Я стреляный воробей и редко пугаюсь, но при этом зрелище чуть не упал. Как эта голова попала сюда? Что это значит? Я бросил ее и побежал к двери. Все тихо. Я хотел пойти дальше, в темноту, но, вспомнив, что рискую быть убитым, вернулся назад, запер дверь и заложил ее. Затем я пошел на веранду и постарался насколько мог беззаботно позвать Куртиса. Но, вероятно, в моем голосе было нечто особенное, потому что и сэр Генри, и Гуд, и Макензи встали из-за стола и прибежали ко мне.

— Что случилось? — спросил миссионер испуганно.

Я рассказал им. Мистер Макензи повернулся ко мне, бледный как смерть, схватил голову за волосы и поднес к свету, проникавшему сюда из комнаты.

— Это голова одного из моих людей, сопровождавших Флосси! — сказал он дрожащим голосом. — Слава Богу, что это не ее голова!

Мы стояли и смотрели друг на друга. Что делать? Вдруг раздался стук в дверь, которую я запер.

— Открой, отец мой, открой! — кричал чей-то голос.

Дверь открыли. Вошел испуганный человек, один из слуг, которые были посланы на разведку.

— Отец мой! — кричал он. — Масаи близко! Большой отряд обошел вокруг холма и двинулся к каменному краалю, через поток. Отец мой! Укрепи свое сердце! В середине отряда я видел белого осла, и на нем сидела Водяная Лилия. Молодой воин ведет осла, а рядом идет и плачет нянька. Другого человека, который пошел с ними, я не видел.

— Дитя спокойно? — спросил миссионер хриплым голосом.

— Она бела как снег, но спокойна, отец мой! Они прошли около места, где я лежал, спрятавшись, и я хорошо видел лицо Водяной Лилии!

— Помоги ей, Боже! — простонал священник.

— Сколько их всего? — спросил я.

— Больше двухсот, — двести и половина.

Снова мы посмотрели друг на друга. Что делать? В это время из-за стены донесся до нас шум и крики.

— Открой дверь, белый человек, открой дверь! Вестник хочет говорить с тобой! — крикнул чей-то голос.

Умслопогас побежал к стене, взобрался на нее и начал смотреть туда.

— Я вижу одного человека! — сказал он. — Он вооружен и несет в руке корзинку!

— Открой дверь! — сказал я. — Открой. Умслопогас, возьми свой топор и встань около двери. Впусти одного человека. Если за ним последует другой, убей его!

Дверь была открыта. В тени встал Умслопогас с поднятым топором. В это время на небе появился месяц. После минутной паузы показался масай, одетый в полный боевой наряд, с корзинкой в руке. Луч месяца заблестел на его огромном копье. Это был физически мощный человек, лет тридцати пяти, высокий, превосходно сложенный. Я никогда не видел между масаи людей меньше шести футов роста. Остановившись напротив нас, он бросил корзину и воткнул копье в землю.

— Позволь нам говорить! — сказал он. — Первый вестник, которого мы послали, не может говорить! — Он указал на мертвую голову (ужасающее зрелище при свете месяца). — Но я имею слова, чтобы сказать вам их, если у вас есть уши, чтобы слышать их. Я принес вам подарки! — Он показал нам корзину и засмеялся с небрежным видом, поистине удивительным, так как он был окружен врагами.

— Говори! — сказал мистер Макензи.

— Я — лигонани (капитан) из отряда масаев. Мы выследили этих троих белых людей, — он указал на сэра Генри, Гуда и меня, — но они скрылись от нас. Мы поссорились с ними и решили убить их! Следя за этими людьми, сегодня утром мы поймали двух черных людей, одну черную женщину, белого осла и белую девочку. Одного из черных людей мы убили — его голова лежит тут! Другой убежал. Черная женщина, белая девочка и белый осел у нас. Мы взяли их и привели сюда. В доказательство этого я принес вам корзинку. Скажи мне, это корзинка твоей дочери?

Мистер Макензи кивнул головой.

— Хорошо! Мы не ссорились с тобой и твоей дочерью и не желаем беспокоить тебя, хотя мы взяли твой скот — двести сорок голов! Пригодится для наших отцов![58]

Мистер Макензи застонал, так как высоко ценил свой скот, который заботливо хранил и растил.

— Кроме скота мы ничего не тронем, и потом, — добавил он простодушно, поглядывая на стену, — из этого места трудно достать кого-нибудь! Но эти люди — другое дело. Мы следили за ними дни и ночи и должны убить их. Если мы вернемся к себе в крааль, не убив их, все девушки будут смеяться над нами. Они должны умереть. Пусть слышат теперь твои уши мое предложение! Мы не трогали белую девочку. Она слишком красива, и дух ее смел. Отдай нам одного из этих трех людей, — жизнь за жизнь! Мы отдадим тебе девочку и с ней также черную женщину. Прекрасный обмен, белый человек! Мы просим отдать только одного из троих, мы найдем другой случай убить двух других. Я предпочитаю взять этого толстого, — он указал на сэра Генри, — он выглядит силачом и не так скоро умрет!

— А если я скажу, что не выдам ни одного? — сказал мистер Макензи.

— Не говори так, белый человек! — отвечал воин. — Тогда дочь твоя умрет, а черная женщина говорит, что у тебя только одно дитя. Будь она старше, я взял бы ее себе в жены, но она очень мала, и я убью ее своей собственной рукой вот этим копьем! Ты можешь прийти и посмотреть, если хочешь! Вот тебе мое условие! — дикарь громко засмеялся.

Все это время я раздумывал и пришел к заключению, что я должен заменить собой Флосси. Я боялся только недоразумения. В моем решении не было ничего героического. Это было дело простого здравого смысла и справедливости. Моя старая, негодная жизнь никому не нужна, а девочка только начинала жить. Ее смерть убила бы родителей, а обо мне некому горевать. Напротив, несколько благотворительных учреждений порадовались бы моей смерти.

Тем более, дорогое, милое дитя ради меня попало в это положение! Кроме того, мужчина легче встретит смерть в такой ужасной форме, чем слабое, нежное дитя. Я не трус и от природы смелый человек, но мой план заключался в том, чтобы прежде всего выручить девочку из беды, а затем убить себя, надеясь, что Всемогущий простит мне самоубийство в таких исключительных обстоятельствах. В несколько секунд все эти мысли промелькнули в моей голове.

— Хорошо, Макензи, — сказал я, — скажите дикарю, что я буду выкупом за Флосси, но что я ставлю условием, чтобы она была дома, прежде чем они убьют меня!

— Нет! — вскричали вместе и сэр Генри, и Гуд. — Это невозможно!

— Нет, нет, — возразил миссионер, — я не запачкаю своих рук человеческой кровью! Если Богу угодно, моя дочь умрет, на то Его святая воля. Вы храбрый и благородный человек, Квотермейн, но я не позволю вам сделать это!

— Если другого исхода нет, я сделаю это! — сказал я решительно.

— Это важное дело, — сказал мистер Макензи, обращаясь к лигонани, — мы должны подумать! На рассвете мы дадим ответ!

— Очень хорошо, белый человек! — отвечал небрежно дикарь. — Только помни: если запоздаешь с ответом, твое дитя никогда не расцветет в пышный цветок, я убью ее вот этим копьем! Я мог бы подумать, что ты хочешь сыграть с нами шутку и напасть на нас сегодня ночью, но я знаю, что все твои люди ушли, здесь у тебя только двадцать человек. Где же твоя мудрость, белый человек, оставлять при краале так мало воинов! Ну, доброй ночи, прощай! Доброй ночи вам, белые люди, ваши глаза я скоро закрою навсегда! На заре я буду ждать ответа!

Повернувшись к Умслопогасу, стоявшему позади него, он произнес:

— Открой мне дверь, друг!

Это было чересчур для старого вождя, который терял терпение. Последние десять минут он не мог стоять спокойно и готов был броситься на дикаря. Положив свою длинную руку на плечо воина, он так крутанул его, что тот очутился лицом к лицу с ним.

Приблизив свое свирепое лицо к злобным чертам масая, он сказал тихим голосом:

— Видишь ты меня?

— Да, друг, я вижу тебя!

— А это ты видишь? — он вертел топор перед его глазами.

— Да, друг, я вижу эту игрушку. Что из этого?

— Ты — дикая собака, хвастливый мышонок, захватывающий маленьких девочек! Этой игрушкой я убью тебя! Хорошо, что ты вестник, а то я раздробил бы тебя на мелкие кусочки!