Ps: загляни в «Оникс» на досуге, там классный парень, абсолютно кинутый подругой. Жить ему негде, потому что он предпочел оказаться в этой ситуации рыцарем и квартиру, дурак, переписал на эту девицу. Зато купил у меня кинотеатр, и поселился там».

Маргарита это подбило. Она осела на пол и горько заплакала. Зачем вот это все? Не вовремя, не к месту, без толку. Шварц-Шварц! Это грустная сказка! И классному парню Мите скоро опять будет где жить, и «Оникс» он продаст за ненадобностью. А у Ритки не хватит денег, чтобы его купить.

Зазвонивший телефон поведал голосом Толстикова – старшего, что они извиняются забывчивости своей и перевели Маргарите зарплату с премией за беспокойство. Девушка усмехнулась сквозь слезы «все или ничего» …

Подумалось, что сейчас осталось только вернуться Валентину с воплями «Прости, родная, я был не прав!» – и жизнь, скрепя шарнирами, войдет в старую колею.

Ритка почти не удивилась звонку в дверь. Распахнула ее без вопроса «Кто там?».

На пороге стоял шикарный букет. На ногах в черных лакированных ботинках…

Вернее, не так… Потому что букет быстро переместился в ведро с водой, потому что подходящего размера вазы не нашлось, а за цветами обнаружился подслеповато щурящийся Дмитрий.

– Очки потерял, – развел он руками.

– А меня как нашел?

– У Шварца спросил…

Меня зовут Капитолина, Капа. Или, даже вернее, баба Капа, потому что в нынешнем году справила семидесятипятилетие. Всю жизнь свою жила в городе. В детстве и молодости – в бараке. Знаете, может, в кино видели или рассказывал кто, были такие домики одноэтажные, на двух хозяев, вроде как две двери, два входа. Внутрь заходишь – коридор длинный, по правую руку – туалет, не такой как нынче, но все-таки не на улице – какой-никакой комфорт. Проходишь прямо – кухонька – два на два метра – там плита двухкомфорочная, окошечко ситцевой занавесочкой прикрытое от чужого глаза. Тут же, в небольшом закуточке – умывальная, мы ее так называли: на стене – рукомойник из нержавейки, да ведро на полу. А еще две комнаты…

Заметили, что-то все «два», да по «два». Не обращала раньше внимания, пока рассказывать не начала. Хочется рассказать ведь не абы как, а поподробнее…

Так вот, о чем я?..

Две комнаты. Да. Это уже потом, когда мы с Олькой замуж вышли, а обе к нам домой, отец с зятьями пристроил к дому еще пару комнатушек, на месте парника уличного: одну, значит, сестре с семейством, а другую нам с Василичем, мужем моим… И четыре стало… Ох, соседка Захаровна на вонь изошла, что, мол, все живут, как люди, и не достраиваются, а мы выпендриваемся. Ей-то хорошо судить. Они вдвоем жили: она и сын ее – Гена – Тётёха, как мы с Олей его прозвали. А нас-то к моменту застройки уже много было: мать, отец, Ольга брюхатая с мужем Павлом, я с Семой, да Савва – братец младший – семь выходит, восьмой в уме.

Но до этого, до четырех комнат, долго еще! К двум возвращаемся. В одной, большой, жили мы с сестрой и братишкой, а в другой, крохотной – мать с отцом. Дружно жили! Вроде и не сказать, что богато, а все, что надо – имели.

Огородик вокруг дома. Теплица большая: в полный рост можно ходить. И яблони с вишнями! Красота, аромат по весне! В углу у забора – банька маленькая. Отец – брезгун был, не любил в общественную ходить, так что мы, через эту его особенность, мылись в своей, уж воды лили, как хотели, парились вениками, от души!

Сарайка стояла во дворе, там жили поросята. Покупали их маленькими, на выкорм, а уже больших резали: и мясо на продажу, и сами ели. Еще козу держали, для молока, ну и козлят, конечно, скачут они, голубы, с тумбочки на комод, с комода на кровать, с кровати на стол – аж голова кружится, если смотреть за ними – только копытцами цокают. Две собаки во дворе жили – Рекс, большой черный умница, и Тузик – лохматый маленький вороватый. А дома – кошка Мурка, красавица пушистая, которая исправно два раза в год приносила по трое котят; мы их быстро пристраивали по хорошим людям.

Это, скажете, зачем я перечисляю нашу животину? А затем, чтоб заранее предупредить, что каким путем дети на свет появляются, я с детства прекрасно знала! Может, по части того, что между женщиной и мужчиной наедине происходит – глупая была, но на то и время другое, у нас столько книжек не имелось, и по телевизору всякое срамье не показывали!

Ну, вот, вроде все, что надо для начала – рассказала, для картинки полной, так сказать.

Теперь буду в курс истории вводить. Мы с сейчас Василичем живем в трехкомнатной. Получили квартиру, после того как барак снесли. А у нас тогда двое детишек было: Дима и Нина – поэтому нам большую квартиру и дали. Дети выросли: сын уехал на Север после армии, там женился, и живет с той поры; дочь – замуж хорошо вышла, у зятя отдельная квартира в центре имеется. Так мы с мужем одни и остались.

И вот в этом году звонит Дима и просит, чтобы Дарья (внучка наша, ласточка, последышек Митяев), пока в университете учиться будет, у нас с дедом пожила. Мы разве откажем! Пусть живет! Она девочка хорошая, умная, послушная. Каждое лето к нам гостить приезжала.

Сделали мы с Василичем ремонт в одной комнате. Прикупили мебель туда посовременнее, подготовились, так сказать. Дима приехал с Дашуткой, поругался за траты, но видно, что приятно ему. Побыл неделю, приобрел компьютер для дочери и уехал к себе.

Внучка экзамены хорошо сдала, сразу поступила. Подружилась с ребятами, но домой никого не водила, видимо, отец что наказал. Придет после университета, уроки сделает, потом за компьютером сидит, то ли работает, то ли играет, а вечером гулять уходит, но опять же, возвращается не поздно.

Иногда для нас с дедом киносеансы устраивала. Включала нам кино какое хорошее, по телевизору ведь ничего больно, кроме сериалов, юмористов да политиков не кажут. Мы с Семеном сидим, смотрим. А Дашуля, умница наша, то уберется в это время, то белье погладит, то посуду помоет.

Вот зимой Василич в больницу попал. Остались мы с внучкой одни в квартире. А у нее как раз каникулы. Мыкаемся из угла в угол, вроде пусто как-то. Даша говорит:

– Бабуль, пойду я за компьютером посижу, что ли. Когда к деду пойдем, позовешь.

Пока я сготовила, что на гостинец нести, бельишко собрала, дела кое-какие поделала, внучка все у себя сидела, не выходила. Подошла я к двери, ее звать, слышу, звуки какие-то от компьютера странные, стоны, крики. Думаю, что это там моя девонька смотрит. Заглянула: а там будто секта какая, полная баб голых, мужиков, и все лежат на полу, занимаются, чем не попадя, и за всем этим непотребством смотрит главный, учитель духовный.

– Дашуль, ты это что? – спрашиваю. – Кино, вижу, смотришь, а меня, старую, не зовешь…

Внучка вздрогнула, не слышала, как я подошла, а выключать-то уже поздно.

– Ты, бабуль, – говорит, – это смотреть не будешь. Это эротика. Старинная, правда.

И называет мне, «Черная Мануэль» – что ли?..

Признаться, я удивилась. Знаю, конечно, нравы сейчас у молодежи свободные, они мало чего стесняются. Но моя Дашуля, девочка серьезная скромная, и вдруг – эротика…

А барышня моя продолжает, видимо, чтоб меня совсем переклинило:

– Вы в своей молодости ничего такого не смотрели. А теперь и вовсе не будете. Попробуй с вами заговорить на такую тему, быстро спишете все на развращенность, запрете за семью замками. Я матери как-то заикнулась про то, что меня Мишка Никитин – одноклассник – поцеловал, так она скандал подняла, хоть святых выноси! И в школу ходила, к директору, потом нашей классной влетело, и к Мишке домой. Он со мной не то, что целоваться, здороваться перестал!

Записала, значит, меня моя умница, в зануды и гонители! А я-то всегда радовалась, что у нас с Дашей отношения без горечи разницы поколений. Так обидно мне стало!

Уехала я к деду в больницу одна, молча. Оставила внучку в ее мыслях-домыслах вариться, и эротику без оглядки смотреть.

Поговорили с Василичем, посидели в приемной на скамеечке. Успокоилась немного, думаю, надо же как-то авторитет восстанавливать. А что лучше для этого сделать, чем поделиться сокровенным, эротикой этой самой? Пока до дому ехала, вспоминала все.