Вскоре они прибыли на рю Сент-Оноре[54]. Бутик, о котором ей говорила Мария Антуанетта, известный под названием «Великий Могол», было трудно не заметить благодаря нескольким огромным витринам с выставленными в них прекрасными платьями, украшениями и кружевными накидками, которые, очевидно, и принесли Розе Бертен мировую известность. Сопоставление этого фантастического магазина с той жуткой бедностью, которую она только что видела всего в нескольких шагах от витрин, озадачило Луизу. Привратник в униформе провел их внутрь и широким театральным жестом принял у них накидки.

Мария Антуанетта тихонько вздохнула с облегчением, да и Луиза призналась себе, что ее тотчас успокоила знакомая атмосфера с ее обилием роскошных платьев. После запаха рыбы и помойки их окружил аромат цветочных духов и пудры. Пахло как в Версале.

— Моя дорогая дофина, как любезно с вашей стороны приехать в Париж, чтобы посетить мое скромное ателье, — провозгласила Роза, приседая в легком почтительном реверансе. — И вас, герцогиня де Полиньяк, я очень рада снова видеть у себя. Надеюсь, поездка была не слишком утомительной.

Луиза огляделась вокруг и подняла брови, изумленная тщательно продуманным интерьером. Скромное ателье? Этот магазин своими высокими сводчатыми потолками, табуретками, обитыми розовой парчой с золотым тиснением, диванчиками, стоящими под роскошными пейзажами в витиеватых рамах, и круглыми мраморными столиками с белыми лилиями в высоких вазах напомнил ей комнату для примерки в дальнем конце дворца. Посреди зала стоял манекен, обмотанный красным шелком с пришпиленным к нему объемным турнюром, — похоже, Розу прервали во время работы, когда она собирала свое последнее творение. Скромностью это место определенно не отличалось. Когда Луиза сравнила роскошь этого магазина с тем, что она только что видела на парижских улицах, ей стало немного не по себе.

Роза Бертен, крестная мать французской высокой моды, оказалась тучной женщиной с грубоватым лицом. Она была похожа скорее на крестьянку — настолько ее внешность не соответствовала ее изысканным моделям.

И выглядела намного старше, чем ожидала Луиза. На Розу работали несколько помощниц, которые приветствовали Марию Антуанетту и Габриэллу легким реверансом. Они были молоды, красивы и все в одинаковых изящных розовых платьях. Судя по всему, девушки служили живой рекламой бренда Розы Бертен, которому сама она не соответствовала, во всяком случае внешне.

— Я люблю Париж. Мне просто необходимо как можно чаще сбегать из Версаля, чтобы почувствовать город и пообщаться с людьми, — болтала Мария Антуанетта, вынимая из бархатной коробочки украшенный сапфирами гребень и втыкая его в свои серебристые волосы.

Луиза не думала, что поспешное продвижение сквозь толпу голодных, озлобленных парижан в модный бутик можно назвать общением с людьми, но пока ничего такого говорить не собиралась. Она также не могла понять, как эта юная, прекрасная дофина не замечает страданий простых французов. Быть может, если Луиза каким-то образом сумеет все ей объяснить и подсказать, что к их положению необходимо относиться так же серьезно, как она относится к выбору своих платьев, тогда она, вернее, Габриэлла поможет изменить историю.

— Нас вчера посетила очаровательная мадемуазель де Мирекур[55], — заметила Роза Бертен, подбирая украшения и блестящие аксессуары, чтобы показать их дофине.

— О, и что же она вам заказала? — подняв бровь, спросила Мария Антуанетта.

— Я шью для нее новый туалет, — объявила Роза Бертен, демонстрируя легкое, воздушное, зеленовато-голубое платье. — Он похож на тот, что вы заказывали в прошлом месяце.

— Хорошо, — ответила Мария Антуанетта, явно успокоенная тем, что платья такого фасона первой начала носить она.

— Вы должны взглянуть на эту прекрасную синель[56]. Разумеется, вы первая, кто ее видит По-моему, при вашей молочно-белой коже она будет смотреться на вас изумительно, — нараспев протянула Роза, когда одна из помощниц вытащила из-под длинного прилавка красного дерева рулон тонкой ткани цвета лютиков, какие цвели в парке Марии Антуанетты.

— Превосходно! А отделочная тесьма для нее есть? — спросила та, восторженно захлопав в ладоши.

— Разумеется.

Другая стильно одетая помощница встала на деревянную подставку и достала с верхней полки толстую бобину шелковой тесьмы того же оттенка.

— Я хочу, чтобы вы начали его шить немедленно. А ты, Габриэлла? — обращаясь к Луизе, спросила Мария Антуанетта.

— Да, конечно, — мгновенно отреагировала Луиза.

Она была не из тех, кто отказывается от бесплатного платья от-кутюр.

— Возможно, вам больше понравится вот этот оттенок? — быстро и как бы между прочим заметила Роза, давая знак помощнице достать другой рулон, красновато-коричневого оттенка.

— Но я хочу этот, — настаивала Луиза, пришедшая в восторг от желтого шелка.

Коричневый был какой-то… неинтересный.

— Дорогая моя, но ваш цвет скорее коричневый, верно? — резко сказала Роза. — Я никогда не ошибаюсь, можете мне поверить.

И она окинула Луизу изучающим взглядом. Может быть, Габриэлле и в самом деле желтый цвет был не к лицу? Луиза заметила, как помощницы обменялись встревоженными взглядами. И тут до нее дошло, что ей не положено носить одинаковые с дофиной вещи. Это наверняка не полагалось по протоколу.

— Думаю, вы правы. Коричневый тоже замечательный, — поспешно исправилась Луиза, притрагиваясь к рулону красновато-коричневой шелковой ткани.

Мария Антуанетта улыбнулась.

— Я так и думала, что ты ее выберешь. По-моему, тебе очень идет этот цвет.

— Зачем вам так много нарядов? — не удержавшись, вслух удивилась Луиза во время долгого обратного пути по тряской дороге.

Обитая внутри плюшем карета была доверху полна коробок Девушкам едва нашлось место среди этих красивых упаковок, в которых лежали новые платья, туфли и ткани. Покупок было так много, что несколько сундуков пришлось закрепить веревками на крыше кареты. Оставалось только надеяться, что экипаж не опрокинется.

Деньги в этой сделке не участвовали, поскольку от дофины просто требовалось вписать свое имя в толстый гроссбух в кожаном переплете, где Роза Бертен вела свои счета. «Кто же все-таки платит за эти туалеты? — подумала Луиза. — И во сколько обойдется такое транжирство?» Юная дофина была похожа на школьницу, получившую неограниченный доступ к родительской платиновой карте «American Express». Луиза вспомнила лекцию мисс Моррис об исторически достоверной несправедливой системе налогообложения во Франции, где за излишества монархии вынуждены были платить самые бедные граждане. Такие, как семья Пьера. Это было ужасно нечестно, и Луиза уже начинала жалеть, что тоже заказала себе платье.

Мария Антуанетта подняла бровь и окинула ее таким взглядом, будто эта мысль никогда не приходила ей в голову и такой вопрос она слышит впервые.

— Хотя бы затем, что я могу себе это позволить, — в конце концов ответила она, с хихиканьем выводя кончиком пальца сердечко на запотевшем стекле кареты. — Я просто ужасно боюсь скуки.

— Но вы можете заняться чем-то еще. Например, рисованием, либо чтением, либо танцами.

Луиза просто обязана была подсказать ей другое увлечение, пока та не разорила всю страну.

— Полагаю, наряды — это единственное, в чем я действительно свободна. Я не могу решать ни за кого мне выйти замуж, ни где мне жить, ни что делать, зато я вольна решать, что мне носить, какую сделать прическу и какие надеть драгоценности. Единственное, что я по-настоящему вольна сделать, — так это выбрать цвет ткани для моего нового платья. Это что, глупо? — спросила дофина, вытирая стекло маленькой ладошкой.