Когда горели дома в Воле, люди искали пристанища на заводах, которые тогда стали для немецких СС и отрядов полиции удобными местами уничтожения. На одном заводе были расстреляны две тысячи человек, на другом – пять тысяч. Ванда Лурье, одна из немногих уцелевших в массовых расстрелах на заводе Урсуса, ждала ребенка. «Я вошла последней и держалась позади, все время отставала в надежде, что они не убьют беременную женщину. Однако меня взяли с последней группой. Я видела гору тел высотой примерно метр». Она потеряла своих детей: «Первый залп попал в старшего сына, второй – в меня, а третий – в моих младших детей». Она упала раненая, но потом смогла вырыться из-под мертвых тел. Позже она родила здорового ребенка. Массовое уничтожение приостановилось 6 августа, возможно, потому, что было мало пуль, а они нужны были для других дел[636].
Бойня в Воле не имела ничего общего с боевыми действиями. Немцы потеряли шесть человек убитыми и убили около двадцати солдат Армии Крайовой, при этом уничтожив по крайней мере тридцать тысяч человек гражданского населения. Соотношение убитых гражданских и военных было более чем 1000:1, даже если учитывать военные жертвы с обеих сторон. 13 августа Бах отменил приказы Гиммлера убивать, и организованные массовые расстрелы гражданского населения прекратились. Еще много поляков будет убито, однако в ходе более-менее незапланированных действий. Когда немцы взяли Старый город, они уничтожили автоматным и минометным огнем семь тысяч раненых в полевых госпиталях. Около тридцати тысяч гражданских погибнут в Старом городе до окончания восстания[637].
В районе Воля, где происходили самые ужасные убийства, нужно было найти и убрать тела. Немцы организовали группу польских подневольных работников, которых назвали «команда по кремации». С 8 по 23 августа 1944 года этим людям было приказано обойти руины района Воля, вытащить разлагающиеся тела и сжечь их на кострах. В Воле остатки гетто были повсюду. Рабочие прошлись по улицам Воле, Электоральной и Холодной, с востока на запад, проходя в обратном направлении путь немецкой полиции и бригады Дирлевангера. Пять первых костров они зажгли сразу к востоку от гетто, следующие тринадцать – к западу от него. Польские работники (среди них был один еврей) сжигали тела, а их охранники-эсэсовцы играли в карты и смеялись[638].
* * *
Варшавское восстание не принесло победы над немцами, но у советского режима оно вызвало нечто большее, чем легкую досаду. Красную армию остановил неожиданно сильный отпор немцев прямо на подходах к Варшаве. Немцы напоследок оказывали сопротивление в Польше: Вермахт на Висле, а СС и полиция – в Варшаве. Несмотря на надежды некоторых поляков, нацистский режим не рухнул после покушения на Гитлера. Вместо этого немцы консолидировались на Восточном фронте. Операция «Багратион» сломила группу армий «Центр», но не весь Вермахт целиком. Она привела Василия Гроссмана к месту, где были убиты варшавские евреи, но не в саму Варшаву. Тем временем Украинский фронт Красной армии сражался в ходе крупных операций где-то на юго-востоке. У Сталина не было большой нужды брать Варшаву именно в августе 1944 года.
В том, чтобы подбить поляков на восстание, а затем не поддержать его, был абсолютный сталинский смысл. Вплоть до последнего момента советская пропаганда призывала к восстанию в Варшаве, обещая советскую помощь. Восстание состоялось, а помощь не пришла. Хотя нет причины полагать, что Сталин умышленно остановил военные операции около Варшавы, проволочка на Висле устраивала его политически. С советской точки зрения, восстание в Варшаве было желательным, поскольку оно уничтожит немцев, а также поляков, готовых рисковать собственной жизнью ради независимости. Немцы сделают необходимую работу по ликвидации оставшейся польской интеллигенции и солдат Армии Крайовой, поскольку эти группы пересекались. Как только солдаты Армии Крайовой взялись за оружие, Сталин назвал их авантюристами и преступниками. Позже, когда Советский Союз получил контроль над Польшей, за сопротивление Гитлеру карали как за преступление, исходя из того соображения, что вооруженная операция, не контролирующаяся коммунистами, подрывала авторитет коммунистов, а коммунизм был единственным легитимным режимом для Польши.
Британцы и американцы не могли предоставить значимой помощи полякам Варшавы. Уинстон Черчилль, чья личная настойчивость была ключевым элементом войны, мало что мог сделать, кроме как подговаривать поляков, британских союзников, идти на компромисс с СССР. Летом 1944 года Черчилль советовал польскому премьер-министру Станиславу Миколайчику посетить Москву и заключить некоторые договоренности, которые позволят восстановить советско-польские дипломатические отношения. Когда Миколайчик прибыл в Москву в конце июля 1944 года, британский посол посоветовал ему уступать во всем: отдать восточную половину страны и принять советскую версию побоища в Катыни (то есть признать, что в нем виновны немцы, а не советский режим). Миколайчик знал, что и Рузвельт также предпочитает не оспаривать советскую версию Катыни. Начало Варшавского восстания застало Миколайчика в Москве. В этой неожиданной позиции он был вынужден просить Сталина о помощи, которую Сталин предоставить отказался. Тогда Черчилль попросил Сталина помочь полякам. Сталин от него отмахнулся 16 августа, сказав, что не собирается помогать «глупой авантюре»[639].
Великобритания вступила в войну пять лет тому назад из-за вопроса польской независимости, которую теперь была неспособна защитить от советских союзников. Британская пресса часто повторяла сталинскую фразу, описывая поляков как авантюристов и своенравных людей, а не как британских союзников, которые пытаются вернуть себе собственную столицу. И Джордж Оруэлл, и Артур Кёстлер протестовали: Оруэлл говорил о «непорядочности и малодушии» британцев, которые отрицают обязанность союзников помочь восстанию, а Кёстлер называл бездействие Сталина «одним из величайших позоров этой войны»[640].
Американцам тоже не везло. Если бы американские самолеты можно было заправлять на советской территории, тогда они могли бы лететь из Италии в Портланд, бомбя немецкие позиции и поставляя снабжение полякам. В тот же день, когда Сталин резко отказал Черчиллю, 16 августа 1944 года, американские дипломаты добавили польские мишени в операцию «Фрэнтик» – кампанию авиационных бомбардировок в Восточной и юго-восточной Европе. Сталин не дал американским союзникам разрешения на дозаправку для этой миссии. Младший представитель американского дипломатического корпуса Джордж Кеннан понял, в чем состоит логика: отказ был «вызовом, брошенным со злорадным ликованием». В сущности, Сталин сказал американцам, что возьмет контроль над Польшей, и предпочитал, чтобы польские бойцы погибли, а восстание провалилось. Месяцем позже, когда восстание было практически подавлено, Сталин продемонстрировал свою силу и интеллект и изменил историческое решение: в середине сентября, когда для Варшавы это не играло уже никакой роли, он, наконец, позволил американские бомбардировки и провел несколько своих[641].
К тому времени Армия Крайова контролировала так мало территории Варшавы, что парашюты с провизией падали к немцам. Польские войска отступили, их силы сузились до всего лишь нескольких очагов сопротивления. Тогда, как в свое время и еврейские бойцы до них, они пытались бежать через коллекторы канализации. Немцы, подготовленные к этому собственным опытом 1943 года, сожгли или отравили их там газом.
В начале октября 1944 года Гиммлер сказал Паулю Гейбелю, начальнику СС и полиции в Варшаве, что у Гитлера нет большего желания, чем разрушить город. От него не должно остаться камня на камне. Это было и желанием самого Гиммлера. Война как таковая была явно проиграна: британцы освободили Антверпен, американцы приближались к Рейну, а советская армия скоро возьмет Будапешт. Однако Гиммлер видел возможность достичь одной из его собственных военных целей – разрушить славянские и еврейские города, согласно «Генеральному плану “Ост”».
