Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Правда, в одном она ошиблась: я сумела собрать свои немногочисленные пожитки, отнести их в машину и без происшествий проехать между бетонными колоннами подземного гаража. Я сумела даже выехать на улицу, где был настоящий библейский потоп. И без особых трудностей нашла нужное мне шоссе. Только теперь я поняла, что оскорбительное Фридино сравнение меня с новорожденной вошью пробудило во мне силы, о существовании которых я даже не подозревала. Оказывается, не все можно безропотно проглотить.

Севернее Сарагосы возвышаются три горных массива с белыми, словно покрытыми эмалью, вершинами, упирающимися в небесный свод. До сих пор я долго ехала по лунообразному степному ландшафту. Здесь людям приходилось помогать Господу Богу с орошением. Удивительно, чего человек может достичь, обладая практической смекалкой и напористым характером. Кругом, насколько хватал глаз, я видела зеленые возделываемые поля. Я ехала слишком быстро, чтобы понять, что именно здесь выращивают. Различные оттенки желтого и зеленого подсказали мне, что здесь растет много видов растений.

В 28 милях от Бургоса с левой стороны шоссе появились ветряные мельницы. Покрытие шоссе блестело, как нефть на солнце, и уходило в будущее, как черта, проведенная по линейке. В Наварре горы повсюду грубо вторгаются в ландшафт. Не доезжая Логроньо, родины риохских вин, земля вздымается колоссальной волной, засаженной новыми виноградниками, пологие вершины заросли пиниями и повсюду разбросаны средневековые города. По обе стороны дороги зеленеют ухоженные оливковые рощи и ряды подстриженных живых изгородей, разделяющих полосы движения.

В одном месте на шоссе неожиданно показалось ползущее, похожее на ящерицу существо. На какую-то долю секунды мне почудилось, что мы с ним встретились глазами, но потом оно, спасая жизнь, метнулось в сторону. Фрида! — не удержавшись от сентиментальности, подумала я и решила, что теперь окончательно уже избавилась от всех преследователей.

Горы, дороги и без конца меняющаяся природа побудили меня открыть окна и петь псалмы. А возможно, меня побудили к этому пилигримы. Они шли по утоптанной тропе, часто параллельной с шоссе, небольшими группками, а иногда просто по двое. Обожженные солнцем, потные, с посохами и мешками. Я попыталась представить себе, что заставило их пуститься в этот путь. Причины, стоящие за такой епитимьей. Их мысли. Возможно, я могла бы написать целый роман о пути пилигримов в Сантьяго-де-Компостела. Интересно, могла бы я уговорить Фриду отправиться с пилигримами пешком? Едва ли.

Тут до меня дошло, что вместе мы с Фридой больше никуда не поедем. Это уже в прошлом. Я поняла, что отныне мне суждено одной тащиться на стертых до крови ногах, дабы искупить воровство, бегство, легкомысленное признание, самооборону и безответственное вождение машины — все это целиком и полностью было на моей совести. И потому искупить это я должна была в одиночестве. Тут уже не приходится рассчитывать на добрых попутчиков. Разумеется, можно попробовать, думала я, а «хонда» ровно гудела, несясь в левом ряду, словно я решила подобрать все тени, пока не наступила темнота.

К вечеру я была уже в Бургосе. Покружив немного по городу, я нашла улицу с односторонним движением, по которой проехала к собору. Там я остановилась в отеле «Дом Сида» и получила номер, окна которого выходили на собор, фонтан и многочисленные лестницы.

Фрида сказала бы, что вечернее солнце превратило романтичный гостиничный номер в адскую камеру. Я сбросила туфли, открыла бутылку с водой и распахнула французское окно. От холодных плиток пола я испытала шок. Естественная реакция человека, привыкшего к обычному деревянному полу. Да, в эту минуту тоска по деревянному полу стала для меня синонимом тоски вообще. По полу, который, показавшись холодным, уже через несколько секунд становился теплым и мог скрипеть, предупреждая о нежеланных посетителях.

Тени удлинились, когда звук, похожий на звук охотничьего рога достиг меня с невидимой сцены. Он напомнил мне, что все преходяще. Не здесь и не сейчас, но мало-помалу все поблекнет и отойдет в прошлое. Люди. Рукопись.

Собственно, Фрида была права. Я слишком растянула свой роман. Делала вид, будто не понимаю, что это уже конец. Очевидно, мне хотелось избежать расставания или пустоты, наступавшей после финала. С каждым разом эта пустота бывала все мучительнее. Ведь есть предел книгам, которые я еще могла написать. Может, эта была последней?

Самолет появился ниоткуда и оставил белые полосы на небе цвета нижнего белья. Звук послышался гораздо позже, как в фильме, где звук отстает от изображения.

Я надеялась, что в конце концов все начнет соответствовать друг другу. События, люди, вопросы и чувства — все обретет свой смысл. Но, конечно, так не получилось. Кто-то или что-то всегда оказывается за рамками романа. Так же, как в жизни. Становится жертвой беспорядочного сокращения или погони за чем-то неуловимым. В лучшем случае — загадкой или иллюзией, обещающей, что когда-нибудь человек узнает все. Но только кому такое под силу? Кому под силу знать все?

Я прислушалась к плеску фонтана. К стене дома был прислонен старый велосипед, и несколько молодых людей смеялись, сидя на парапете фонтана. Мы слышали один и тот же плеск воды, но едва ли слышали его одинаково. Для меня вода звучала на разные лады. Сперва, когда она взлетала вверх, слышалось нарастающее шипение. Потом — низкие полутона, и наконец она исчезала в песке между старой брусчаткой. Отчетливо слышались и обертоны. Поток переливался через край и был похож на проявитель для цветной фотографии.

Когда в водяном столпе на площади появилась радуга, я поняла, что нахожусь под огромным стеклянным колпаком. Там были и звуки и свет, но они казались синтетическими, ненастоящими. Даже вульгарными, как пейзаж, сделанный из пластмассы. И необъяснимым образом мое присутствие в этой комнате, в доме, простоявшем не один век, было лишь подтверждением того, что все будет повторяться бесконечно. Ничто не изменится к лучшему, скорее, наоборот. Во всем был привкус пустоты.

Я понимала, что мое душевное состояние обманывает меня, но это ничего не меняло. Под этим стеклянным колпаком, который был моей жизнью, мне вдруг ясно, как, наверное, и Франку, стало видно бессмысленное. Я смотрела на высокую радугу в водяной струе. Через несколько секунд она превратится в картину, которую я буду вспоминать или забуду. Жизнь мимолетна. Можно на некоторое время сохранится в чьих-нибудь воспоминаниях, но это, если повезет.

Сколько слоев может быть в романе? Персонажи, которые в нем действуют. Воспоминания и переживания писателя. Подсознание, создающее образы. Сознание, которое все сортирует. Традиция, заставляющая писать в определенном жанре. Социальные и литературные чаяния. Жизнь писателя в то время, когда он пишет именно эту книгу. Географические рамки. Тревога. Страх. Гнев. Угнетенность. Горечь. Одиночество.

Способны ли те, кто сейчас сидит и читает мою рукопись, найти смысл в том, что я пыталась выразить? Достаточно ли я сделала намеков, чтобы они все поняли? Личность Фриды? Или Франка? И Аннунген? Разве писатель не может в конце концов позволить себе увлечься своими персонажами и писать только то, что они ему диктуют? Что случилось бы, если бы Фрида победила меня в гараже и теперь она, а не я, ехала бы домой на «хонде»? Конец был бы совсем другой. Можно ли представить себе, что Фрида спровоцировала меня на драку за ключи именно для того, чтобы узнать, насколько я сильна и сумею ли сама добраться домой? Что она запланировала эту последнюю ссору, чтобы я решилась расстаться с нею? Кто из нас, она или я, поняли что Санне Свеннсен — главная героиня моей книги? Может, ее задача в том и заключалась, чтобы заставить меня это понять?

В эту минуту у меня в рюкзаке зазвонил мобильник. Я бросилась на него, словно хищник на дичь.

— Санне? Это Аннунген.

— Ох! — с облегчением вырвалось у меня.

— Я думаю, он поехал искать нас… Вскрытие показало, что он утонул. Он перелез через поручни. А может, его сбросили… — Голос ее слегка дрогнул. — Ведь их было двое. Теперь их допрашивают, но они все отрицают. Они говорят, что только разговаривали с ним в баре.

70
{"b":"256825","o":1}