А Таина не хотела! Она намеревалась поселиться с единственной оставшейся в живых бабушкой – бабой Варей – матерью отца, уехать к ней в Николаевку, пасти коров и доить коз. Девушка незаметно от матери отложила к себе в сумочку свои документы, немного денег от продажи квартиры. Потом «заблудилась» в аэропорту. Ходила, пока не услышала объявление о регистрации. Спрятавшись за колонну, следила, как ищет ее мать, как Люк что-то объясняет ей, потом служащей, как они уходят по длинному проходу в полет, в неизвестность. Тася решила, что напишет маме! И все объяснит! Так надо!

Девушка представила, что будет делать мама, когда получит ее письмо. Как она всплеснет руками, зажмет глаза, как делает всегда, когда хочет плакать. Картинка получилась такой реальной, что Тася не выдержала и заплакала сама. Села в свободное кресло и ревела белугой, не обращая внимания на посторонних людей.

А Кирилл провожал друга. Увидев несчастную девушку, подошел и обнял. Ничего не говорил, не спрашивал, просто обнял и все… Абсолютно посторонний человек. Но она не удивилась, не испугалась. Потому что Кирилл сразу показался таким… надежным, искренним, настоящим.

Он предложил ей поселиться у него, когда Тася выложила ему про Францию. Тем более, не в Николаевке же учиться!

Молодые люди смешно делились, где кому спать. Тася настаивала, что на кресле будет спать она, а Кирилл не соглашался…

Это все так ясно встало перед глазами женщины, что она не понимала, куда же делась та наивная девочка? Тот робкий, но и мужественный Кирилл? Он так самоотверженно поглощал ее несъедобные блюда! Так трогательно мирил девушку с мамой, ее мамой, своей у него уже три года как не было.

Женщина улыбнулась сквозь подступившие слезы.

А потом… Куда все делось потом?.. Да, и делось ли?.. Просто показалось, что исчезло. Мы же не замечаем, как дышим. Можно, значит, и перестать замечать, что любишь!

Течение мыслей прервал звонок телефона.

– Алло?

– Это гражданка Белова Таина Алексеевна? – тон был сухим и официальным.

– Да? – сердце тревожно забилось, в мозгах стучали молоточки «беда-беда-беда»

– Это сержант Никишихин беспокоит, Орджоникидзевский район. У нас ваш супруг. Забирать будете? Надо документы и тысячу рублей.

– Сейчас, – Тася почти шептала замороженными губами. – Я приеду!.. Скажите, мне сразу в морг?

– Зачем в морг? – опешил сержант. – Он в вытрезвителе у нас. Если не заберете, пятнадцать суток оформим с сообщением на работу.

– Он же не пьет, – Тася почему-то чуть не расхохоталась, нервы натянулись проводами, и прямо сейчас там бежало напряжение, шесть тысяч киловольт.

– Разберемся, – Никишихин повесил трубку.

Кирилл оказался не то, чтобы пьяным, но основательно выпившим. На ногах держался, мысли формулировал. Заплетался слегка язык и глаза глядели ласково – осоловело.

Таина еще ни разу мужа таким не видела. Она быстро завершила все формальности, заплатила деньги в кассу и вызвала такси.

Муж ходил за ней собачонкой, молчал, смотрел и шмыгал носом. Его, оказывается, забрали не сколько за «нетрезвость», сколько за хулиганство. Кир зачем-то ломился в «Белые облака» с требованием отдать ему блюдо из фазанов, которое осталось нетронутым на его столе.

Такого Тася от мужа, честно говоря, не ожидала. Он был очень бережлив, конечно. Но требовать возвращения несъеденного блюда? Женщина представила комичность ситуации и хохотнула.

Уже в такси Таина решила, наконец, выяснить, зачем он это сделал. Кирилл опустил голову и засопел. Зная своего мужа, женщина поняла, что он собирается с силами, потому что ему стыдно…

«Как ребенок!» – ласково подумала она.

– Понимаешь, – Кир был робок и тих, – ты же пошла с этим… В ресторан… Значит, тебе захотелось роскоши. Я все понимаю, ты – девушка очень красивая, умная, эффектная, мне не чета… Но это так больно! Я сначала думал, найду тебя, набью ему морду!..

– Ты меня искал? – Тася и верила, и не верила. – Но как?.. Как нашел? Ресторанов в городе – тьма, за ночь не обойдешь.

– Как-как… Позвонил Мине. У нее брат в сотовой связи. Он и определил твое местонахождение, – пробурчал мужчина, понизив голос вообще до еле слышного шепота. – Я ей предложил помочь с дипломной, она помогла мне…

Женщина едва не захлебывалась от смеха. Она, оказывается, вчера оказалась в парадоксальной ситуации: и в качестве приманки для неверной супруги, и сама объектом для приманивая. Как, все-таки однобоки поступки окружающих ее мужчин!

– Тебе смешно! – начал приходить в себя Кирилл. – Я бродил по городу всю ночь, тебя искал, ты же одна ушла, на этих каблучищах. Вернулся домой, ты плачешь, как ребенок! Захотелось подвиг, что ли для тебя сделать, невозможное! Думаю, заберу-ка я этих фазанов, сделаем ужин при свечах… А они полицию вызвали!

– А Мина? – спросила Тася, зарываясь носом в плечо мужа, вдыхая его запах.

– Попрощались и все, – мужчина обнял жену и улыбнулся. – А этот, он кто?

– Никто, – покачала головой Таина. – Попросил помочь, по старой памяти… Так же, как ты Мину.

Вы замечали, что если ляпать все краски в одну кучу на белый лист, получается грязный черный цвет?

А если каждую краску оставить с ее девственным оттенком, а потом начать быстро вращать по кругу, то получается белый цвет счастья?

Когда у прежде много лет бездетной пары рождаются дети (тем более, сразу трое), это полная перемена режима, ритма, настроя. Но краски радуги остаются, меняется настрой:

красный – хотелось бы сказать алые губки малышей – тройняшек, но, к сожалению, скорее, диатез на пухлых щечках;

оранжевый – цвет волосиков на макушке единственной девочки в родившейся троице (оказывается, имелся у Кира в роду рыжий прапрадед);

желтый – мальчишки, в отличие от сестры получились природными блондинами;

зеленый – ветрянка, и еще кто бы мог подумать, что принесет ее папа, переносящий инфекцию хуже всех;

голубой – цвет самых дорогих глаз не свете;

синий – Тасина любимая кофточка, которую тройняшки обляпали непонятно почему жирными ладошками;

фиолетовый – цвет не проходящих синяков на детских коленках.

Все цвета сменяли друг друга с лихорадочной быстротой, Тася едва успевала замечать перемены, а Кирилл – так тот вообще не замечал. Белый спектр заполнил всю жизнь…

То, что на новогодние праздники она осталась почти без денег, Рита поняла, только безуспешно барабаня в дверь Толстиковых в течение десяти минут. В ответ на вызванный Ритиным сапогом шум выглянула старушка-соседка, которая весьма осторожно поведала, что «Оне уехали! На праздники. Одтыхають. Патаму, как работали» – из чего явно следовало, что остальные этого отдыха не заслужили, потому что весь год дурака валяли.

Отъезд Толстиковых показался катастрофой. Разумеется, не в масштабах вселенной, страны или города, но вот в масштабах одной отдельно взятой жизни – очень даже: потому что Рита взяла, и лихо так рассчиталась со всеми кредитами перед праздниками, чтобы войти в новый год без старого груза долговых обязательств. В итоге, вся ее зарплата, натиканная на карточку с двух ставок плюс репетиторство, ужалась до одной жалкой тысячи рублей.

– Блин! – вырвалось жаргонное словечко, Ритка сама ругала за него своих учеников, а тут вдруг взяла и не сдержалась, но сообразив по виду старушки, что ее личные рейтинги весьма быстро падают к минусовой отметке, попыталась оправдаться хотя бы немного: – Они мне деньги должны, за занятия со Славиком. А телефон у них недоступен.

– Ничего не знаю, – соседка слишком быстро захлопнула дверь, дав недвусмысленно понять, что затея с оправданием провалилась и нищебродами в лице девушки она общаться не намерена ни в коем разе.

На душе стало муторно и противно. Хотелось еще подолбиться в чужую дверь, хотя бы для морального удовлетворения, но Рита испугалась, что старушка вызовет полицию, а встречать Новый год за оформлением протокола очень не хотелось. Поэтому девушка просто написала на дорогой обивке орифлэймовской красной помадой слово «Должники» и ушла.