– И где же ты прятался?

– Да ладно вам, вы же и сами знаете.

– Знала бы – не спрашивала.

– Вы ведь заметили выражение моего лица, когда вы показали мне туалет.

– Ты прятался в туалете?

– Да, в водяном бачке. Еле поднял крышку. Внутри было не особо уютно. Кроме того, я не знал, зачем эта штуковина нужна. Но люди стали пользоваться туалетом, уровень воды то падал, то поднимался, какие-то железные детали двигались и пугали меня. Кроме того, я уже говорил, что очень проголодался. Воды для питья – хоть отбавляй, но ведь мне самому приходилось туда писать. Мой подгузник промок и свалился с меня. Я был совсем голый.

– Боб, ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты утверждаешь, что все это происходило с тобой, когда тебе и года еще не было?

– Это вы говорите, сколько мне было, а не я, – ответил Боб. – Я тогда о годах ничего не знал. Вы сказали: вспоминай. Чем больше я рассказываю, тем больше вспоминаю. Но если вы мне не верите…

– Я только… Нет, я тебе верю. Но кто были эти другие дети? Что за место, где ты жил, – «место, где чисто»? Кем были эти взрослые? Почему они куда-то унесли детей? Ясно, что там происходило что-то противозаконное.

– Возможно, – согласился Боб. – Так или иначе, я был рад выбраться из того туалета.

– Но ты был совсем голым, как ты сам только что сказал. И ты что, просто взял и вышел на улицу?

– Нет, меня нашли. Я открыл дверь туалета, и какой-то взрослый заметил меня.

– И что дальше?

– Он взял меня домой. Вот откуда у меня появилась одежда. То, что я тогда называл одеждой.

– Ты уже говорил?

– Немного.

– Значит, этот взрослый отнес тебя к себе домой и купил тебе одежду?

– Я думаю, это был уборщик. Теперь я уже кое-что знаю о профессиях и думаю, что тот взрослый был уборщиком. Работал он по ночам, а мундира охранника у него не было.

– И что же случилось дальше?

– Тогда я впервые узнал, что есть вещи законные, а есть незаконные. Он не мог держать ребенка, это было противозаконно. Я слышал, как он кричал на ту женщину. Они спорили обо мне, я многого не понял, но под конец он сдался, проиграл, а она выиграла, так что мне пришлось уйти, что я и сделал.

– Он просто выбросил тебя на улицу?

– Нет, я сам ушел. Теперь я думаю, что он хотел отдать меня кому-то еще, но я испугался и сбежал. Меня одели, накормили. Он был хорошим человеком. Надеюсь, у него не было из-за меня неприятностей.

– Тогда-то ты и стал жить на улице?

– Вроде бы так. Сначала мне повезло: я нашел два места, где меня подкармливали. Но всякий раз другие мальчишки – постарше – узнавали об этом, являлись туда, начинали тоже клянчить… Они кричали и шумели, и либо меня вовсе переставали кормить, либо старшие не пускали меня есть, отбирали у меня еду. Я очень боялся их. Однажды один мальчишка увидел, что я ем, и страшно разозлился. Он даже засунул мне в горло палку, заставив выблевать все съеденное прямо на мостовую. Потом попытался было съесть это, но не смог, его тоже вырвало. Это было самое страшное время. Я все время прятался. Прятался. Все время.

– И голодал?

– И наблюдал. Что-то ел. Иногда. Я ведь не умер.

– Верно, не умер.

– Но я видел многих умерших. Очень много мертвых детей. Больших и маленьких. И все время думал: а нет ли среди них тех – из «места, где было чисто»?

– Ты узнал кого-нибудь?

– Нет. Да и непохоже было, что они когда-либо жили там, где может быть чисто. И все они выглядели очень голодными.

– Боб, спасибо, что ты мне все это рассказал.

– Ну, вы же спросили.

– Но ты же понимаешь, что ты – такой малыш – не мог протянуть в таких условиях целых три года? Это просто невозможно.

– И что это значит? Что я умер?

– Я только… Я хотела сказать, что, должно быть, Бог хранил тебя.

– Ага. Возможно. Но почему же Он не позаботился о других умерших детях?

– Он прижал их к своему сердцу и возлюбил.

– А чего ж Он тогда меня не возлюбил?

– Нет, тебя Он тоже любит, просто…

– Раз уж Он так тщательно следил за мной, мог бы время от времени подкидывать кусочек-другой.

– Он привел меня к тебе. Наверное, у Него на тебя большие планы. Ты о них можешь и не знать, но Бог помог тебе выжить, значит Он ждет от тебя чего-то большого.

Боб уставал от разговоров на подобные темы. Сестра Карлотта выглядела такой счастливой, когда говорила о Боге, а он пока вообще ничего о Боге не знал, даже не знал, кто это такой. А она приписывала Богу каждое хорошее событие, зато когда случалось что-то плохое, она либо вообще не вспоминала о Боге, либо находила объяснение, согласно которому это плохое в конце концов оборачивалось хорошим. Но Бобу казалось, что умершие дети предпочли бы остаться живыми и сытыми. Уж если Бог их так любил и к тому же мог осуществлять все свои желания, почему Он не сотворил для этих малышей чуть больше еды?

И наоборот, если Ему так уж хотелось, чтобы они умерли, почему Он не уморил их быстрее? Почему вообще дал им возможность родиться? К чему им было переносить все эти муки, к чему думать о том, как и чем продлить себе жизнь, раз он все равно собирался вскоре вобрать их в свое сердце? С точки зрения Боба, во всем этом не было никакого смысла. И чем больше сестра Карлотта старалась разъяснить этот смысл, тем меньше он его понимал. Если уж кто-то берется отвечать за все на свете, он должен быть честен и справедлив, а ежели он несправедлив, то почему сестра Карлотта так радуется тому, что именно он за все отвечает?

Но когда Боб попытался высказать эти свои мысли сестре Карлотте, она жутко расстроилась и стала еще больше говорить о Боге, пользуясь словами, которых Боб вообще не понимал. Вот он и решил: пусть она говорит что угодно, спорить с ней бесполезно.

А вот читать было интересно. И считать тоже. Это он любил. Получив бумагу и карандаш, он писал что хотел. Это было увлекательное занятие.

И еще карты. Не то чтобы сестра Карлотта собиралась учить Боба картам, просто на стенах висело несколько штук, и странные очертания разноцветных пятен на них буквально завораживали его. Боб часто подходил к ним, читал написанные мелким шрифтом слова – и однажды наткнулся на знакомое название реки – Маас.

Тут он понял, что голубые линии – это реки, а еще более обширные синие пятна – это такие места, где воды больше, чем в реках. А еще чуть позже Боб осознал, что некоторые названия на карте звучат так же, как названия улиц, которые он видел на указателях, и тогда он догадался, что перед ним карта Роттердама. Все стало понятным, все обрело свои места. Это был Роттердам, такой, каким его увидела бы птица, если бы дома стали невидимы, а улицы опустели. Он даже отыскал место, где находилось его «гнездо», а потом док, где умерла Проныра. И много всяких других мест нашел.

Когда же сестра Карлотта обнаружила, что Боб понимает карту, то жутко разволновалась. Она показала ему другие карты, на которых Роттердам был изображен в виде небольшого пятнышка, от которого отходили какие-то линии, или в виде точки, а то его и вовсе не было видно, хотя Боб знал, что город должен был находиться примерно вот здесь. Бобу было очень трудно понять, что мир так огромен и что в нем живет такое множество людей.

Потом сестра Карлотта снова подвела его к карте Роттердама и попыталась выяснить, где расположены те места, которые были ему знакомы в самые далекие дни его детства.

Но это было не так легко, ведь на карте-то все выглядело по-другому. У Боба ушло много времени, чтобы определить места, где его некогда подкармливали. Он указал их Карлотте, и та отметила на карте их положение. И вдруг Боб заметил, что все эти точки находятся в одном районе, причем вытягиваются в линию, в тропу, ведущую оттуда, где он некогда нашел Проныру, обратно во времени туда, где…

…Где и находилось то самое «чистое место».

Но где именно оно находилось? Он тогда был очень напуган – когда покидал с уборщиком «чистое место». Его точного расположения он не знал. Кроме того, как заявила сама сестра Карлотта, сторож мог жить где угодно. Так что все, на что могла надеяться Карлотта, следуя по тропе, уходящей в детство Боба, – это найти квартиру сторожа или, вернее, то место, где он жил три года назад. И, даже найдя сторожа, что можно было извлечь из его слов?