Джеф махнул рукой, стараясь ее успокоить.

— Мне не нужны твои коровы, — сказал он женщине. — Я просто хотел поставить туда своего коня.

— Нет, не к моим коровам! — воскликнула женщина.

Ни оружие Джефа, ни его мускулистое тело, казалось, не произвели на нее никакого впечатления. Для того чтобы защитить свой скот, она явно ни перед чем не остановится.

Джеф вздохнул:

— А куда же мне его поставить? Ты можешь мне подсказать? У вас что, нет лошадей? И мулов?

Женщина, казалось, совсем не понимала его или понимала, но плохо. Тут со стороны площади для собраний подошла другая женщина, которая была одета так же, как и хозяйка коров. Она тоже была молодая и очень привлекательная, но меньше ростом и полнее, с пышной грудью и длинными курчавыми волосами. Ее кафтан был белым.

— Никто не украдет твой скот, Сима, — успокоила она худощавую женщину. — Почему ты всегда так беспокоишься? Он дал их тебе, значит, они останутся у тебя.

— Этот человек на лошади… — с несчастным видом начала худощавая.

— Я только что прибыл сюда и хотел бы послушать речь Духа, — обратился Джеф к только что подошедшей женщине, которая, к его радости, говорила на чистом французском языке. — Однако сначала я должен куда-нибудь пристроить коня. И его, конечно, нужно покормить. Он проделал долгий путь.

Женщина кивнула с понимающим видом.

— Где находится корм, я не знаю, — сказала она. — Но там дальше есть сарай для мулов, и ты можешь поставить коня туда. Кто-нибудь его потом покормит. А ты, Сималуа, иди за мной. Он ждет.

Красавица в красном одеянии кивнула и последовала за женщиной в белом кафтане, но, прежде чем покинуть свой пост, она сердито проследила за тем, чтобы Джеф действительно удалился вместе с конем.

Джефу это показалось странным, однако он быстро зашагал к импровизированной конюшне, в которой также хранился корм. Он привязал вороного, снял с него седло и взял седло и оружие с собой. Джеф не думал, что в лагере Макандаля можно было ожидать воровства, однако женщина в красном кафтане все же вселила в него неуверенность. Если даже здесь существовала опасность, что кто-то захочет украсть тощих коров…

Джеф пришел на площадь для собраний именно в тот момент, когда распахнулась деревянная дверь грота. Ее открыли две девушки, а затем оттуда вышло множество женщин, которые встали группами справа и слева от входа. Джеф увидел, что все они молоды и красивы, однако происходят из разных племен. Некоторые женщины были мулатками или же их лица носили черты аборигенов этих мест, индейцев. Все были чрезвычайно привлекательными, и на них были такие же одежды, как на первых двух женщинах, которых Джеф уже видел возле загона для скота.

Джеф бросил беглый взгляд на грот. Если не обращать внимания на призрачные красные светильники — красноватые стены скалы отражали свет факелов, — это место было похоже на храм обеа или вуду. Посредине горел костер, а на стенах висели фигурки божеств различных африканских культур, а также кресты и изображения христианской Троицы и Богоматери.

Тут же было установлено несколько маленьких хижин, в которых, наверное, могли жить духи. Люди-обеа на Каймановых островах обычно строили их вокруг своих собственных домов. Это вызывало мысль о том, что Макандаль жил в этом гроте. Наверное, там, в глубине, были и другие помещения.

И тут из грота вышел худощавый однорукий мужчина — это было хорошо запланированное появление, потому что как раз заходило солнце, заливая предводителя и жреца-вуду этой общины призрачным красным светом. За Макандалем следовали два высоких мужчины — конечно, Майомбе и Тейсело, ближайшие друзья Духа, как говорили на плантациях. Эти люди были родом из той же африканской провинции, что и Макандаль. Они походили на его телохранителей. Джеф завороженно наблюдал за тем, как Макандаль проходит сквозь ряды женщин, а те немедленно падают перед ним на землю и целуют подол его одеяния и его ноги. Ни одному пирату никогда не пришло бы в голову таким образом приветствовать своего предводителя, как бы высоко его ни ценили, но женщины, казалось, делали это добровольно и даже с удовольствием. Высокая красивая женщина — как же ее называла другая? Сима? — затянула заунывную песню. Ее низкий голос уже заворожил Джефа, а теперь, когда она пела, она как бы манила его за собой, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключить внимание на Макандаля.

В этот момент и вся остальная община упала на колени в пыль. Люди на площади ожидали Макандаля, стоя на коленях. «Святой, спаситель, мессия!» — кричали они. Черный мессия улыбнулся и скромным жестом предложил собравшимся сесть поудобнее. Они быстро последовали этому приглашению. Приветственные крики постепенно стихли.

Наконец раздался голос Макандаля — пронзительный и чарующий, как тогда в сарае, где Джеф услышал его в первый раз. Здесь, перед своим народом, собравшимся перед ним, Макандаль говорил еще более уверенно и властно.

— Друзья мои! — приветствовал он слушателей, — воздавайте почести не мне. Воздавайте почести богам и духам, которые прислали меня к вам!

Макандаль взял факел и зажег приготовленную охапку дров. Огонь разгорелся моментально, и одна из женщин — Джеф узнал женщину в белых одеждах, которая перед этим показывала ему дорогу к конюшне, — подготовила котел, который затем повесила над огнем. Другая принесла курицу, еще одна — калебасы с водкой из сахарного тростника и ромом. Церемония вуду началась.

Однако Макандаль не только заклинал богов. Его жертвоприношение и призывы были довольно сдержанными. Джефу бросилось в глаза то, что бутылки с водкой здесь не пускали по кругу и никто не впадал в транс, не кричал и не дергался, как это происходило во время церемоний обеа, когда духи вселялись в тела верующих. Было ли одно связано с другим? Джеф считал, что одержимость всегда является последствием приема большого количества алкоголя во время церемоний. Здесь же, очевидно, стремились к другому — чтобы верующие сохраняли ясную голову, пусть даже пары´, которые в конце концов стали выходить из котла, после того как в нем смешались кровь жертвенных животных, щедро влитая туда водка из сахарного тростника и аромат различных трав, одурманивали. Или оживляли?

Джеф не знал, лишился ли он собственной воли или, наоборот, получил приток мужества и надежды. В любом случае песни общины были громче и пронзительней, чем то, что он слышал до сих пор на подобных собраниях. Между тем теперь они больше походили на призывы к бою, чем на гимны.

— Боги любят вас! — воскликнул Макандаль, который, обрызгивая общину жидкостью из котла, благословлял ее. — И они сделали вам подарки! Одним из подарков являюсь я — меня ниспослали сюда, чтобы вывести вас на свободу! Второй подарок — это земля! Мы все… или по крайней мере наши отцы, уже когда-то владели землей. Там, за морем, в Африке, на нашей родине! Затем нас похитили и привезли сюда белые люди, гонимые жадностью и злобой, на эту новую землю, которая якобы принадлежит им. Но это не так! Земля всегда принадлежит тем, кто ее обрабатывает! И поэтому мы имеем право на эту землю! Боги открыли мне, что они стоят на нашей стороне. Они дарят вам… они дарят нам Эспаньолу — эту страну! Посмотрите на это, дети мои! — Макандаль притянул к себе одну из молодых женщин, которые полукругом стояли на коленях у костра, озаряемые его светом, и нанес ей на лоб немного крови из котла. Затем он распахнул ее одежду, которая легко соскользнула с ее тела на землю. Голая изящная женщина стояла на коленях перед собравшимися. Она улыбалась, радуясь тому, что ей оказали честь и избрали для ритуала.

— Если она — Эспаньола, — Макандаль, словно факир, вытащил полотно из горшка, который стоял позади него у огня, — то сначала она носила этот цвет. — Он торжественно накинул на плечи женщины желтую шаль, которая, однако, едва прикрыла ее наготу. — Это цвет индейцев-араваков, которые изначально здесь жили.

Раздались торжествующие возгласы кое-кого из слушателей. Очевидно, это были потомки араваков.