— Целься пониже, Ханс, — сказал я и выпустил оба заряда из «экспресса» по двум передним гребцам.

Ханс не заставил себя ждать, и так как «винчестер» был на пять зарядов, то он продолжал еще стрелять, когда я уже закончил.

Результат сказался мгновенно. Несколько человек полегло, несколько весел упало в воду, не скажу сколько, и поднялся стон и вопль раненых и их спутников. Среди павших был, по-видимому, кормчий. Лодка закрутилась и некоторое время стояла поперек течения, подставляя под выстрелы дно и угрожая перевернуться. Я зарядил ружье и всадил в нее две разрывных пули в надежде пробить дно. Должно быть, я достиг цели, так как, выправив курс, она пошла значительно медленнее, и мне казалось, что один из гребцов вычерпывал воду.

А мы летели вперед, пользуясь задержкой неприятеля. Но теперь наши люди были очень утомлены. Руки у них покрылись волдырями, и только страх смерти вынуждал их продолжать грести. Наше продвижение все замедлялось; мы уже двигались только благодаря течению. Поэтому лодка вэллосов, имевшая, должно быть, запасных гребцов, снова стала нас нагонять.

Теперь река вилась по ущелью, так что мы лишь изредка могли видеть наших преследователей. Но каждый раз, как появлялась эта возможность, я хватал «винчестер» и стрелял, несомненно нанося неприятелю урон и задерживая его ход.

Но вот излучины кончились, мы достигли поворота, от которого река бежала около мили по совершенно прямому руслу, в конце его разливаясь болотом, уже знакомым вам. К этому времени обе лодки шли совсем тихо, так как и преследователи, и преследуемые выбились из сил. Каждый раз, когда была возможность прицелиться, я стрелял по врагам, но они шли вперед, упрямо и безмолвно. Нас уже отделяло каких-нибудь двадцать шагов. Пролетело несколько копий, и одно из них вонзилось в дно нашей лодки, едва не задев мою ногу. Но в этом месте ущелье было так тесно, что мне пришлось прекратить стрельбу; я решил приберечь заряды для последней схватки. Наконец мы достигли конца ущелья и врезались в первую илистую отмель болота.

Те из преследователей, кто были еще невредимы, делали последние усилия, чтобы нас догнать. При ярком свете, лившемся с открытого пространства позади нас, я видел их горящие глаза и высунутые пересохшие языки.

— Хватайте все, что у нас есть, и бегите! — крикнул я, сгребая в охапку ружье и все, что было под рукой, включая оставшиеся патроны.

Остальные поступили так же — не думаю, чтобы в лодке осталось что-нибудь, кроме весел. Затем я выскочил на берег и побежал направо по краю болота. Ханс и наши гребцы мчались за мною. Пробежав ярдов шестьдесят, я в полном изнеможении опустился на пригорке, ибо затекшие ноги отказывались нести меня дальше, и ждал, что произойдет. Право, я так измучился, что скорее был готов умереть на месте, чем пытаться бежать вперед.

Мы сели все рядом, ожидая нападения. Но его не последовало. У отмели вэллосы сложили весла и некоторое время сидели уныло в своем судне, пока не отдышались.

Затем в первый раз за все время преследования эти немые ищейки дали волю языку, и на нас полились проклятия, в особенности же на наших четырех гребцов, неофитов Хоу-Хоу. Вэллосы кричали, что, хотя закон запрещает им дальше преследовать беглецов, они (то есть беглецы) умрут, как умер Иссикор, покинувший страну. Один из наших не удержался от искушения и язвительно возразил, что кое-кто из преследователей умер в попытке задержать нас в стране, в чем они могут убедиться, пересчитав своих гребцов.

На эту очевидную истину преследователи ничего не отвечали, равно как и на вопрос, кто послал их в погоню за нами. В нашу маленькую лодку они сложили тела своих убитых и тихо двинулись вверх по потоку, волоча ее за собой на привязи. Больше я не видел этих прекрасных фанатичных лиц — последний привет проклятой страны, где я чуть не умер или, еще хуже, чуть не сделался пленником на всю жизнь.

— Баас, — сказал Ханс, закуривая трубку, — ведь мы свершили великое путешествие, о котором будет приятно вспоминать теперь, когда оно кончилось, хоть мне жаль, что мы не убили побольше этих похитителей людей, этих вэллосов.

— А я не жалею, Ханс. Напротив, мне горько, что я в них был вынужден стрелять, — ответил я, — и не хотел бы вспоминать об этой гонке не на жизнь, а на смерть, разве что поневоле померещится в ночном кошмаре.

— Не хотели бы? А мне, баас, приятны такие мысли, когда опасность миновала и вот мы живы, а другие умерли и теперь рассказывают сказки мистеру Хоу-Хоу.

— У каждого свой вкус, — проворчал я. Ханс попыхтел в свою трубку и продолжал:

— Странно, баас, почему эти канальи не вышли из лодки и не напали на нас со своими копьями? Побоялись, верно, наших ружей.

— Нет, Ханс, — ответил я. — Они смелые воины, и пули бы их не остановили. Их задержало нечто более сильное — страх проклятия, тяготеющий над каждым, кто переступит границу их земли. Хоу-Хоу оказал нам большую услугу, Ханс.

— Да, баас. В Стране Огней он стал христианином и воздает добром за зло, подставляя вторую щеку, баас. Ведь часто люди, умирая, становятся святыми, баас. Я это чувствовал на себе, когда вэллосы чуть-чуть нас не поймали. Помните, баас, ваш преподобный отец говорил, бывало, что если ты любишь небеса, то и небеса заботятся о тебе и вытаскивают тебя из всякой грязной ямы, в которую ты угодишь. Вот почему я теперь сижу и покуриваю, баас, вместо того, чтобы служить пищей крокодилам. Если бы мы еще не забыли алмазов, я бы сказал, что небо совсем хорошо заботилось о нас. Но было столько хлопот, что, может быть, и небо забыло о драгоценностях.

— Нет, Ханс, — ответил я, — небо предусмотрело, что если бы мы вздумали вытаскивать из лодки мешки с камнями в придачу к зелью Зикали и всему прочему, то вэллосы догнали бы нас прежде, чем кинулись бежать. Ведь они были очень близко, Ханс.

— Да, баас, понимаю, и это было очень мило со стороны небес. А теперь, я думаю, нам пора двигаться в путь. Вэллосы могут позабыть на время о проклятии и вернуться, разыскивая нас. Небо капризно, баас. Иногда оно совсем неожиданно меняет свое лицо и вдруг становится сердитым — точь-в-точь как госпожа Драмана, когда вы вчера отказались взять ее с собой в лодку.

Аллан остановился, чтобы налить себе немного слабого виски с водой, — и резко сказал:

— Вот и конец всей истории. Не знаю, как вы, а я ему рад, ибо у меня пересохло в горле от рассказа. Мы благополучно добрались до моего возка после утомительного перехода по безводной пустыне — и как раз вовремя, потому что прибыли в деревню с тремя патронами на нас обоих. Ведь нам пришлось расстрелять массу зарядов по этим хоу-хойа, когда они напали на нас на озере, а потом по вэллосам, чтобы задержать погоню. Но в повозке их у меня было еще много, и на обратном пути я убил четырех слонов. У них были очень большие бивни, которые я впоследствии продал, чем почти покрыл расходы на поездку.

— А заставил вас старый Зикали платить за быков? — спросил я.

— Нет, потому что я ему сказал, что если он только потребует, то не получит вязанки веток, которые мы срезали с Древа Видений и бережно везли всю дорогу. А так как он очень хотел получить свое зелье, то отдал мне волов задаром. Мало того, своих собственных я нашел жирными и крепкими. Зикали их вылечил. И, удивительное дело, старый мошенник уже знал почти все, что случилось с нами. Может быть, ему рассказывали те служители Хоу-Хоу, что бежали вместе с нами из страны вэллосов. Я забыл сказать, что эти господа — весьма неразговорчивые люди — исчезли во время нашего обратного путешествия. Вдруг их не стало. Я думаю, они обосновались в каком-нибудь уединенном месте и сделались знахарями. Если так, весьма возможно, что кто-нибудь из них вступил в сношения с Зикали, прежде чем я достиг Черного ущелья.

Первое, что он спросил у меня, было:

— Почему ты не привез с собой ни золота, ни алмазов? Ты мог бы сделаться богачом, а вот остался бедным, Макумазан.

— Потому что я забыл попросить о них, — ответил я.