Двумя неделями ранее американцы присоединились к битве за Европу. Одержав победу над японским флотом в Тихом океане, Соединенные Штаты открыли крупный европейский фронт в войне 6 июня 1944 года. Американская армия (вместе с британской и армиями других западных союзников) высадила сто шестьдесят тысяч солдат на пляжи Нормандии. Однако американская сила была также представлена и в глубине Беларуси, где советские моторизированные соединения, оснащенные американскими грузовиками и джипами, взяли в кольцо незадачливых немецких солдат. Немецкая тактика оцепления была освоена в сжатые сроки и направлена против самих же немцев. Советский прорыв в Беларуси был более драматичным, чем американское продвижение через Францию. Немецких солдат по численности было меньше, а у офицеров не было запасной стратегии. Немецкие командующие ожидали, что советское наступление пройдет через Украину, а не через Беларусь. Немцы потеряли около четырехсот тысяч пропавшими без вести, ранеными и убитыми. Группа армий «Центр» была разгромлена, путь на Польшу – открыт[580].
Красная армия быстро пересекла линию Молотова-Риббентропа и вошла в регион Люблинского округа Генерал-губернаторства. Василий Гроссман, советский писатель и фронтовой корреспондент, видел картину, которую оставили после себя немцы. Красная армия дошла до лагеря в Майданеке 24 июля 1944 года. В начале августа Гроссман увидел еще больший ужас, которого не могло бы придумать бедное воображение. Оказавшись в Треблинке, он быстро понял, что произошло: евреев Польши отравили в газовых камерах, тела сожгли, а пепел и кости закопали в полях. Он ощущал, что «земля колеблется под ногами... как морская пучина», и находил останки: фотографии детей в Варшаве и Вене, фрагмент украинской вышивки, мешок волос – светлых и темных[581].
* * *
К этому времени польские земли были под немецкой оккупацией уже почти пять лет. Для евреев Варшавы (или же почти для всех из них) операция «Багратион» была освобождением, которое так и не пришло. Среди пепла и костей, которые Гроссман увидел в Треблинке, находились останки более двухсот пятидесяти тысяч варшавских евреев.
В 1939 году оккупантов Польши было двое – Германия и Советский Союз. Для поляков-неевреев Варшавы, которые организовывали сопротивление немецкому режиму, операция «Багратион» предвещала прибытие очень сомнительного союзника. Она означала второе за время Второй мировой войны вторжение Красной армии на польскую территорию.
В этом была разница между опытом войны поляков и поляков-евреев. Поляки-неевреи жутко страдали и от немецких, и от советских оккупантов, но примерно одинаково от обоих. Поляки-неевреи, у которых было желание сопротивляться, могли иногда делать выбор, какому оккупанту противостоять и при каких обстоятельствах.
У выживших польских евреев были все причины предпочитать коммунистов немцам и видеть в Красной армии освободителей. Многие из примерно шестидесяти тысяч евреев, которые все еще были живы в Варшавском гетто после «Большой операции» лета 1942 года, выбрали сопротивление. Однако они не могли выбирать для него время и место. Все, что они могли, – это бороться.
* * *
Варшава была центром городского сопротивления нацистскому правлению в оккупированной Европе. В течение двух лет, с сентября 1942 года (когда Треблинка забрала жизни большинства евреев Варшавы) по сентябрь 1944 года (когда о том, что в ней творилось, написал Гроссман в своей статье «Треблинский ад»), как поляки, так и евреи (порознь и вместе) поднимали восстания против немецкой оккупации в апреле 1943-го и августе 1944 года.
Последствия еврейского и польского сопротивления в Варшаве были одинаковыми – разрушение. Когда в январе 1945 года Красная армия (а с ней и Гроссман) вошла в город, он представлял собой обломки и пепел. Половина населения погибла, а выжившие сбежали. Гроссман прибегнул к знакомому читателям литературному образу: последние люди, евреи и поляки, которых он нашел в руинах одного из зданий, были варшавскими «робинзонами», как Робинзон Крузо, герой романа Даниэля Дефо, потерянный для цивилизации и живущий на безлюдном острове много лет. Польский поэт Чеслав Милош, который во время войны жил в Варшаве, в свое время написал литературно-критический очерк именно об этом романе. Для него Робинзон Крузо был «легендой острова», идеей того, что моральные изъяны происходят от опыта, а оставшись наедине с собой, мы могли бы быть хорошими. В этом эссе и в своей поэзии о поляках и евреях Варшавы Милош предлагает обратную мысль: единственная надежда на этику состоит в том, чтобы каждый помнил об одиночестве другого[582].
В Варшаве во время Второй мировой войны поляки и евреи были одиноки так или иначе, не имея помощи от внешнего мира и даже от тех, кого они считали друзьями и союзниками. Они были одиноки по-разному, так как их ждала разная участь в одной и той же войне. У них был общий город, который был центром польской и еврейской цивилизаций. Теперь города не было и все, что от него осталось, – это легенда или, точнее, две легенды: польская и еврейская, существующие между солидарностью и одиночеством, знающие друг о друге, но одинокие в послевоенном мире.
* * *
Польский и еврейский заговор против немецкой власти (они отличались друг от друга, но были связаны) начался намного раньше, после немецкого вторжения в Польшу в сентябре 1939 года.
27 сентября 1939 года в подвале здания банка восемь мужчин и женщин (большинство из них были «Вольными каменщиками») положили начало заговору, из которого образовалась Польская подпольная армия. Сначала известную как «Служба победе Польши», армию возглавлял генерал, приказавший организовать национальное подполье. В 1940 году, когда правительство Польши обосновалось в изгнании во Франции, вооруженное подполье дома получило название «Союз вооруженной борьбы». В 1940-м и 1941 годах его основным заданием было объединять сотни меньших по размеру групп сопротивления, которые возникли в Польше, и собирать секретную информацию для польского правительства и его союзников. Союз вооруженной борьбы активно действовал в зоне немецкой оккупации; попытки же создать агентурную сеть в зоне советской оккупации пресекались НКВД. После вторжения Германии в Советский Союз в июне 1941 года польское сопротивление могло действовать на всей территории оккупированной Польши[583].
В начале 1942 года Союз вооруженной борьбы трансформировался в Армию Крайову. Армия Крайова должна была быть эквивалентом Польской армии, воевавшей за границей с союзниками на Западном фронте. Как и польское правительство, которое теперь находилось в изгнании в Лондоне, Армия Крайова олицетворяла все политические и социальные силы страны. Она боролась за восстановление Польши в ее довоенных границах как демократической республики с равными правами для всех граждан. Большинство поляков, выбравших сопротивление, оказались в Армии Крайовой, хотя крайне левые коммунисты и крайне правые националисты основали собственные партизанские силы: коммунисты – Гвардию Людову, позже известную как Народная армия, которая была тесно связана с Советским Союзом и НКВД; националисты, считавшие коммунистов и советский строй врагами худшими, нежели немцы, сражались в рядах Национальных вооруженных сил[584].
Еврейское сопротивление в Варшаве пошло другим путем, хотя это стало понятно не сразу. В первые месяцы немецкой оккупации Польши 1939 года в еврейском сопротивлении как таковом, казалось, было мало смысла. Поначалу не было ясно, что судьба польских евреев будет настолько отличаться от судьбы неевреев. Немало варшавских евреев, которые больше всего были напуганы немецким вторжением, сбежали в советскую оккупационную зону Польши, откуда многих из них депортировали в Казахстан. Тот факт, что в 1940 году было основано гетто, не обязательно говорил польским евреям, что их судьба хуже, чем у поляков-неевреев, которых в это время массово расстреливали и высылали в концлагеря. В 1940 году поляков за пределами гетто высылали в Аушвиц, а евреев обычно не высылали, но наличие гетто означало, что еврейское сопротивление будет ответом на специфически еврейскую беду. Когда немцы насильно отделяли евреев от поляков-неевреев в Варшаве в октябре 1940 года, они создавали новую социальную реальность, создавали категории, определявшие разные судьбы[585].
