— Понимаю, — согласился я.

— Тоня его не знала, и ей не нравились шутки, которые Роджер отпускал на наш счет. Довольно грубые шутки, если хотите знать.

— Очень хорошо вас понимаю, — сказал Финбоу. — И не удивляюсь.

— Тоня была немного расстроена. А потом привыкла к нему, и мы были очень счастливы, — продолжил Филипп. — Бедный старина Роджер. Жаль, что его нет с нами. — Он увидел, что Тоня машет ему, и поспешно добавил: — Я должен вернуться к ней.

Филипп бегом пересек террасу и опустился на траву рядом с Тоней. Финбоу издал свое протяжное, заинтересованное «та-ак!».

— Желание большинства человеческих существ обсуждать свои любовные дела имеет лишь одно оправдание, — сказал он. — Позволяет собирать информацию, получить которую другим способом просто невозможно. Сделав комплимент возлюбленному собеседника, можно узнать от него все, что только пожелаешь. Особенно если применить незаслуженно забытый прием — отвлекающий вопрос.

Я не догадывался, какие сведения Финбоу почерпнул из разговора с Филиппом, но по его поведению понял, что беседа будет иметь серьезные последствия для расследования. Интересно, кого он подозревает? Тоню? Но почему? После пятиминутного молчания Финбоу наконец подал голос.

— Я собираюсь ненадолго присоединиться к Филиппу и Тоне.

— Не будет ли это бесцеремонным? — спросил я.

Совершенно очевидно, что им хотелось побыть вдвоем.

— Не сомневаюсь.

Финбоу улыбнулся и медленным шагом преодолел пятьдесят ярдов травы между верандой и берегом реки. Потом улегся рядом с молодыми людьми, и вскоре они уже смеялись какой-то его шутке. Тем временем мое внимание переключилось с Финбоу на Эвис, которую удалось наконец выманить из комнаты, — они с Кристофером прогуливались вдоль берега. Девушка выглядела бледной и печальной, и я с тревогой наблюдал за ее поблекшей элегантностью. Кристофер явно переживал за нее.

Филипп и Тоня громко рассмеялись в ответ на замечание Финбоу. Затем он встал и присоединился к Кристоферу и Эвис, которые стояли рядом и печально смотрели на воду. До меня донесся его голос.

— Я убеждал Филиппа и Тоню, что медовый месяц они должны провести на Балеарских островах.

— А, — равнодушно отозвался Кристофер.

— А у вас какие планы? — спросил Финбоу — как мне показалось, немного бестактно.

— Мы ничего не можем планировать, — Эвис посмотрела на него, — пока… — Она умолкла.

— Милая, — сказал Финбоу, — не позволяйте этому происшествию разрушать вашу жизнь. Все и так достаточно печально, и другие трагедии нам ни к чему.

Кристофер и Эвис принялись что-то обсуждать с ним, но говорили они так тихо, что я не мог разобрать слов. Как бы то ни было, ему удалось немного приободрить Эвис, и все трое, дружески беседуя, отправились пить чай.

— Мы с Филиппом не позволим вам украсть нашего милого Финбоу, — сказала Тоня, усаживаясь за стол напротив Кристофера и Эвис.

— Ну конечно, — ласково проговорил Финбоу. — Я важная часть домашней обстановки для всех молодоженов.

— Когда я женюсь, — улыбнулся Филипп, — то не пущу вас на порог.

— Буду утешаться чаем. — Финбоу достал свою маленькую коробочку и, соблюдая ритуал, заварил чай. — Лучший в мире чай, — сообщил он, делая первый глоток.

Во время чая в комнату шумно вошла миссис Тафтс, положила передо мной газету и презрительно фыркнула.

— Это может вас заинтересовать, — сказала она и поспешно вышла.

Я прочел:

Ни слова не говоря, я передал газету дальше. Все читали ее молча и словно бы ждали сигнала, как реагировать на статью — разразиться слезами или попробовать отшутиться. Тон задало легкомысленное замечание Филиппа:

— Если бы я сочинял прозу, а не стихи, то попытался бы писать именно так.

— Думаю, именно так у тебя и выходило, — пробормотала Тоня, и Филипп сделал вид, что бросает в нее нож.

— Меня особенно умиляет слово «разумеется», — задумчиво произнес Финбоу. — Любопытно, как меняется язык; в мое время «разумеется» означало «разумеется», а теперь его следует понимать так: «мы с огромным трудом, приложив массу усилий, выяснили».

— А еще Йена назвали известным завсегдатаем клубов. Что это должно означать? — спросил Кристофер. — Известен ли он в каком-то одном клубе, в нескольких, или публика знает его как завсегдатая клубов?

— Кроме того, мне интересно знать, — вставил Финбоу, — что за платье было на Эвис, благодаря которому ее запомнили.

— Полагаю, — сказала Тоня, прищурив свои необычные глаза, — что ее запомнили в основном благодаря тому, чего на ней не было.

— Злючка, — сказала Эвис, слегка покраснев.

— А окончательное заявление? — послышался резкий голос Уильяма. Он молчал всю вторую половину дня — мне кажется, потому что не доверял Финбоу. — Что они выяснили?

— Полагаю, все ограничивается разглагольствованиями Биррела, — ответил Финбоу. — У меня такое ощущение, что он положил глаз на Йена, но у него недостаточно доказательств, чтобы предъявить обвинение известному завсегдатаю клубов.

— Йен не мог этого сделать, — высокомерно заявил Уильям. — Он был в каюте, когда…

— Хотите поговорить об убийстве? — мягко прервал его Финбоу. — Не самый подходящий предмет для беседы.

Уильям поджал губы и вновь взял книгу. Взглянув на обложку, я прочел название: «Мир вокруг нас».

После чаепития мы вытащили шезлонги на террасу и разлеглись на них; мы курили и наблюдали за медленно проплывавшими по реке яхтами. Ветер утих, превратившись в легчайшее движение воздуха, вечер был теплым, и я вспомнил о нашей поездке в Италию три года назад. Мы точно так же все вместе сидели на террасе с той лишь разницей, что выходила она на синее Ионическое море и с нами был Роджер, веселый и шумный.

Кристофера посетили те же мысли.

— Помните, — спросил он, — как мы сидели на террасе виллы в Сан-Пеллегрино? И вечера, когда все казалось таким чудесным.

— Конечно, — живо откликнулся Филипп. — Обычно мы смотрели на огни на побережье Сицилии. Самые прекрасные вечера, которые я только могу вспомнить. — Он улыбнулся. — Жаль, что Тони там не было.

— Тогда я еще никого из вас не знала, — хриплым голосом сказала Тоня и повторила: — Никого. Я училась музыке в Ницце — милый приличный ребенок.

— Роджер пару раз проводил отпуск в Ницце. Ты с ним не встречалась? — спросила Эвис.

— Глупости, — довольно грубо возразила Тоня. — Не могла же я знать в Ницце всех.

Филипп поспешил сменить тему:

— А где был наш Финбоу три года назад?

— Мирно пил чай в своем доме в Гонконге, — улыбнулся тот.

Ничего не значащий разговор, прерываемый неловким молчанием, продолжался до тех пор, пока покрасневшее солнце не опустилось за камыши. Затем Эвис объявила, что замерзла, и мы переместились в полутемную гостиную. В окна заглядывало расцвеченное всевозможными красками — от желтой до ярко-синей — небо; глаза Тони, в которых отражался свет, горели, как у кошки. Все молчали. Казалось, будто темная и тихая комната, освещенная лучами заходящего солнца, сама имеет отношение к предательству и смерти.