Я чувствовала себя под наблюдением и тратила слишком много сил, пытаясь понять, что у Фриды на уме и каким будет ее следующий ход. Она подавляла меня вопреки моей воле, и я несколько раз была близка к тому, чтобы рассказать Аннунген о нас с Франком. Но всякий раз находила отговорки, убеждая себя, что рискую испортить себе рабочий день, если в результате моего рассказа в доме возобладают чувства и хаос. Или: я только усложню для Аннунген ее и без того непростое положение. Однако давление Фриды мучило меня. Я уговаривала себя не обращать на нее внимания и поступать так, как считаю нужным. И даже старалась обхитрить ее. Но это было нелегко.

Однажды утром, оставшись дома одна, я подошла к красному телефону раньше, чем осознала собственные намерения. Набрала номер и ждала. Долго. Он явно был вне досягаемости. Может быть, ехал через туннель или стоял под душем. В трубке трещало. И вот, после всех этих месяцев, я неожиданно услышала его голос. Совершенно естественный. Все оказалось на диво просто. Я чувствовала это по его голосу.

— Да, Франк слушает!

Мне стало ясно, что к разговору с ним я не готова. Во всяком случае, при таких обстоятельствах.

— Да? — вопросительно повторил Франк.

— Это Санне, — прошептала я, словно надеялась, что он не услышит меня из-за дальности расстояния.

— Санне… Санне! Ты мне звонишь?

— Да, я только хотела…

— Но это же замечательно! Как ты поживаешь?

Чего он добивается? Почему он не спрашивает о деньгах? — подумала я, расправляя одной рукой исписанные страницы блокнота. Уголки страниц вечно загибались.

— Все хорошо, — сказала я.

— Ты даже не представляешь, сколько раз я приходил к тебе и сколько звонил. Пока однажды мне не открыл дверь человек, который там теперь живет. Где ты?

— Я… Так, немного путешествую, — уклончиво ответила я, почти ожидая услышать от него жалобу, что Аннунген тоже нет дома.

— Уехала, потому что разочаровалась во мне? Из-за того, что я так и не попросил развода? — В его голосе звучало почти торжество. По крайней мере, по голосу было не понять, что этот человек потерял свое состояние.

— Как у тебя с чесоткой? — спросила я, ведь я не могла спросить об этом у Аннунген.

— Я не заразился, — засмеялся он.

Я сглотнула и стала снова разглаживать страницы. Но это было непросто. К тому же к ним снизу пристала самоклеющаяся бумажка.

— Где мы можем встретиться? Мне сейчас было бы удобно освободиться на несколько дней, — захлебывался он.

— Встретиться со мной нельзя. Я тебе позвоню.

— Ты хоть немного соскучилась по мне?

— Не буду отрицать, — призналась я.

— Санне, ты хоть понимаешь, что ты для меня значишь?

— Не имею ни малейшего представления.

Воцарилось молчание. Его дыхание было настоящим, но голос вдруг изменился, стал даже подозрительным. Он продолжал:

— Послушай?.. Почему ты позвонила? Этот номер? Ты звонишь со своего телефона?

— О чем ты?

— У меня на экране телефона не твой прежний номер. И в справочной мне сказали, что тем номером больше не пользуются.

— Телефон упал в воду, — тут же солгала я.

— И ты получила новый? Но почему же ты так долго мне не звонила? — спросил он ласково, словно заигрывал с девочкой, которая убежала из дома. Однако за его дружелюбием я ясно слышала подозрительность. Может, он пытался узнать, где я нахожусь? Или где находится Аннунген? Почему он не спрашивает про деньги?

— Раньше не получилось, — сказала я.

— Но, Санне, я так за тебя беспокоился! Чего я только не передумал!

— Так беспокоиться из-за какой-то женщины?

— Ты не какая-то женщина! Где мы можем увидеться?

— У твоей жены, — сказала я.

Вряд ли я собиралась это говорить. В таком случае, я решительно не помнила, что собиралась сказать после этих слов.

На мгновение Франк перестал дышать. И это понятно. Чем это я занимаюсь? Террором?

— Что ты хочешь сказать? — немного устало спросил он.

Поскольку терять мне было нечего, я решила идти до конца.

— Спроси обо мне у Аннемур.

— Санне, ради Бога… Ты ей все рассказала?

— Нет, пока что не рассказала. Ведь я думала, что ты это сделаешь сам, — жестко сказала я, не доставив этим радости ни ему, ни себе.

Мне было слышно, как лихорадочно работает мозг Франка. Он трещал, как уставший компьютер.

— Я это сделаю, когда буду просить о разводе. Зачем раньше времени мучить и ее и себя, — мягко сказал он.

— Но ты же умолял ее вернуться домой?

— Что у тебя за фантазии?

— Франк, я кладу трубку. — Для заключительной фразы мой голос звучал слишком жалко.

— Подожди, дорогая, не клади. Сперва мне надо узнать еще кое-что. Прошу тебя!

— Слушаю.

— Почему ты звонишь? Сама захотела? Или тебя кто-нибудь попросил позвонить мне?

— Кто мог просить меня об этом?

— Два человека. Один в кожаной куртке с кольцом в носу и густой шевелюрой, другой — в темном костюме, бритоголовый. Но я с ними уже расплатился. Так что не верь, если они будут говорить, что действуют в твоих интересах.

— А в чем заключаются мои интересы?

— Этого я не знаю, я только даю тебе совет, — выдохнул он.

Мне все-таки удалось разгладить страницу одной рукой. Теперь уголки выглядели как надо.

— Франк, почему ты не спрашиваешь о деньгах?

— Тсс! Кто-нибудь может… Мы поговорим об этом… о том, что я тебе должен, когда встретимся! — громко закончил он.

Он мне должен? Почему он так сказал? Неужели Франк действительно думает, что я сижу, окруженная людьми в костюмах и с кольцами в носу и что они заставили меня позвонить ему?

— Не надо ничего себе воображать, Франк. Поговори лучше о своих делах с Аннемур. А сейчас я кладу трубку, — сказала я, довольная своей последней фразой.

Когда я нажала на красную кнопку, у меня дрожали руки. Я уронила блокнот в корзину для бумаг. После всех этих месяцев я наконец-то услышала его голос! И наговорила ему массу глупостей! Совершенно бессмысленных. Вместо того, чтобы сказать что-нибудь, что могло бы утешить нас обоих и помочь нам. Меня поразила мысль, что разговоры почти всегда бывают такими глупыми. Особенно по телефону. Беспомощные звуки, не имеющие никакого смысла, болезненное желание оказаться рядом и вместе с тем невозможность удовлетворить простейшую потребность — прикоснуться к тому, с кем говоришь. Единственное, что оправдывает телефон, — возможность послать деньги или договориться о чем-нибудь практическом. А что еще? Ледяные звуки, хрипы и щелчок, за которым следует полная пустота. Телефон — важнейший предмет, с помощью которого человек может продемонстрировать свою беспомощность и одиночество. Зачем я вообще позвонила ему?

Что, собственно, Франк сказал мне? Спросил ли он, где он может со мной встретиться? Да! И я никак не откликнулась на его приглашение!

Но через минуту я подвела итог: он сказал, что хотел бы увидеться со мной, но вспомнил ли он при этом о своем разговоре с Аннунген? Нет!

Фрида права. Франк не изменился. И могла ли я, в таком случае, спокойно отнестись к тому, что Аннунген уезжает домой, чтобы по-прежнему жить с Франком?

Вечером мы гуляли по берегу, сидели на скамейке и смотрели на кошек, которые, наверное, живут среди камней мола. Их было много. Люди кормили их в определенных местах, так нам, во всяком случае, казалось.

— Интересно, это те же самые кошки, которых мы видим в парке, когда стемнеет? Они просто перемещаются туда с наступлением темноты? — спросила Аннунген, глядя на жирное, купающееся в море солнце.

— Да, кошки не позволяют собой управлять, — сказала я. — Они не ходят на поводке. Но едят из тех рук, которые предлагают им еду.

— И из нескольких возможностей всегда выбирают лучшую, — вмешалась в разговор Фрида.

— Я читала, что в прошлом веке группа художников называла себя «Сиджесскими кошками». Они жили здесь и стали, так сказать, собственностью города, но имен их я не помню. Одного из них точно звали Русиньоль. Я вообще плохо запоминаю фамилии, — сказала Аннунген.