– Хорошенькая у тебя девушка, – прошептал он. – Волосы, что новая монетка.

– Она не моя девушка. Она моя сестра.

Черч засмеялся и подмигнул:

– Ну да. Ну да. Твоя сестра.

За стеклом магазина мелькнула Эмбер с чемоданом, с ревом отъехал пикап. На понуром лице сестры мелькнула улыбка, наверное, в ответ на мою. Я заметил, что подушка была при ней.

Сестра торчала у магазина до конца моей смены. Домой мы ехали в молчании, и впервые за долгое время тишина ничего в себе не таила. Мы выехали на Блэк-Лик-роуд, и я дал Эмбер порулить.

Эмбер сразу отправилась спать. Я попросил ее сперва проверить, как дела у Джоди и Мисти, а сам тем временем сбегал в сарай и убедился, что ружье на месте. По пути проверил, плотно ли сидит крышка мусорного бака.

Эмбер не стала мне докладывать, как там девочки, из чего я заключил, что они живы. В поисках, чего бы перекусить, я забрался в холодильник. Нашел открытую упаковку болонской колбасы и съел пару кусков.

Джоди оставила на столе свой табель успеваемости, чтобы я его подписал. Сплошные плюсы, за исключением гимнастики. Пара тестов, напоминание о возврате книг в библиотеку, карандашный рисунок: Микки-Маус на фоне голубого замка и надпись наверху: МАЯ ЛЕТНЯЯ МИЧТА. Листок оранжевой бумаги, сложенный вчетверо.

Я развернул листок. Бумага принадлежала Мисти. Эмбер купила ей на прошлый день рождения. По каемке скакали лиловые, красные и синие единороги. Поначалу я их принял за демонов.

Посередине Мисти написала своим мелким четким почерком:

Им разумнее оставаться вместе, а не разбредаться по посторонним людям. Они любят друг друга. Харли вернется.

P. S. В их кровосмешении нет ничего страшного. Кровь у них одна. Эсме – дура.

Я сложил бумажку. Вокруг все почернело. Огромное лицо Мисти надвинулось на меня, и я закричал.

Сжимая спинку стула, я стоял посреди кухни. Навалилась такая усталость, будто я прошел сотни миль без передышки.

Мне все это привиделось? Нет, табель Джоди лежал на столе. И записка Мисти тоже. С жирными отпечатками от колбасы. Вдруг меня по ним опознают?

Мамину Библию я взял с собой в постель, но даже не открыл. Мне казалось, меня замучает бессонница. Однако я и двух минут не смотрел на лампочку, как уснул. Помню какой-то зыбкий белесый силуэт в воздухе над собой и довольный вздох Элвиса. Пес уже давным-давно не спал в моей комнате, но сегодня прошмыгнул вслед за мной в подвал. Поскреб когтями по цементу и улегся на коврик у кровати.

Ощущение того, что источник охватившей меня неги где-то рядом, разбудило меня. Блаженство вскармливало, баюкало, защищало, учило, ласкало, создавало меня. Что это было, я не знал. Красоту создавала не физическая форма, а преданность мне. Таинственная «она» была мне не ровня, она жертвовала собой ради нас двоих.

Я растворился в ней. Ее тело было жидкостью, которой я дышал. Ее пальцы были вспышками подводного пламени, которые обжигали мою неродившуюся кожу и утоляли боль. Она застонала мне в ухо. Один раз. Чуть слышно. Нота переливалась серебром. В ней были трепет и грусть. Словно щенок попробовал завыть.

Я повернулся на бок и принял ее от Него. Она была предназначенным мне даром. Моим даром. А я был ее искуплением.

И тут я вспомнил, что не сплю.

Ужас сдернул меня с кровати и расплющил по стене. Причину его я поначалу не понял. Инстинкт самосохранения велел мне бежать, вылезти из кожи вон, отрубить себе руки. Но я не послушался и открыл глаза.

Эмбер сидела на полу рядом кроватью. Голая.

Рука ее потирала затылок. Ударилась?

– Боже, – прохрипел я.

– Ты сказал мне остаться, – проговорила она.

В изножье кровати я увидел мамину Библию. Схватил и выставил перед собой, словно распятие.

Прошептал:

– Оденься.

– Что с тобой?

– Убирайся! – заорал я.

– Ты решил, что я – это она, – хрипло сказала Эмбер. – Решил, что я – это она. Вот почему тебе так понравилось. Ты решил, что я – эта шлюха.

Она поднялась и шагнула ко мне. Как была, без клочка одежды.

– Я все про вас знаю! И про ваше укрытие!

Я раскрыл Библию и прижал к лицу страницы с красным обрезом. Почувствовал запах мамы и зарыдал.

– Ты принял меня за нее? Решил, что настала завтрашняя ночь и вы трахаетесь?

– Я тебя не трахал, – всхлипнул я. – Я спал.

– Она тебя не любит. И не полюбит никогда. Ты для нее часть тела. Большой глупый член, на котором так здорово скакать.

Попробовать проскочить мимо нее? А вдруг она до меня дотронется? Вдруг я ей позволю?

– Как ты мог так со мной поступить? – крикнула она.

Я закрыл глаза и бросился вперед, точно в огонь. Наши тела соприкоснулись, но я выжил. Неуклюже протопал вверх по лестнице. Элвис подкапывался под входную дверь, пытаясь выбраться из дома. На крыльце я перегнулся через перила и меня вырвало.

Бежать мне было некуда. Впервые в жизни лес страшил меня. На машине я мог разве что отправиться в ссылку, для побега она не годилась.

Мне бросились в глаза четыре пустые собачьи будки. Я опустился на четвереньки и заполз в одну из них. Свернулся клубком в грязи, прижимая к груди мамину Библию. Пахло псиной. Стуча зубами, я вслушивался. Но ее шаги так и не прозвучали.

Я не спал. Я был словно в трансе каком. Подтянув голые колени к груди, я вглядывался в щель между досками собачьей будки. Черное небо, налилось синевой, потом зарозовело.

Я вздрагивал от каждого звука. Вот заскреблась мышь. Прохныкал козодой. Прошуршала змея. Я слышал, как где-то внизу скрежещут тектонические плиты. Сердце с шумом разгоняло кровь.

Вот звуки стали разнообразнее. Утро. Из кухни донесся голос Джоди. Стукнули дверцы буфета. Звякнули тарелки. Из крана полилась вода. Мисти что-то сказала.

Эмбер не слышно.

Дверь черного хода распахнулась. Джоди позвала Элвиса. Джоди позвала меня.

Эмбер не слышно.

Я сжался, затаился. Открылась и закрылась парадная дверь. Шаги рысцой. За ними другие.

– Рядом, Элвис, рядом! – крикнула Джоди.

Я представил себе, как пес поднимает уши и радостно трусит рядом с ней к автобусной остановке.

Опять скрипнула входная дверь. Я припал к щели. На крыльцо вышла Эмбер, и я сразу же отвернулся. Она была полностью одета, но перед глазами у меня так и маячили влажный темный треугольник и два набухших красных соска. Такой она останется для меня навсегда. Такой я теперь буду ее видеть.

Я впился зубами в мамину Библию. Только бы не закричать, не засмеяться, не засопеть. До меня доносился стук ее каблуков. Эмбер отправлялась в школу. Жизнь для нее продолжалась. Эмбер держалась молодцом.

Я еще сильнее стиснул зубы, пока не выступили слезы.

Стук каблуков стих где-то в стороне, возле шоссе. Теперь слышалось только пение птиц. Она права, сказал я себе. Какой смысл тереться возле дома. До ночи лучше держаться от места преступления подальше.

Я выполз из будки. Проморгался. Будет жаркий, солнечный день. До дома я добрался на четвереньках. И в подвал спустился на четвереньках. Нелегкая задача, кстати сказать.

Натянул какие-то шмотки, провел расческой по волосам, пощупал простыню и отправился наверх. Хоть «поп-тартом» поживлюсь.

Оказалось, у нас есть только арбузный. Джоди упросила меня купить его из-за красно-зеленой глазури, но вкус ей ужасно не понравился. И мне тоже.

Я взял кукурузные хлопья и съел пару пригоршней прямо из коробки. Запил молоком и двумя банками пива.

Во дворе залаял Элвис. Я перепугался, что вернулась Эмбер, но пиво притупило чувства. Наверное, не надо было столько пить. Потянулся за папашиной курткой, что висела на спинке стула, и шарахнулся о стену.

Закрыл глаза и выругался. А когда открыл, увидел Мисти. Стоит в дверях в джинсовом комбинезоне и черном топике. Волосы завязаны хвостом. С плеча свисает прозрачная лиловая пластиковая сумочка. Внутри губная помада, кекс и перочинный нож.