И все это совсем не похоже на пустую похвальбу и глупые разговоры. Когда один из хулиганов осмеливается пробормотать себе под нос какую-то угрозу, Ахилл мгновенно подавляет бунт. Правда, поскольку он все спланировал загодя, он нападает не на ворчащего – ведь тот готов к драке, сам на нее нарывается, – а на парня, который стоит рядом. Малыши кидаются на его ноги, и Ахилл бьет новую жертву в грудь, вопя на пределе своих голосовых связок:

– Ты чего скалишься, сволочь?!

В руке у него сразу появляется булыжник, он стоит над поверженным хулиганом, но удара не наносит.

– Убирайся в конец очереди, болван! И скажи спасибо, что я разрешаю тебе пожрать в моей столовке!

Происшествие изрядно напугало ворчуна, ибо хулиган, которого Ахилл повалил и мог искалечить, был всего лишь на одну ступеньку ниже его по статусу. Самого ворчуна никто не бил, никто ему не угрожал, но победу у него из рук вырвали бескровно.

Дверь столовки открывается, и Ахилл уже тут как тут – рядом с женщиной, открывшей дверь. Он улыбается и общается с ней как со старой знакомой.

– Спасибо, что кормите нас сегодня, – говорит. – Я буду есть последним в очереди. Благодарю вас от имени всех моих друзей. И особая благодарность за то, что вы покормите мою семью.

Женщина, стоящая в дверях, отлично разбирается в законах улицы. Знает она и Ахилла и потому чувствует, что тут происходит нечто странное. Ахилл всегда ел последним в группе старших ребят и держался очень приниженно. Однако его фамильярность не успевает вызвать у женщины раздражение, ведь к дверям подходят первые ребятишки из банды Проныры.

– А вот и моя семья, – гордо сообщает Ахилл, пропуская ребят внутрь столовой. – Позаботьтесь о моих детках хорошенько.

Он даже Проныру называет своим ребенком! Она, возможно, и сочла себя униженной, но ничего не сказала.

Все, о чем она сейчас думает, так это о чуде – она стоит в заветной столовой, где кормят супом! Их план сработал!

Думала ли она о плане как о своем или как о плане Боба – значения не имело. Особенно для самого Боба. И особенно после того, как он сунул в рот первую ложку дивного супа.

Он ел медленно, крошечными глотками, сдерживаясь изо всех сил. И все же суп кончился слишком быстро, куда быстрее, чем можно было ожидать. Неужели все? И как он умудрился пролить столько драгоценной влаги на свою рубашку?

Он быстро сунул за пазуху кусок хлеба и пошел к двери. Спрятать хлеб и уходить – идея Ахилла, и очень хорошая. Кое-кто из хулиганов, сидящих сейчас в столовке, может потребовать свою долю. Вид малышни, лопающей суп, способен вызвать у них недовольство. Потом-то они привыкнут, обещал Ахилл, но сегодня первый день, и очень важно, чтобы маленькие удрали из столовки, пока хулиганы еще едят.

Когда Боб подошел к выходу, очередь еще не закончилась и Ахилл стоял у дверей на стреме, болтая с той женщиной о печальном инциденте, который произошел на улице. Видимо, «скорая» уже приезжала и увезла раненого, поскольку стонов слышно не было.

– А ведь это мог быть кто-нибудь из малышни, – разливался Ахилл. – Надо бы тут полицейского поставить, чтоб следил за транспортом. Там, где стоят полицейские, задиры себе такого не позволяют, знаете ли.

Женщина с ним охотно соглашалась:

– Совершенно ужасный случай! Говорят, у него переломана половина ребер, причем, похоже, проткнуто легкое. – Она, очевидно, сильно переживала происшествие, и пальцы у нее дрожали.

– Очередь начинает выстраиваться еще затемно. Время опасное, так нельзя ли наладить здесь освещение? Мне приходится думать о своих детях, – продолжал Ахилл. – Неужели вы не желаете им добра? Или я обречен быть единственным, кому небезразлична их судьба?

Женщина что-то пробормотала насчет денег и того, как скромен бюджет их благотворительной столовой.

Между тем Проныра пересчитывала детей на выходе, а Сержант выпроваживал их на улицу.

Боб понял, что Ахилл пытается убедить взрослых подумать об организации системы защиты малышей в очереди, и решил продемонстрировать, что и он может чем-то помочь. Так как женщина была настроена благожелательно, а Боб – самый крошечный из детей, он знал, что обладает над ней определенной властью. Боб подошел к женщине и тихонько подергал ее шерстяную юбку.

– Спасибо, что присмотрели за нами, – пропищал он. – Я впервые в жизни был в настоящей столовой. Папа Ахилл сказал нам, что вы будете защищать нас, чтобы мы – самые маленькие – могли быть сытыми каждый день.

– Ах ты, бедняжка! Нет, вы только поглядите на него! – Слезы ручьем потекли по ее щекам. – Ах ты, мой милый! – И она крепко обняла Боба.

Ахилл смотрел и улыбался.

– Приходится за ними присматривать, – сказал он тихо. – Я обязан сделать их жизнь хоть немного лучше.

А потом он увел свою семью, которую теперь уж никак нельзя было назвать бандой Проныры. Увел прочь от столовки Хельги, и они послушно тянулись за ним цепочкой. Так продолжалось, пока они не завернули за угол дома. И тогда они, по-прежнему держась за руки, помчались со всех ног прочь. Сейчас главное было – как можно дальше удрать от Хельгиной столовки. Весь оставшийся день им придется прятаться. Хулиганье, разбившись на тройки и двойки, наверняка прочешет окрестности в поисках обнаглевшей малышни.

Но теперь вполне можно было побездельничать, ведь вечная нужда в еде временно отпала. Похлебка дала куда больше калорий, чем малыши получали обычно, к тому же у них еще оставался хлеб.

Конечно, им предстояло уплатить с этого хлеба свой первый налог, предназначавшийся Ахиллу, который похлебки так и не получил. Каждый ребенок почтительно протягивал свой ломоть новому папе, тот откусывал кусок, медленно прожевывал, а потом возвращал ломоть владельцу.

Ритуал затянулся надолго. Ахилл откусил от каждого ломтя, кроме двух – Проныры и Боба.

– Спасибо, – сказала Проныра.

Она была так глупа, что приняла поступок Ахилла за проявление уважения. Но Боб-то отлично понимал, что происходит. Отказавшись от их хлеба, Ахилл как бы ставил их вне семьи. «Нам конец», – подумал Боб.

Вот почему Боб старался держаться в тени, вот почему он прикусил язык и следующие несколько недель вообще не высовывался. Кроме того, он взял за правило не оставаться в одиночестве и постоянно быть возле кого-то из детей.

Но к Проныре он не лип. Не хотел, чтобы остальные запомнили его вертящимся вокруг нее.

Со следующего утра у двери Хельгиной столовки уже стоял взрослый сотрудник, а на третий день над дверью зажгли электрическую лампочку. К концу недели сотрудника сменил здоровенный коп. Однако и в этих условиях Ахилл никогда не выводил свою семью из укрытия раньше, чем у дверей появлялся кто-то из взрослых. Тогда Ахилл громко выражал благодарность тому старшему, который стоял в очереди первым, – якобы тот занял место в очереди для малышей да и вообще присматривает за ними.

Ребятишки нервничали, видя, какие взгляды бросают на них старшие. Правда, под присмотром стражей порядка старшим приходилось держать себя в руках, но в их мозгах явно зрели мысли об убийстве.

И легче не становилось – старшие не желали привыкать к новой ситуации, несмотря на разглагольствования Ахилла, дескать, все обязательно наладится. Так что, хотя Боб и решил оставаться незаметным, он понял: надо срочно что-то предпринять, как-то отвлечь хулиганов от пожирающей их ненависти. Ведь Ахилл ничего такого делать не собирался, поскольку считал, что война кончена и победа уже досталась ему.

Поэтому одним ранним утром, подойдя к столовке, Боб специально постарался оказаться в очереди последним. Обычно стайку малышей замыкала Проныра. Таким образом она как бы показывала, что играет важную роль в процессе сопровождения младших в столовку. Боб же ухитрился влезть сразу за ней, прямо перед сгорающим от злобы старшим, который раньше был в очереди самым первым.

Приблизившись к дверям, возле которых стояли светящиеся от гордости Ахилл и работница столовой, Боб повернулся к громиле позади и очень громко спросил: