В это время или, вернее, несколько раньше старый Бабемба и мазиту увидели нас, равно как и зулусские охотники. Толпы их устремились вброд навстречу нам, ободряя нас криками. Зулусы открыли несколько беспорядочный огонь с тем результатом, что одна из пуль попала в нашу лодку, а другая задела край моей шляпы. Однако третья убила одного из понго, что произвело в рядах последних некоторое замешательство. Но мы окончательно выбились из сил, и они настигли нас. Когда их передняя лодка была не более чем в десяти ярдах от нас и до берега оставалось около двухсот ярдов, я погрузил в воду весло и, видя, что глубина ее менее четырех футов, закричал:

— Все за борт и вброд, иначе мы погибли!

Все выпрыгнули из лодки, которую я (покинув ее последним) поставил поперек прохода, чтобы задержать лодки понго.

Все окончилось бы благополучно, если бы не Стивен, который, пройдя несколько шагов, вдруг вспомнил о своей драгоценной орхидее. Он не только вернулся обратно, чтобы попробовать спасти ее, но, кроме того, уговорил Мавово сопровождать его. Они возвратились к лодке и начали поднимать цветок, когда понго набросились на них, поражая их через нашу лодку ударами своих копий. Мавово, в свою очередь, взмахнул копьем, отнятым им у часового при выходе из пещеры, и убил или ранил одного из нападающих. Потом один из последних бросил в него балластный камень, попавший ему в голову, Он пошатнулся и упал, потом поднялся и снова почти без чувств упал в воду, откуда вскоре был вытащен нашими людьми и отнесен на берег.

Оставшись один, Стивен продолжал тащить к себе орхидею, пока один из понго не ударил его копьем в плечо. Только тогда он выпустил из рук цветок и попробовал уйти. Но слишком поздно. Полдюжины понго, пробравшись между кормой нашей лодки и камышами, шли вброд прямо к нему.

Я ничем не мог помочь ему, так как, сказать правду, в этот момент попал в выбоину, сделанную копытом гиппопотама, а зулусские охотники и мазиту были еще далеко. Он безусловно погиб бы, если бы не храбрость юной леди Хоуп, шедшей по направлению к берегу впереди меня. Она обернулась и, увидев, что Стивен находится в безвыходном положении, вернулась обратно, прыгая в воде, как львица, детеныш которой находится в опасности.

Добравшись до Стивена раньше, чем это успели сделать понго, она встала между ними и с необыкновенной выразительностью обратилась к последним на их языке, которому она, конечно, научилась от альбиносок, не бывших глухонемыми.

Что она сказала им — я не слышал из-за криков приближавшихся мазиту. Однако я догадался, что она прокляла их сильным старинным проклятием, употреблявшимся только хранительницами Священного Цветка, которое обрекало их тело и душу на ужасную гибель. Это проклятие (слова которого ни молодая леди, ни ее мать не хотели повторить мне впоследствии) оказало на понго удивительное действие. Услыхав его, они опустили руки и стояли, склонив головы перед юной жрицей, как бы выражая свое благоговение перед ней или прося у нее прощения. В таком положении они оставались в продолжение некоторого времени, достаточного для того, чтобы молодая девушка успела увести Стивена из опасного места. Она шла рядом с ним, не спуская глаз с понго.

Это, вероятно, было самым необыкновенным избавлением от опасности, какое мне когда-либо приходилось видеть.

Я должен прибавить, что Священный Цветок был захвачен воинами понго, я видел, как его увезли в одной из лодок. Таков был конец моих поисков орхидеи и надежды на деньги, которые я рассчитывал выручить от продажи этого сокровища. Мне очень хотелось бы знать, что сталось с ним. У меня есть основание предполагать, что оно не было снова водворено на Остров Цветка. Быть может, оно было перенесено в глухое, неисследованное место в глубине Африки, откуда понго взяли его во время своего переселения.

После этого инцидента все мы были вытащены друзьями на берег. Здесь Ханс, я и обе леди свалились в полном изнеможении. Но брат Джон нашел в себе достаточно силы, чтобы оказать медицинскую помощь раненым Стивену и Мавово.

Тем временем в камышах завязался отчаянный бой. Понго, которых было приблизительно столько же, сколько и наших людей, яростно бросились вперед, будучи крайне раздражены смертью своего бога и Мотомбо (весть о смерти последнего, я думаю, уже дошла до них) и похищением Матери Священного Цветка. Они выпрыгивали из лодок (проход в камышах был слишком узким и лодки могли проходить через него только поодиночке) и бросались в камыши с целью достигнуть берега вброд. Здесь они были встречены своими заклятыми врагами мазиту под командой старого Бабембы. Завязавшийся рукопашный бой носил несколько беспорядочный характер. Странно было смотреть со стороны на бойцов, двигавшихся в камышах, нанося друг другу удары копьями. Раненых было очень мало, так как все падавшие тонули.

Вскоре понго, сражавшиеся почти в родной стихии, заставили мазиту отступить. Но исход сражения был решен ружьями наших зулусских охотников. Хотя я сам не был в состоянии поднять ружья, тем не менее я собрал вокруг себя всех охотников и руководил их стрельбой. В результате понго отступили к лодкам. Потом, по данному сигналу, они взялись за весла и, посылая по нашему адресу проклятия, поплыли прочь. Постепенно их лодки становились все меньше и меньше, пока наконец не исчезли из вида. Однако нам удалось захватить две лодки и с ними шесть или семь понго.

Мазиту хотели убить последних, но по приказанию брата Джона, пользовавшегося среди них такою же властью, как и король, они связали им руки и оставили их пленниками.

Все окончилось в полчаса. Об остальной части этого дня я ничего не могу сказать, так как от крайнего утомления я лишился чувств, что было неудивительно, если принять во внимание все пережитое нами за четыре с половиной дня, прошедших с тех пор, как мы отплыли в Страну Понго.

Проснувшись на следующий день, я увидел, что проспал не менее шестнадцати часов, так как солнце поднялось уже довольно высоко. Я лежал под небольшим навесом, устроенным у подножия холма, на котором развевался флаг, указывавший нам путь через озеро Кируа.

Недалеко от меня сидел Ханс, уничтожавший изрядную порцию мяса, изжаренного им на соседнем костре. Около него я, к своему удовольствию, увидел Мавово, хотя и с перевязанной головой.

В стороне были разбиты две палатки, которые мы взяли с собой, когда отправлялись к озеру. Ханс, ожидавший моего пробуждения, подошел ко мне с большой чашкой горячего кофе, приготовленного Самми. Они знали, что я сплю здоровым сном. Я выпил кофе до последней капли. Потом, съев несколько кусков жареного мяса, я спросил Ханса, что произошло после того, как я потерял сознание.

— Ничего особенного, баас, — ответил он, — если не считать того, что мы живы, хотя должны были погибнуть. Леди спит в палатке, а мисс помогает своему отцу Догите ухаживать за баасом Стивеном, который тяжело ранен.

Умывшись (купаться мне больше не хотелось) и одев высушенное на солнце белье, в котором я переплывал ночью залив, и куртку, я отправился навестить Стивена. У входа в палатку я встретил брата Джона, у которого болело плечо, натертое шестом при переноске тяжелой орхидеи, и руки — от продолжительной гребли. Но во всех других отношениях он чувствовал себя превосходно.

Он сказал мне, что промыл и перевязал рану Стивена, который, по-видимому, скоро поправится; копье пронзило ему насквозь правое плечо, но, к счастью, не повредило ни одной артерии.

Я вошел в палатку и нашел больного довольно веселым, но несколько слабым от переутомления и потери крови. Мисс Хоуп кормила его бульоном из туземной деревянной ложки. Я пробыл у него недолго, главным образом потому, что он начал говорить об утраченной орхидее, проявляя при этом признаки возбуждения.

Я успокаивал его как мог и сказал, что сохранил семенной плод. Это известие сильно обрадовало его.

— Каково! — сказал он. — Вы, Аллан, приняли эту меру предосторожности, в то время как я, орхидист, даже не подумал об этом!