Джеф махнул рукой, словно отбрасывая что-то.

— Нам это уже давно известно. У нас есть свои шпионы. В жандармерию проникнуть невозможно. Значит, мы сделаем это во время казни, когда Макандаля выведут из тюрьмы.

— По дороге на костер? — спросила Бонни, наморщив лоб. — Я считаю, что это невозможно. Вы, вероятно, знаете, что сюда сгонят рабов со всей колонии, чтобы они увидели казнь Макандаля. Тут будет половина французской армии, чтобы охранять их.

Джеф кивнул.

— Это нам тоже известно. Они подтащат его в цепях к месту казни, и охранять его будут шесть человек. А вдоль улиц будут стоять военные. Единственная возможность его освободить — устроить побег во время казни. Когда будет гореть костер.

— Но тогда он тоже будет гореть! — возразила Бонни.

Джеф поморщился.

— Без ранений не обойдется, однако мы надеемся, что Макандаль выживет. Слушай внимательно, Бонни. Помощники палача, которые все подготовят и потом будут привязывать Макандаля, — мулаты. Они нам симпатизируют. А после того, как часть денег сменила своих хозяев, мулаты окончательно перешли на нашу сторону. Для столба они возьмут трухлявое дерево. Сломать его будет легко. Веревку они возьмут из конопли — она сухая, тонкая и быстро загорается. Кроме того, один из них постарается полить одежду Макандаля водой — обычно костер поливают маслом, чтобы он быстрей горел, но мулат лишь сделает вид, будто поливает осужденного маслом. Как только загорятся дрова, поднимется пламя и, надеюсь, появится много дыма, Макандаль сможет сбежать.

Бонни снова наморщила лоб.

— С площади, расположенной в центре города? С тяжелыми ожогами? И зачем ты вообще мне об этом рассказываешь? Что я должна делать? Я не имею никакого отношения к казни, мы вообще туда не пойдем. В доме доктора Дюфрена работают только свободные черные люди. Нас никто ни к чему не может принудить.

Последние слова она произнесла с гордостью. Накануне Бонни подняла бокал с Леоном и другими чернокожими за свою свободу.

Джеф с мукой посмотрел на нее.

— Ну конечно, мы не можем заставить тебя, Бонни… Только… только попросить… Смотри-ка!

Он быстро сдернул одеяло, которым был накрыт какой-то предмет, который она заметила еще издали. Изумленная Бонни увидела пушку величиной с теленка.

— Это что за малышка? — засмеялась девушка. — Выглядит так, словно это ребенок моей старой корабельной пушки. — Бонни с любопытством провела рукой по стволу маленького орудия.

— Это фальконет, — объяснил Джеф, явно обрадованный ее интересом. — Трехфунтовый. Пехотное оружие. Эту пушку можно легко передвигать, она весит не больше, чем двое мужчин.

— И примерно столько же людей она способна убить, — деловито заметила Бонни, и ее голос снова был голосом корабельного канонира Бобби. — Конечно, если ее зарядить картечью, произойдет определенное рассеивание. Во время сражения в полевых условиях она может быть полезной. А в остальном… Серьезно, Джеф, это вряд ли больше чем игрушка. И чего ты хочешь добиться с ее помощью?

— Сделать так, чтобы она загремела… — ответил Джеф, и его глаза заблестели. — Если уж Бог на небе упустил возможность извергнуть молнии при аресте Макандаля, мы не можем надеяться на него и во время казни. — И он стал рассказывать о своей идее подробнее: — Когда Макандаль бросится бежать, на площади возникнет суматоха. Представь себе человека, который выпрыгивает из костра. Дух, восставший из пепла! Там вряд ли кто-то сохранит холодную голову. А мы, конечно, сделаем все, что от нас зависит: станем сражаться, если нужно — будем стрелять, когда жандармы попытаются задержать Макандаля…

— Вы хотите на площади перед дворцом губернатора палить из мушкетов? Или даже из этого… из фальконета? — с ужасом спросила Бонни. Потом она посмотрела, как заряжается маленькое орудие, и пришла в восторг. — Площадь будет полным-полна рабами, включая женщин и детей. Вы можете устроить кровавую баню своим «громом».

Джеф кивнул:

— Мы постараемся обойтись без жертв. Люди будут просто разбегаться, спасаться…

— От чего спасаться? — спросила Бонни.

— Ну, от грома! — воскликнул Джеф так, словно она туго соображала. — Бонни, для начала нужно, чтобы раздался адский гром, а ядро попало в лестницу губернаторского дворца…

— Там могут сидеть люди! — возразила девушка.

— Значит, в стену дворца. Там будет видно, Бонни. Тебе придется решать, куда ты будешь стрелять…

— Я? — Глаза Бонни стали огромными. — Вы хотите, чтобы я выстрелила из этого младенца?

Джеф снова кивнул.

— Кто, если не ты? — спросил он. — У тебя большой опыт. Ты — самый лучший канонир, которого когда-либо видели такие люди, как Сигалл и Санчес. Если кто-нибудь и сможет точно прицелиться из этой штуки, то только ты.

Бонни глубоко вздохнула. Она хотела сразу же сказать «нет», однако затем решила пока что по крайней мере выслушать Джефа.

— Теперь еще раз, Джеф, и очень медленно. Вы планируете поставить эту пушку где-то на площади?

— На краю площади, — пояснил Джеф. — На повозке. Спрячем ее под одеялами, а вокруг посадим дюжину наших людей. И тебя. Так что, Бонни, все это будет выглядеть совершенно безобидно, словно мы забрались на повозку, чтобы лучше видеть. Когда пушка будет стоять на возвышении, у тебя будет прекрасное поле для обстрела. Как только загорится костер, ты выстрелишь из этого «ребенка». Все перепугаются, когда прозвучит пушечный выстрел. Потом ядро попадет во дворец. Кстати, это хорошая идея — влепить ядро в фасад. Полетят осколки, обломки камня, люди закричат, побегут в разные стороны, и в этот момент Макандаль сможет скрыться. Он побежит в направлении порта. Наши люди поймают его, собьют с него огонь и вместе с толпой скроются.

— А пушка? — спросила Бонни.

— Она исчезнет вместе с повозкой, — сказал Джеф. — Но это уже не твоя забота, Бонни. Ты сможешь убежать сразу же после выстрела, если не захочешь остаться с нами. Я по-прежнему считаю, что ты должна присоединиться к нам. С ребенком Симы. Она права: малышка должна расти свободной.

Бонни снова хотела сказать ему о том, что у Намелок есть отпускная грамота. Но разве он станет слушать ее сейчас, если не сделал это два предыдущих раза? Она подавленно помолчала, затем еще раз осмотрела пушку и прицелилась. Это было легко. Бонни в лунном свете направила пушку на одно из мангровых деревьев. Очень жаль, что она не могла опробовать эту штуку прямо сейчас.

— Если я промахнусь, то убью людей, — тихо сказала девушка.

Джеф покачал головой.

— Ты не промахнешься! — воскликнул он. — Именно так я и сказал остальным. Если и можно на что-либо положиться, так только на меткость Бобби. И даже если… даже если мы будем вынуждены понести жертвы… От Макандаля зависит будущее этой страны. Если он погибнет, на следующий день тысячи черных смогут подтвердить, что он, крича, умер в огне. А это будет означать конец революции. Мы никогда не станем свободными, Бонни!

Девушка молчала. Она думала о Намелок. Легко говорить о жертвах, когда самому нечего терять…

Джеф вздохнул.

— Если ты этого не сделаешь, — сказал он затем, — тогда, наверное, это придется сделать мне.

— Тебе? — удивилась Бонни. — Но ты же никогда не был хорошим стрелком…

И это было правдой. Джеф презирал смерть, был первоклассным фехтовальщиком и мастером ближнего боя. Он умел быстро заряжать огнестрельное оружие и палить из него, однако метким стрелком никогда не был.

Сейчас он пожал плечами:

— Бонни… Ты или я, или кто-нибудь другой, но все равно кто-нибудь выстрелит из этого фальконета двадцатого января. Он попадет во дворец губернатора, или в лестницу, или в отряд жандармов, или в группу рабов. Мы хотели бы, чтобы обошлось без крови, но если придется… Макандаль сбежит с этого костра, не будь я Цезарем!

Бонни ухмыльнулась.

— Да у тебя ведь другое имя, — пробормотала она. — Ну ладно, ты меня убедил. Бобби в день казни будет на вашей повозке.

Бонни в эту ночь повезло. Когда девушка пробралась назад в свою комнату и уже хотела закрыть за собой дверь, она увидела, как по боковой дорожке, шатаясь, бредет Леон. Очевидно, после маленького праздника свободы он сходил в город, чтобы выпить с друзьями в одном из портовых кабаков. Это был его первый выход в город в качестве свободного человека, первый раз, когда ему никого не нужно было спрашивать, прежде чем покинуть свое жилище. Бонни улыбнулась. Наверное, Леон теперь каждому жандарму тыкал в нос свою отпускную грамоту. А Бонни, Сабина и Амали ничего не заметили, поскольку были заняты на вечернем приеме у Дюфренов.