого дома, как изменили ее мама, папа, Корди и тетя Мер, когда приехали сюда. Но иначе. Они приехали помочь. И их помощь влияла на ауру дома.
Корди вернулась домой, потому что Джека срочно вызвали на работу подменить кого-то. Остальные в гостинице.
А Мэл приехал сюда познакомиться с сыном.
Мэл все понял, когда я попросила его не заходить сюда. Но теперь он здесь. И аура дома поменялась. В ней чувствуется налет безумия. Беды. Спешки. Мы оба хотим, чтобы Мэл сделал то, что должен. Мы не уверены в том, что это сработает, но все равно чувствуем, что он должен пойти туда. Быть там.
Ну вот.
Его левая рука ложится мне на щеку, его привычное, но в то же время чуждое мне тепло разливается по моему телу. Мэл приближается, его вторая рука опускается мне на плечо и притягивает меня к нему. Эта рука словно отрицает все те годы, что мы пробыли врозь.
Не раздумывая, я прижимаюсь к нему, закрыв глаза. Так просто. Так просто. Я обнимаю Мэла, прижимаюсь к нему еще крепче, преодолеваю эту пропасть между нами.
Оно все еще существует, то уникальное место в целом мире, место, где мы вместе. Когда мы не думаем обо всем остальном, обо всех остальных, мы вместе, мы настолько близки, что могли бы быть единым существом.
Я отступаю первой. Легонько отталкиваю Мэла и отступаю. Мы так больше не делаем. Может, я и ненавижу его жену, но боль мне причинил Мэл. Потому что он поступил так. Смог поступить так. Я этого никогда не забуду.
— В комнате для гостей все готово. Я принесу тебе чистые полотенца, — говорю я, не глядя ему в глаза.
Правая рука Мэла тянется к затылку, к определенной точке за ухом. Лео так делал. Делает. Чешет в затылке, а потом медленно приглаживает вихры пальцем. Обычно Лео так делает, когда хочет чего-то добиться, — например, поиграть на приставке, когда ему запретили это делать, или забраться к нам с Кейтом в кровать в воскресенье утром, или пойти гулять в парк, хотя идет дождь.
— Мне, пожалуй, нужно позвонить Стефани, — говорит Мэл. — Она, наверное, все еще ждет меня в аэропорту.
Мне не нравится, что ее имя упоминается в моем доме. Конечно, странно расстраиваться по такому поводу, но я все равно расстраиваюсь. Это словно привносит частичку Стефани в мой дом. Привносит ее в мою жизнь.
— Да, конечно. — Слова застревают у меня в горле.
Я уже в дверном проеме, когда Мэл ровным голосом спрашивает:
— Что мне сказать ей? Как долго я здесь останусь?
Я не оборачиваюсь. Он спрашивает меня, сколько осталось Лео. Когда, по моему мнению, наш сын умрет.
— Столько, сколько захочешь, — говорю я.
На самом деле я должна была бы сказать: «Столько, сколько потребуется»
Глава 42
Вся моя хорошая косметика, мои эксклюзивные духи, моя лучшая одежда и самое дорогое белье (ты платишь тем больше, чем меньше ткани) — все это осталось у Мэла.
Он в пятидесяти милях отсюда, в Брайтоне. И он не знает, когда привезет вещи обратно. Мой план «соблазнить» мужа, «стать уникальной, не похожей на других» — я где-то вычитала эти слова, не помню где — с треском провалился.
— Но что же мне надеть? — спрашиваю я, чувствуя отвращение к слезливой нотке в собственном голосе.
— Да хоть занавески из гостиной, мне все равно, — отвечает он.
Я его не виню. Я веду себя как стерва, потому что так легче, чем сказать ему, что я хочу быть там. Что я в ужасе от того, что может случиться с Лео, и я хочу помочь. Ему пришлось бы отказать мне, а я этого не выдержала бы.
— Ты уверен, что не можешь забросить вещи домой, а потом вернуться?
Спросите любого храбреца, намного легче плохо себя вести, чем признать, что ты уязвим и боишься чего-то. Плохо себя вести или трахаться.
— Ты хочешь, чтобы я повесил трубку?
— Нет. — Я вздыхаю. — Значит, ты будешь жить у Новы все время, что пробудешь там?
На самом деле я хочу узнать, как там Нова. Как она справляется. Но это прозвучало бы лицемерно. Мэл не знает, что после того, как Нова исчезла из нашей жизни, я горько раскаивалась в содеянном. Когда Мэл так страдал оттого, что потерял своего лучшего друга, я поняла, кем они были. Да, они когда-то были влюблены друг в друга, но Нова была нужна Мэлу. И я не могла заменить ее.
Нова была фундаментом его личности, лесами, которые выставляют вокруг дома во время ремонта. Она поддерживала его.