— Видите, вы уже охрипли, — пробормотала она, потом добавила: — Да! Перед нами вся вечность мира.

Не спуская с нее глаз для большей уверенности, я снял пиджак. Что касается галстука… Чтобы развязать мокрый узел, нужны были щипцы, а не мои руки, но я все же справился. Я расстегнул разбухший брючный ремень, дернул за «молнию», но она не поддавалась, а брюки плотно облепили меня, и я сражался с ними, как матрона, отбивающаяся от насильников. Но вот мне удалось освободиться. Тогда валькирия подошла ко мне совсем близко и оказала мне честь — взяла все на себя.

«Вся вечность мира», — сказала она. Но для меня это было чем-то запредельным — настоящей Валгаллой или той длинной, темной, сладостной ночью Страны полуночного солнца, которую, клянусь, она обещала с самого начала.

На следующее утро я по указанию Эда Левина занял место за столом прокурора рядом с ним. Адвокат вошел в зал пятью минутами позже, безмятежно посмотрел вокруг, открыл свой дипломат и выложил на стол бумаги.

Крэнстон не выглядел адвокатом-акулой, но тут я вспомнил, что Герб Мандел тоже не выглядел взрывником-виртуозом, лучшим в стране. Крэнстону было около пятидесяти — лысый, среднего роста и телосложения, он был одет в дорогой и строгий темный костюм и больше всего походил на руководителя корпорации. Может быть, именно такой стереотип подтолкнул Эйбла Грунвалда к нарочитой небрежности в одежде и запущенной прическе?

— Этот Крэнстон не похож на адвокатское светило, — прошептал я помощнику прокурора.

— Не обманывайтесь на счет его внешнего вида, лейтенант, — вежливо ответил Левин. — Подождите, пока не увидите его в деле!

Вскоре привели Марвина Лукаса. Убийца за последние три недели совсем не изменился и держался в своем новом двухсотдолларовом костюме по-прежнему вызывающе. Лицо его утратило загар, но глаза, как всегда, блестели, а черные волосы были тщательно причесаны.

Еще один преступник, который мог бы сойти за выпускника колледжа. Левая рука Лукаса была на перевязи, и я немедленно поинтересовался у Левина о причине.

— Ваша пуля раздробила ему кость, — ответил он бесстрастно. — Я проверял у доктора Мэрфи вчера — повязка самая настоящая! — Он позволил себе бледную улыбку. — В следующий раз, когда вы будете стрелять в подозреваемого, постарайтесь попасть в менее заметное место, чтобы не вызывать у присяжных слезы жалости, хорошо?

В зале суда было жарко и душно, и я вдруг почувствовал себя неспокойно. Левин, забыв обо мне, углубился в свои заметки, за Столом защиты Лукас и Крэнстон о чем-то тихо, но горячо говорили. После бесконечно долгого ожидания прозвучал призыв соблюдать порядок, и вошел судья Клебан.

Первое обращение к присяжным Левина было спокойным, логичным и убедительным. Он был явно уверен в подавляющей вескости своих доказательств — и столь же уверен в том, что присяжные это оценят. Он дал понять, что все прочие дела, имеющие отношение к процессу, всего лишь простая формальность, и было очевидно, что некоторые из присяжных были согласны с ним.

Выступление Крэнстона было короче, он встал в позу судьи, возлагающего на присяжных ответственность за решение: призвал их размышлять, не поддаваться необоснованному диктату мистера Левина и исполнять свой долг — ведь речь идет о человеческой жизни. Он намекнул, что защита раскопала некоторые новые обстоятельства. Он побуждал присяжных к работе мысли и вниманию при принятии решения. Расслабившиеся было присяжные выпрямились и приготовились бдеть.

Одна из присяжных заседателей — тучная матрона — особо привлекла мое внимание. Эта крупная женщина наверняка участвовала во всех местных спортивных мероприятиях, заправляла бридж-клубом, соседями, мужем и всеми прочими в округе. Не знаю почему, но мне показалось, что она неизбежно распространит свое влияние и на присяжных и от нее будет зависеть вынесенный ими вердикт.

Доктор Мэрфи, первый, кого вызвали на свидетельскую трибуну, описал место, причины и время смерти Сэма Флетчера в своей обычной «учтивой» манере, то есть с полным равнодушием к слушателям.

— Пострадавший получил две пули в затылок. — Левин громко повторил слова врача. — И почерневшие края раны указывают, что стреляли с очень близкого расстояния, так?

— Совершенно верно! — подтвердил Мэрфи.

Помощник прокурора вежливо обратился к Крэнстону:

— Свидетель к вашим услугам.

— Вопросов нет, — спокойно ответил тот.

Судебное заседание продолжалось до полудня, когда судья объявил перерыв на ленч. После перерыва, в два часа, Левин пригласил на кафедру Полника.

Полник своим трубным голосом заявил, что в день убийства, исполняя служебные обязанности, он следил за подзащитным, за пострадавшим и за неким Манделом. Полник поведал, как двое, воспользовавшись остановкой машины, скрылись от слежки.

— В котором часу это было? — спросил Левин.

Полник полистал свою записную книжку, нахмурил брови.

— Около одиннадцати часов сорока минут, — пробурчал он.

— Вы их видели снова в тот день?

— Нет, сэр.

— Расскажите теперь о времени и месте вашей следующей встречи с обвиняемым.

Сержант опять заглянул в записную книжечку.

— Этой же ночью я дежурил в офисе шерифа. В час сорок пять минут позвонила женщина, — бубнил он, — которая назвалась вдовой убитого, и сказала, чтобы мы выезжали к ней немедленно, так как лейтенант Уилер кого-то держит под приделом. Она сообщила адрес и прибавила, что еще необходима карета «Скорой помощи».

— А зачем, сержант?

— Потому что оба были ранены. Она сказала, что лейтенант истекает кровью, — ответил Полник.

Помощник прокурора сделал почти незаметную паузу и бросил быстрый взгляд на Крэнстона. Адвокат приятно ему улыбнулся, и мне почудилось легкое беспокойство в глазах Левина, когда он повернулся к Полнику.

— Продолжайте, сержант.

Полник описал сцену в вестибюле, которую он увидел, когда прибыл на место: Лукас опирался на стену, схватившись рукой за плечо, а я полулежал на полу в мокрых от крови брюках, сжимая револьвер, направленный на Лукаса. Сержант очень детально все изложил.

Левин предъявил пистолет и попросил Полника опознать его как оружие, найденное при Лукасе в момент ареста.

— Возражаю! — Голос Крэнстона прогремел по залу. — По показаниям самого сержанта пистолет находился на расстоянии пяти-шести футов от обвиняемого.

— Возражение принято! — Судья Клебан ударил молотком.

— Задам вопрос по-другому, — сухо проговорил Левин. — Этот пистолет вы нашли на полу, в пяти-шести футах от обвиняемого?

— Да, сэр! — Полник энергично кивнул. — Я узнаю отметку, которую тогда сделал на дуле.

Торжественно, по всем правилам, пистолет был приобщен как доказательство номер один.

— Еще один вопрос, — сказал Левин. — По чьему распоряжению вы действовали, когда следили за машиной?

— По распоряжению лейтенанта Уилера, — ответил Полник. — Вы понимаете, лейтенант считал…

— Достаточно, сержант. — Левин снова посмотрел на адвоката. — Свидетель в вашем распоряжении.

— У меня нет вопросов, — вновь улыбнулся Крэнстон.

Потом наступила очередь эксперта по баллистике, который засвидетельствовал, что в голову Флетчера, в мою ногу и потолок дома, где жил Флетчер, стреляли из одного пистолета — именно из того, который Полник обнаружил на полу приблизительно в пяти футах от Лукаса.

Его сменил эксперт по дактилоскопии. Он подтвердил, что все отпечатки пальцев на этом пистолете принадлежат обвиняемому. И так как у Крэнстона опять не было вопросов к эксперту, судья закрыл заседание до следующего утра.

— Ничего не понимаю, — бормотал Левин, когда минут двадцать спустя мы выходили из зала суда. — Что же он собирается нам преподнести?

— Он, наверно, бережет силы для будущего, — ответил я, пожав плечами. — Он единственный раз открыл рот, и лишь для того, чтобы подчеркнуть, что пистолет находился на полу, в пяти футах от Лукаса. Нелепое уточнение: если там были только Лукас и я, так кому же мог принадлежать пистолет, как не Лукасу?