— А как же Пенвирны?

— Им придется понять, что и у других людей есть свои заботы. И если Мэгги займется выбором мебели, у нее останется меньше времени доводить Билла до белого каления. Не поднимай ты суеты, Уолтер, ты меня только утомляешь…

О господи, что это со мной? Я уже и на тебя огрызаюсь, бедный ты мой, как будто тебе без меня мало достается.

Уолтер улыбнулся.

— Наконец-то в тебе заговорил живой человек!

Первые три дня после отъезда Уолтера и Повиса Генри преданно ухаживал за больными, читал Дику вслух, не давал Беатрисе лишнего шагу ступить и приводил в отчаяние Эллен и Робертса, изо всех сил стараясь им помогать. На четвертый день он был мрачен, выбранил Эллен за ее стряпню и пожаловался, что совсем заплыл жиром от недостатка моциона. На пятый день он поехал верхом в Падстоу и вернулся поздно ночью, весь забрызганный грязью, не в состоянии связать двух слов. Если бы не умный конь, едва ли Генри благополучно одолел бы крутую, опасную дорогу.

Слуги крепко спали. Одна Беатриса услыхала, как он пытается открыть дверь, встала и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мальчиков, открыла ему. Видя, что он неспособен позаботиться ни о лошади, ни о себе, она разбудила Робертса. Вдвоем они ввели его в дом, сняли перепачканное платье. вытерли мокрым полотенцем лицо и руки. Он уже храпел в постели, когда в дверь заглянул полуодетый Гарри.

— Помочь тебе, мама?

— Нет, милый. Все уже сделано. Иди спать. И, пожалуйста, ничего не говори Дику.

— Хорошо, мама.

В эту ночь Беатриса больше не сомкнула глаз. Она и прежде нередко видела Генри подвыпившим, но никогда еще он не возвращался в таком состоянии.

Наутро он был зол и отчаянно сконфужен и избегал встречаться глазами с Гарри. Поняв, что мальчик знает о случившемся больше, чем он сам, он сделал робкую попытку оправдаться, но это оказалось не так-то просто.

— Знаете, сэр, — несмело, но с укором начал сын, — маме вредно такое беспокойство среди ночи, да еще слуги слышали… и вообще. Я уж непременно извинился бы перед ней, если б я…

— Если бы ты хоть раз доставил кому-нибудь лишнее огорчение, неожиданно раздался голос матери; никогда еще Гарри не слышал, чтобы она говорила так резко.

Она стояла в дверях с охапкой грязного белья, бледная, усталая, под глазами темные круги, губы сурово сжаты. Мальчик вспыхнул, отвернулся и прикусил губу. Генри умоляюще протянул руки.

— Дорогая моя, мне так неприятно, что я тебя обеспокоил. Я совсем не хотел…

Слова, беспощадные, как удары хлыста, обрушились на него, и он умолк.

Долгие годы Беатриса была кротка и рассудительна, и для него было полнейшей неожиданностью услыхать от нее, да еще при сыне, что таким свинством можно в педелю доконать и здоровую жену.

— Может быть, ты будешь любезен отнести эту грязь в прачечную, пока я приберу за Диком? Он выбрал самую подходящую минуту, чтобы опрокинуть на постель поднос с завтраком. А Гарри, я вижу, запачкал скатерть вареньем. Я позавтракаю на кухне с Эллен, если у меня вообще найдется время завтракать.

Она брезгливо кинула на пол свою ношу и вышла, вся дрожа от гнева.

«Ну, если, по мнению Уолтера, это и значит становиться живым человеком, — сказала она себе, — ты, как видно, делаешь успехи. Со школьных лет ты ничего подобного себе не позволяла. Возьми себя в руки, моя милая, не то тебя, пожалуй, примут за Фанни».

То, что самообладание вдруг изменило ей, было для нее не меньшей неожиданностью, чем для мужа и сына, которые покорно принялись подбирать с полу грязное белье.

До самого обеда Беатрисе удавалось держаться с обычным своим спокойствием. Но она была счастлива, когда настал час послеобеденного отдыха. Бессонные ночи, напряжение последних недель — все сказалось теперь.

Слава богу, сегодня ее уже едва ли кто-нибудь потревожит. Генри, все еще в покаянном настроении, ушел в поселок посмотреть материалы для постройки;

Гарри, тоже смущенный и присмиревший, отправился с ним, чтобы принести Пенвирну запоздалые извинения за себя и за брата. Артур и Робертс уехали за покупками в Падстоу. Дику Гарри строго-настрого наказал, чтобы после обеда он тихонько занялся чем-нибудь и «хоть в кои-то веки дал маме передохнуть».

Она сможет полежать по меньшей мере два часа, и тогда боль немного утихнет.

Беатриса через силу добрела до кабинета и со вздохом облегчения легла.

Но, повернув голову к окну, за которым то и дело пролетали чайки, в надежде, что птицы, однообразные взмахи их серебристых крыльев успокоят ее, она увидела,что по тропинке взбирается Мэгги Пенвирн с большой корзиной.

Беатриса поспешно приподнялась, кусая губы, чтобы не застонать. Ну да, она ведь просила Мэгги как-нибудь прийти поговорить об Артуре, и конечно же бедняга должна была выбрать именно этот день!

Очевидно, это торжественный визит. Обычно босая, Мэгги была сегодня в тяжелых бесформенных башмаках, которые она надевала лишь по воскресеньям; платье и чепец из той же выцветшей клетчатой ткани, что и полог над ее постелью, были выстираны и туго накрахмалены.

Беатриса стиснула зубы.

Ну— Ну, не давай себе воли. Ты должна принять ее и быть с ней ласковой.

Должна. Ничего не поделаешь. Даже если целая волчья стая вонзит тебе в спину клыки, бедная женщина все равно должна почувствовать, что ты ей рада. Будь это кто-нибудь другой, можно было бы извиниться и не принять, но надо совсем не иметь сердца, чтобы неприветливо встретить эту несчастную, беззащитную Мэгги. Однако подняться было так мучительно, что ей удалось улыбнуться, только когда Мэгги уже переступила порог.

Беатриса пригласила ее войти, и она поставила на пол корзину и отерла разгоряченное лицо рукавом; она немного запыхалась и от смущения запиналась на каждом слове:

— Лов был удачный. Вот тут немного рыбы, может пригодится, и еще хороший омар…

Когда Мэгги открыла крышку и в корзине зашевелились черные свирепые клешни, Беатриса с трудом подавила дрожь. В первую минуту она подумала было, что Мэгги хочет продать улов, но, к счастью, вовремя поняла свою ошибку и не совершила гибельного промаха.

Нет, то был дар от чистого сердца! И по здешним понятиям дар щедрый, такие огромные омары попадаются редко, и ее ни в коем случае нельзя обидеть.

— Как вы добры! Конечно, нам это очень пригодится. Свежая рыба для пас роскошь; Уорикшир слишком далеко от моря. И какой огромный омар! Да я такого в жизни не видала. Это будет великолепное угощение для мужа и мальчиков: они так любят омаров.

Хоть бы уж Мэгги наконец закрыла корзину! Чудовище возьмет да и вылезет. И почему они сперва не убили его? В доме, наверно, никто и не знает, как к нему подступиться. Как их убивают? Похоже, он сам мастер убивать.

— Прошу прощенья, мэм, — начала Мэгги и остановилась; видно, у нее что-то на уме.

— Я слушаю вас. Да садитесь же, отдохните. Вы, должно быть, устали, пока поднимались в гору.

— Прошу прощенья, мэм… — не подумайте только, что я навязываюсь… для меня будет честью помочь вам со всякой уборкой — полы помыть, или постирать, или еще что… Мистер Повис уехал, а тут у вас больные, хозяйство…

— Спасибо за внимание, дорогая миссис Пенвирн, но у вас ведь и дома хватает дел. А Эллен сегодня утром уже покончила со стиркой, и завтра Робертс натрет полы. Лучше присядьте и поговорим, раз уж вы здесь. Эллен приготовит нам чай.

Но Мэгги все еще топталась на одном месте. Как это утомительно! Хоть бы уж она села или бы совсем ушла! Так больше невозможно, никто бы этого не выдержал — стоять и говорить любезные слова… а лицо Мэгги то расплывается, то сморщивается, то совсем исчезает…

Мэгги подхватила ее.

— Сядьте, мэм.

Беатриса беспомощно повиновалась, закрыла глаза. Когда все вокруг перестало качаться, она снова открыла глаза, выпрямилась и попыталась рассмеяться.

— Господи, как глупо! Не пугайтесь, я никогда не падаю в обморок.

Просто я немного устала… и не совсем здорова… Глаза Мэгги на мгновение стали совсем как у сына.