На следующий день мы пустились в путь на двух пирогах. В первой находились Гуд, сэр Генри и трое аскари, во второй сидели я, Умслопогас и двое остальных ваква. Нам пришлось идти вверх по реке, и мы попробовали пустить в дело наши четыре весла и работали все, кроме Гуда, как невольники. Эта была тяжелая, утомительная работа.
Гуд, едва успев войти в лодку, очутился в родной стихии и принял команду над нами. Он знатно командовал. На суше Гуд был вежливым джентльменом, с мягкими манерами, любившим подурачиться. На воде же это был сущий демон. Он знал в совершенстве все, что касалось воды и плавания, от морской торпеды до умения держать весло в африканских пирогах, а мы не знали ровно ничего. Его понятия о дисциплине были очень строги, короче сказать, он оказался нашим повелителем на воде и сторицей отплачивал нам за небрежность, с которой мы относились к нему на суше. Но, с другой стороны, я должен сказать, что он удивительно хорошо правил лодкой.
Через день Гуду удалось с помощью кое-какой одежды приделать парус к каждой пироге, что несколько облегчило наш труд. Течение было очень сильно, и мы с трудом делали по двадцать миль в день.
Мы отправлялись в путь на рассвете и плыли до десяти часов, когда солнце начало жечь так, что грести было невозможно. Тогда мы выходили на берег, съедали наш скромный обед, после которого спали или занимались чем-нибудь до трех часов дня.
В три часа мы снова отправлялись в путь и плыли до заката солнца, когда останавливались на ночлег. Однажды вечером, пристав к берегу, Гуд задумал с помощью аскари устроить ограду из терновых кустов и развести огонь. Я, сэр Генри и Умслопогас отправились подстрелить что-нибудь к ужину. Задача была легкая, потому что на берегах Таны водится много всякого зверья и дичи. Однажды ночью сэр Генри убил самку жирафы, мозговая часть которой — великолепное блюдо.
Мне удалось убить пару косуль. Иногда мы разнообразили наш стол, убивая гвинейских кур или павлинов, которых здесь множество, или ловили прекрасную рыбу, которой изобилует Тана.
Через три дня с нами произошло неприятное приключение. Мы, по обыкновению, пристали к берегу на ночлег, как вдруг заметили невдалеке человеческую фигуру, очевидно поджидавшую нас. Одного взгляда было достаточно, чтобы я узнал молодого воина из племени масаев.
Если бы я даже усомнился в этом, то все сомнения мои рассеялись бы, услышь я испуганный крик наших ваква: «Масаи»!
Какую дикую, воинственную фигуру представлял он собой! Я привык к виду дикарей, но скажу, что никогда не видел лица более свирепого и внушающего ужас. Он был громадного роста, почти как Умслопогас, и красив, но красотой дьявола. В правой руке он держал копье в пять с половиной футов длины, причем только клинок имел два с половиной фута. В его левой руке находился большой щит эллиптической формы из кожи буйвола, на котором были нарисованы странные геральдические надписи. На плечах его лежал капюшон из меха, а вокруг шеи была надета полоса бумажной пестрой материи. Обычная одежда из шкуры козы была завязана узлом, в виде пояса, а на боку торчал меч, который представлял из себя кусок стали, вложенный в деревянные ножны. Самой замечательной принадлежностью во всем его одеянии был головной убор из страусовых перьев, который сходился у подбородка и шел вокруг всего лица, удивительно оттеняя сатанинское выражение физиономии дикаря рамкой пестрых перьев. Вокруг лодыжек болталась черная бахрома, а на ногах были одеты шпоры, из-под которых торчали пучки прекрасного черного обезьяньего меха.
В таком наряде стоял масай, поджидая наши пироги. Я не мог различить всех подробностей его костюма, совершенно подавленный общим впечатлением и мыслью о том, что же мы должны предпринять.
Пока мы размышляли о том, что нам делать, воин двинулся с места, махнул на нас копьем и исчез.
— Ага! — закричал сэр Генри с другой лодки. — Наш друг, начальник каравана, сдержал свое слово и выдал нас масаям. Не опасно ли приставать к берегу?
Я думал, что это небезопасно, но, с другой стороны, мы не могли ничего состряпать в пироге, чтобы поесть, а есть хотелось всем. Наконец Умслопогас ускорил наше решение, заявив, что пойдет на разведку, и пополз в кустарник, как змея, а мы остались ждать его на воде. Через полчаса он вернулся и сказал нам, что мы видели масая, а не просто воина-дикаря, что он сам выследил место, где они действительно расположились лагерем, и по разным признакам думает, что масаи тронулись не более чем час тому назад. Воин, которого мы видели, был послан донести о нашем появлении. Мы причалили к берегу, расположились кружком, поужинали и принялись обсуждать всю опасность нашего положения. В сущности, возможно, что появление воина вовсе не грозит нам ничем, что он один из шайки, посланной грабить и убивать людей из вражеского племени. Но когда мы вспомнили угрозу наших носильщиков и зловещее помахивание копьем в нашу сторону, дело показалось нам несколько иным. Одно было несомненно: отряд масаев следит за нами и ждет удобного случая, чтобы напасть на нас.
Дело обстояло так, что у нас было два исхода: или идти вперед, или убираться назад. Последнее было отвергнуто всеми, тем более, что, отступая, мы могли наткнуться на еще большие опасности. Поэтому мы решили во чтобы то ни стало отправиться вперед. Рассудив, что спать на берегу небезопасно, мы забрались в пироги и отвели их на середину реки, прикрепив их вместо якоря к большим камням толстыми веревками, сделанными из кокоса.
Здесь москиты усердно накинулись на нас, и это, вместе с боязнью за свою безопасность, отогнало от меня сон, хотя другие спали, не обращая внимания на москитов. Я лежал, курил, размышлял, обдумывая, главным образом, как избежать масаев. Была чудная лунная ночь, и, несмотря на москитов и на опасность заболеть лихорадкой, ночуя на реке, несмотря на судорогу в моей правой ноге от неудобного положения в пироге, на то, что спящие ваква отчаянно храпели, я поистине наслаждался чудной ночью. Лучи месяца играли на поверхности реки, воды которой неуклонно стремились к морю, как человеческая жизнь к могиле. На берегах царил мрак, и ночной ветер печально вздыхал в тростниках. Слева от нас, на берегу реки, находилась песчаная отмель, на которой не было деревьев. Тут я мог различить целое стадо антилоп, подошедших к воде пить. Вдруг раздалось зловещее рычание, и все испуганно убежали. Через несколько минут я увидел массивную фигуру его величества царя зверей, явившегося запивать свой обед. Он медленно двигался в тростниках в пятидесяти шагах от нас, а еще через несколько минут исполинская черная масса выделилась из воды и захрапела.
Это был гиппопотам. Все происходило так близко от меня, что я видел, как он, движимый желанием узнать, что такое представляют из себя наши пироги, открыл свою пасть, посмотрел и широко зевнул, давая возможность полюбоваться своими клыками.
Я хотел всадить ему пулю, но, подумав, оставил его в покое, тем более что он был слишком тяжел для нашей пироги. Скоро он бесшумно исчез из виду. При взгляде вправо, на берег, мне показалось, что я вижу темную фигуру, прячущуюся за деревьями. У меня очень острое зрение, так что я был уверен, что вижу кого-то, но был ли это зверь, птица или человек — я не мог различить.
В это время темное облачко закрыло месяц, лес затих. Вдруг раздался резкий, хорошо мне знакомый крик совы, повторившийся настойчиво несколько раз. После этого наступила полнейшая тишина, только ветер шумел среди деревьев и в тростнике.
Неизвестно почему, меня охватило странное нервное возбуждение. Особых причин для этого пока не было, потому что путешественник в Центральной Африке постоянно окружен опасностями, но тем не менее я не мог успокоиться. Обыкновенно я смеюсь и не верю разным предчувствиям, но теперь помимо моей воли мною овладело гнетущее чувство близкой опасности. Холодный пот выступил у меня на лбу, но мне не хотелось будить других. Я чувствовал, что страх мой возрастает, пульс бился слабо, как у умирающего человека, нервное состояние дошло до крайности. Это ощущение вполне знакомо тому, кто подвержен кошмарам. Но моя воля торжествовала над страхом, я продолжал полулежать в пироге, повернув лицо в сторону Умслопогаса и двоих ваква, спавших около меня.
