— Ты скрываешь от меня что-то, о король, — сказал я прямо. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я остался в Нодвенгу?

— Нет, Макумазан. Когда начнутся военные действия, я желаю, чтобы ты отправился с моим собственным полком, который я пошлю на подкрепление моему любимому сыну Умбулази. Таким образом, он сможет воспользоваться твоими мудрыми советами. О Макумазан, я скажу тебе правду. Сердце мое любит Умбулази, и я боюсь, что Кетчвайо победит его. Если бы я мог, я спас бы ему жизнь, но я не знаю, как это сделать, так как я не должен слишком открыто принимать ту или другую сторону. Но я могу послать свой полк под видом твоего конвоя, если ты согласишься в качестве моего доверенного лица следить за ходом битвы и потом донести мне о ней. Скажи, ты пойдешь?

— Зачем мне идти? — ответил я. — Кто бы ни победил, я могу быть убитым, если Кетчвайо победит, то я буду убит наверняка и все это совершенно зря.

— Нет, Макумазан. Я отдам приказание, что, кто бы ни победил, никто, под страхом смерти, не смеет поднять копья против тебя. В этом отношении, по крайней мере, меня не посмеют ослушаться. О, умоляю тебя, не покидай меня в беде! Пойди с полком, который я пошлю, и вдохни мудрость свою в сына моего Умбулази. А я клянусь головой Лютого Владыки (Чаки), что награда за это будет велика. Я позабочусь о том, чтобы ты покинул не с пустыми руками Землю Зулу.

Я все еще колебался, так как подозрительно относился ко всей этой истории.

— Макумазан! — воскликнул Мпанда. — Надеюсь, ты не покинешь меня. Я боюсь за Умбулази, которого я люблю больше всех своих детей. Я страшно боюсь за него. — И бедный отец разразился слезами.

Без сомнения, это было глупо, но вид старика, оплакивавшего своего любимого сына, которого он считал осужденным на гибель, растрогал меня до такой степени, что я забыл всякую осторожность.

— Если ты желаешь, Мпанда, — сказал я, — я отправлюсь на поле битвы с твоим полком и буду помогать сыну твоему Умбулази.

Выбора не было, и я, таким образом, остался в Нодвенгу, но мне было не по себе, и я чувствовал себя несчастным. Крааль почти совсем опустел. Осталось только два квартировавших здесь полка Сингкву и Ама-Вомбе. Последние считались королевским полком и представляли собою что-то вроде лейб-гвардии; все короли — Чака, Дингаан и Мпанда — по очереди командовали им. Большинство индун примкнуло к одной или другой партии, и они отправились набирать отряды, чтобы сражаться за Кетчвайо или за Умбулази. Даже большая часть женщин и детей покинула крааль, чтобы скрыться в лесах или горах, так как никто не знал, что предстоит в ближайшем будущем. Можно было опасаться, что победившая армия нападет на крааль и уничтожит его.

Несколько членов королевского совета остались, однако, с Мпандой. Среди них был, старик Мапута, который когда-то передал мне «послание с пилюлями». Несколько раз он посещал меня по вечерам и передавал мне носившиеся слухи. Из его разговоров я понял, что несколько стычек имели уже место и что в скором времени предстоит, вероятно, генеральное сражение. Я узнал также, что Умбулази выбрал местом битвы равнину у берегов Тугелы.

— Почему он это сделал? — спросил я. — Ведь он будет иметь позади себя широкую реку, и если он будет разбит, то вода может уничтожить столько же людей, сколько и ассегаи.

— Не знаю, почему он выбрал это место, — ответил Мапута, — но говорят, будто из-за сна, который трижды приснился его полководцу Садуко и в котором объявлялось, что только здесь Умбулази найдет славу. Как бы там ни было, он выбрал это место, и мне говорили, что все женщины и дети его армии, несколько тысяч их, спрятались в лесах вдоль берега реки, чтобы в случае надобности бежать в Наталь.

— Крылья у них, что ли, — спросил я, — что они смогут перелететь через Тугелу, которая после дождей может разлиться? О, дух Умбулази, вероятно, отвернулся от него!

— Да, Макумазан, я тоже так думаю, — ответил он. — И я думаю также, что Садуко дурной советчик. Будь я на месте Умбулази, — прибавил старик, — я не держал бы своим советником того, чью жену я украл.

— Я тоже нет, — ответил я, прощаясь с ним.

Два дня спустя Мапута снова пришел ко мне рано утром и передал, что король желает меня видеть. Я отправился на главную площадь крааля и застал восседавшего там короля; перед ним стояли военачальники королевского полка Ама-Вомбе.

— Макумазан, — сказал он, — я получил известие, что большая битва между моими сыновьями должна произойти на днях. Поэтому я посылаю наблюдать за ходом сражения мой собственный королевский полк под начальством Мапуты, очень искусного в военном деле. И я прошу тебя отправиться вместе с ним и помогать Мапуте и военачальникам своими мудрыми советами. Вот мой приказ тебе, Мапута, и вам, военачальники: не принимайте участия в сражении, пока вы не увидите, что мой сын Умбулази упал в яму, а тогда, если можете, вы должны вытащить его из нее и спасти его живым. Повторите мои слова.

И все они хором повторили его слова.

— А ты что скажешь, Макумазан? — обратился он ко мне, когда они замолкли.

— Король, я сказал тебе, что пойду, хотя и не люблю войны, и я сдержу свое обещание, — ответил я.

— Тогда приготовься, Макумазан, и вернись сюда через час, потому что полк выступает до полудня.

Я пошел к моим фургонам и передал их на попечение нескольких зулусов, которых мне прислал для этой цели Мпанда. Затем Скауль и я оседлали своих лошадей, взяли ружья и забрали с собой столько снаряжения, сколько могли унести. Мой верный Скауль настоял на том, чтобы сопровождать меня, хотя я советовал ему остаться.

Когда мы подъехали к краалю короля, мы увидели на площади полк Ама-Вомбе, выстроенный в боевом порядке. Их было четыре тысячи, и все они были как на подбор, лет под пятьдесят. Они представляли собой великолепную картину со своими белыми боевыми щитами и сверкавшими копьями, в шапках из шкур выдры, в коротеньких юбочках из белых бычьих хвостов и с белоснежными плюмажами, развевавшимися на головах. Мы подъехали лицом к строю, где я увидел Мапуту; при моем приближении полк встретил меня приветственными криками. Как я уже говорил раньше, зулусы знали и любили меня, а тот факт, что я, белый человек, должен был сопутствовать им, а может быть, и сражаться бок о бок с ними, придавал им бодрость. Мы стояли и ждали, пока длинной вереницей ушли несколько сотен юношей, на обязанности которых было нести циновки и кухонные котлы и гнать скот. Это было, так сказать, наше интендантство[32]. Затем внезапно из своей хижины появился Мпанда в сопровождении нескольких слуг. Он произнес своего рода молитву, бросая при этом в нашу сторону пыль или какой-то порошок, — что обозначала эта церемония, я не понял.

Когда он кончил, Мапута поднял копье, и весь полк, как один, рявкнул: «Байете!»[33] Это был королевский салют, прозвучавший как раскат грома. Трижды повторили они этот оглушительный салют, а потом замолчали. Снова Мапута поднял ассегай, и все четыре тысячи голосов грянули национальный гимн «Ингома», и под неистовые звуки зловещей мелодии полк начал выступление. Так как я не думаю, чтобы когда-нибудь слова этого гимна были записаны, то я привожу их здесь:

Они (враги) его (короля) ненавидят,

Они призывают проклятия на его голову,

Все в этой стране

Страшатся нашего короля.

Когда «Ингому» пели двадцать или тридцать тысяч воинов, бросавшихся в бой, то это было действительно нечто потрясающее.

Ранним утром 2 декабря я очутился с ама-вомбами в месте, известном под названием Индондакузука. Это равнина с несколькими возвышающимися над ней холмами, лежащая в шести милях от начала территории Наталя, от которого она отделена рекой Тугелой.