– Эй, пацан! Ты чего делаешь?!

– Ее зовут Пронырой.

– Так ты ее знаешь? Может, знаешь и того, кто ее убил?!

– Парень по кличке Улисс. Это он ее убил, – ответил Сержант.

Он опустил брезент и направился домой. Нужно сообщить Ахиллу, что его страхи оправдались: Улисс нанес свой удар по их семье, нанес вслепую, наугад.

– Теперь у нас нет иного выбора, кроме как убить его, – сказал Сержант, заканчивая свой доклад.

– Крови и без того пролилось достаточно, – ответил Ахилл, – но, боюсь, ты прав.

Кое-кто из малышни заплакал. Другой пискнул:

– Помнится, я уже почти умирал, когда Проныра подобрала меня и накормила.

– Заткнись! – велел Сержант. – Мы теперь питаемся куда лучше, чем когда Проныра была вожаком.

Ахилл положил ладонь на руку Сержанта, как бы сдерживая его:

– Проныра старалась делать для семьи все возможное. Она была хорошим вожаком. И именно она привела меня к вам. В определенном смысле то, что я вам сейчас даю, дала вам именно Проныра.

Все серьезно кивнули, соглашаясь.

Кто-то спросил:

– Думаешь, Улисс и Боба убил?

– Тоже мне потеря! – фыркнул Сержант.

– Всякая потеря в моей семье – это большая потеря, – ответил Ахилл. – Больше их быть не должно. Либо Улисс немедленно уберется из города, либо он покойник. Распространи об этом слух, Сержант. Пусть все на улице знают, что вызов брошен. Ни одна городская столовка не пустит к себе Улисса, пока он не встретится со мной лицом к лицу. Он сам предрешил свою судьбу, воткнув нож в глаз Проныры.

Сержант отдал честь и убежал. Он был образцовым исполнителем приказов.

Он бежал, а по щекам его текли слезы. Ведь он никому не говорил, как именно умерла Проныра и что ее глаз превратился в кровавую дыру. Может, Ахилл узнал об этом от кого-нибудь еще? Может, слышал раньше, но решил ни с кем не делиться подробностями, пока не вернется с известием Сержант? Может быть. Все может быть. Но Сержант знал истину. Улисс никого не убивал. Это сделал Ахилл. Сделал то, что с самого начала предрекал Боб. Ахилл так и не простил Проныре, что она в свое время избила его. И он убил ее сейчас, чтобы свалить вину на Улисса. А теперь спокойно сидит и рассуждает о том, какая Проныра была добрая и как они ей все обязаны. Ведь то, что дает им Ахилл, дала им именно Проныра.

Значит, Боб был прав с самого начала. Во всем. Ахилл, возможно, и хороший отец, но по своей натуре он убийца и никого не прощает.

И Проныра тоже это знала. Ведь Боб ее предупредил. Но она все равно выбрала Ахилла им в папы. Выбрала – и погибла из-за этого. Она – как Иисус, о котором во время завтраков рассказывала Хельга. Она умерла за свой народ. А Ахилл… он – как Бог. Заставляет людей платить за грехи.

А к Богу надо быть ближе – разве не этому учила Хельга? Бог – это добро, а именно к добру следует стремиться.

«Я останусь с Ахиллом. Буду почитать отца своего, и это поможет мне выжить. А потом я вырасту и смогу уже обходиться без его помощи. А что до Боба, да, он умен, но не настолько, чтобы остаться в живых. Но если ты не настолько умен, чтобы выжить, не жалуйся, когда станешь мертвяком».

К тому времени, когда Сержант свернул за угол, спеша распустить слух о том, что Ахилл наложил табу на появление Улисса в городских столовках, – слезы на его щеках уже полностью высохли. Ведь речь шла о выживании. И хотя Сержант знал, что Улисс никого не убивал, он понимал: для безопасности семьи надо, чтобы Улисс умер.

Смерть Проныры была поводом разделаться с Улиссом – это была обязанность Ахилла, и остальные отцы семей должны были отойти в сторону. И когда это произойдет, Ахилл станет лидером среди старших Роттердама. А Сержант будет его правой рукой, потому что знает тайну Ахилла, но скрывает ее от всех, ибо благодаря этому и сам Сержант, и их семья, и все беспризорники Роттердама получат возможность выжить.

– Я ошиблась насчет первого. Результаты его тестов достаточно хороши, но характером он не подходит для Боевой школы.

– Из тех тестов, которые вы мне показывали, этого не следует.

– Он очень умен. Он дает нужные ответы, но все они лживы.

– И каким же тестом вы воспользовались, чтобы выяснить это?

– Он совершил убийство.

– Да, это плохо. Но второй… Что мне с ним делать? Он же совсем малыш. Выудив такую рыбешку, правильнее бросить ее обратно в реку.

– Учите его. Кормите. Он подрастет.

– У него нет даже имени.

– Ошибаетесь.

– Боб? Это не имя. Скорее – чья-то шутка.

– Все будет иначе, когда он подрастет.

– Ладно, держите его у себя, пока ему не стукнет пять. Сделайте для него все, что сможете, а потом покажете мне результаты.

– Мне надо искать детей. Других.

– Нет, сестра Карлотта, не надо. За все годы поисков – это самая важная ваша находка. А время таково, что мы уже не можем тратить его на новые поиски. Доведите этого кандидата до ума, и с точки зрения Флота вы сделаете жизненно важное дело.

– Вы пугаете меня, говоря, что времени не осталось.

– Что тут такого страшного? Христиане уже несколько тысячелетий ждут конца света.

– Но он все не наступает.

– До поры до времени.

Сначала Боба интересовала только пища. Еды было много.

Сперва он съедал все, что ставили перед ним на стол. Он ел до тех пор, пока не наедался до отвала. «Наесться до отвала» – это было чудесное выражение, значения которого он до сих пор не мог представить. Он ел, пока в животе уже не оставалось места. Он ел так часто и так много, что на горшок ходил не только ежедневно, но порой даже по два раза в день.

– Я только и хожу: есть да по-большому, есть да по-большому! – как-то пошутил он.

– Как самая настоящая зверюшка, – ответила сестра Карлотта. – Но тебе надо учиться отрабатывать свой хлеб.

Конечно, она уже занималась с ним, занималась ежедневно чтением и арифметикой, стараясь «поднять его уровень», хотя никогда не поясняла насколько. Она отвела ему время для рисования, а иногда бывали и такие уроки, когда Боб просто сидел и старался вспомнить малейшие детали своего прошлого. Особенно сестру Карлотту заинтересовало «место, где было чисто». Но у памяти были свои пределы. Боб тогда был слишком мал, а его словарный запас слишком ограничен. Казалось, покров тайны не приоткрыть. Боб помнил, как перебирался через ограждение своей кроватки и падал на пол. В то время он еще плохо ходил. Ползать было лучше, но ему нравилось ходить, как это делали взрослые.

Руками он хватался за всякие предметы и стены и уже неплохо держался на двух ногах, а ползал лишь тогда, когда надо было пересечь открытое пространство.

– Вероятно, тебе тогда было восемь или девять месяцев, – сказала сестра Карлотта. – Очень мало кто помнит то, что происходило до этого.

– Я помню, все беспокоились о чем-то. Потому-то я и вылез из кровати. Всем детям угрожала опасность.

– Всем детям?

– Таким же малышам, как я. И взрослым людям тоже. Некоторые из взрослых входили к нам, смотрели на нас и начинали плакать.

– Почему?

– Что-то плохое случилось. Я чувствовал, что приближается беда, знал, что с нами, с теми, кто лежит в кроватках, произойдет что-то очень плохое. Поэтому я выбрался. Но я не был первым. Не знаю, что случилось с остальными. Я слышал, как кричат взрослые, очень расстроенные видом пустых кроваток. Я спрятался. Меня не заметили. Может, остальных нашли, а может, и нет. Все, что я увидел, когда вылез, – это пустые кроватки и темная комната, на двери которой висела светящаяся табличка с надписью «Выход».

– Ты что, уже умел читать? – скептически уточнила сестра Карлотта.

– Конечно нет, – ответил Боб. – Но это были первые увиденные мной буквы, я не мог их забыть. И, научившись читать, я понял, что они означают.

– Значит, ты был один, кроватки пусты, а комната темная?

– Потом взрослые вернулись. Я слышал, как они говорят. Однако большей части слов не понимал. Я снова спрятался. В следующий раз, когда вылез, в комнатах не было даже кроватей. Вместо них стояли столы и шкафы. Офис. Нет, тогда я не знал, что такое офис, но теперь знаю и понимаю, во что превратились те комнаты. Люди приходили туда днем и работали. Сначала их было мало, но потом мое убежище перестало меня устраивать – труднее всего приходилось в часы, когда люди работали. Кроме того, мне очень хотелось есть.