— Вот теперь мы его сломим! Мы не только забрали у него деньги, мы забрали у него и жену! — тихо сказала Фрида.

— У меня никогда и в мыслях не было, что Франка надо сломить.

— Все отверженные женщины мечтают сломить такого, как Франк.

— Я не отверженная женщина.

— Вот как? А кто же ты? И почему тогда ты сидишь здесь?

Что можно ответить на такой глупый вопрос? Я молчала и продолжала есть. Но постепенно мне стало невыносимо одиноко.

— Как думаешь, что он предпримет, когда обнаружит, что она тоже исчезла?

— В начале он будет так занят своей новой пассией, что не заметит исчезновения жены, — безразлично сказала Фрида.

— Но потом ему придется договориться с нею, чтобы встретиться с детьми, и…

— И он натолкнется на стену! Когда-то ведь должен наступить конец, хватит ей мириться с его фокусами, он слишком легко отделывается всякий раз, — прервала меня Фрида.

— Не так уж и легко, — возразила я.

— По твоему голосу я слышу, что тебе его уже жалко. Ты скрываешь правду!

У меня мелькнула мысль: может стоит предупредить Франка? Не обязательно говорить ему, что Аннемур собирается путешествовать со мной. У него хватит времени помешать ее поездке, а я буду избавлена от ее присутствия. Этого он не забудет. Он будет мне обязан. Я стану его единственной союзницей. Но деньги? Деньги, вот самое главное.

На другой вечер мы въехали в самое сердце Авиньона, миновав старый городской мост и крепостную стену. Ехать по этим улицам было так же удобно, как по вымощенным коровьим тропам, а каменные стены грозили поцарапать «хонду».

Я решила, что последнюю часть пути до отеля «Миранда» разумнее пройти пешком. Войдя в приемную, я почувствовала, что оскорбляю это место, явившись сюда без кринолина. Современный рыцарь вынырнул из-за стойки, которая была антикварной уже триста лет назад. Он отдал приказ служащему более низкого ранга, в чьи обязанности входило поднимать и опускать на улице шлагбаум. Теперь «хонда» могла подъехать к отелю. Там, нежный как бархат, лакей помог нам с чемоданами и перегнал машину в надежное место. Меня обдало жаром стыда при мысли, что он обыщет машину и найдет спрятанные в ней евро. Мы находились в la Cite des Papes — Папском городе, и папа действительно имел здесь свою резиденцию до 1417 года, правда, потом тут уже не ступала нога ни одного папы.

Мы прогулялись, не выходя за городские стены. В одной нише недалеко от входа в отель стоял молодой нищий, похожий на Иоанна Крестителя. Он просто стоял и почти не просил. Словно знал, что мы что-то скрываем. Я подкупила его, потому что была неизвестной кузиной кардинала, совершавшей незаконное путешествие. Папа по-прежнему отсутствовал, но в саду Клементия V мы увидели старого пса, который весьма оптимистично пытался спариться с не протестовавшим терьером. Несколько молодых туристов, проходивших мимо, истерически смеялись над этим зрелищем. Один из них настолько вдохновился, что рыча стал тереться о бедро девицы из своей компании.

— Мало того, что нам встретилось столько странных экземпляров homo sapiens. Но я не думала, что нам попадется столько странных собак, — насмешливо сказала Фрида. — Мы наблюдаем их в течение уже многих месяцев. Похоже, люди держат собак лишь затем, чтобы дразнить тебя. Неужели они знают, что ты не переносишь шерсти?

— К чему ты это говоришь?

— К тому, что ты привлекаешь к себе всех собак, и тебе это не нравится.

— Я не в восторге от всех собак, но я ничего не имею против них, — буркнула я.

— Еще бы, ты так их боишься, что обходишь стороной, — засмеялась Фрида.

Я оставила последнее слово за ней и сосредоточилась на осмотре того, что меня окружало. В одном месте мы прошли мимо дома с кованой оградкой перед французскими окнами и трактиром с баром в первом этаже. Сперва я подумала, что пожилая пара, стоявшая там, опершись на оградку, вышла, чтобы подышать свежим воздухом. Мужчина был совершенно лысый, и, казалось, он хочет что-то нам крикнуть. Взгляд женщины был устремлен куда-то за площадь. Подойдя поближе, я увидела, что это всего лишь скульптуры. В доме на соседней улице тоже были такие скульптуры. Изображения людей в натуральную величину почти целиком заполняли окна. В каждом окне стояли женщина и мужчина, повернувшись друг к другу, они были частью действительности, но мы ничего не знали об их жизни.

Неожиданно меня охватило бессилие перед всеми этими человеческими отношениями, о которых я никогда ничего не узнаю. Жизнь этих людей, их судьбы, мгновенные встречи с искусством и красотой. Я уеду отсюда. Или это окажется где-то в недоступном для меня месте, а доступное мне, незаметно ускользнет от меня, потому что мой мозг не все способен постичь. Или мой интерес переключится на что-то другое. Может, все образы, все документы, все мечты о том, что когда-то было, — это лишь подмена действительности, удержать которую я не способна. Может, человеческий мозг слишком жаден до неизвестного? Так уж он устроен. Может, поэтому и любовь так трудна? Потому что она принадлежит к минутным переживаниям? Совсем как счастье? В состоянии ли наш мозг хранить такие мелочи? Является ли действительность лишь тенью мгновения? Когда все уже позади? И остались только дома, площади, кулисы, пережившие нас? Не потому ли человек и создает искусство?

Я попыталась поделиться своими мыслями с Фридой, но не уверена, что она меня поняла.

— Нам надо снова приковать тебя к письменному столу, у тебя слишком поднялось внутреннее давление.

На Площади Часов мы зашли в кафе, бывшее одновременно и киоском. Я села у окна, обращенного на площадь. Фрида ушла в уборную. Старомодная карусель с зажженными фонарями венчала площадь, залитую ярким солнечным светом. Неожиданно она закружилась, хотя на ней не было ни одного человека. Медленно.

В это время зазвонил Фридин телефон. Я выждала какое-то время, но слушать его звонки было мучительно и я протянула руку к ее куртке, висевшей на стуле.

— Да? — неуверенно проговорила я.

— Это ты? — спросил звонкий женский голос, очевидно, это была она.

— Да-да, говори.

— Ты уверена, что я не потревожу тебя своим приездом? Что ты пригласила меня не потому, что хочешь выглядеть доброй? Первый раз, когда ты позвонила нам домой и сказала, что Франк однажды помог тебе избавиться от старого шкафа и ты получила за него такие хорошие деньги… И мы разговорились, как будто сто лет знали друг друга… И я рассказала тебе, как мне тяжело… Скажи, ты пригласила меня в это путешествие только из жалости? Ведь это было для меня таким утешением! Но может, на самом деле ты вовсе не хочешь, чтобы я приезжала?

Я сидела с Фридиным телефоном в руках. Я говорила с нею. У меня была последняя возможность избавиться от нее.

— Как у тебя дела? — спросила я, чтобы выиграть время.

— Они грозят, что если я не отдам им деньги, то пожалею об этом.

— А что говорит… Франк?

— Он запретил мне обращаться в полицию. Говорит, что это пустые угрозы и что он на следующей неделе вернет им деньги. Но, по-моему, у них серьезные намерения. Я почти не выхожу из дому. Мне страшно. Я всегда была… немного истерична. Я могу не приезжать… если это слишком хлопотно. Я хочу сказать, что обойдусь, надо только взять себя в руки… Ведь Франка здесь нет… Он живет у нее.

— Я очень хочу, чтобы ты приехала. Жду встречи! — твердо сказала я.

Проснулась я от того, что ветер хлопал старыми ставнями. Красивые кованые крючки на рамах не выдержали, и оконные рамы грохотали от порывов ветра. Я встала, чтобы закрыть их. За окном все было серым. Комната находилась высоко, из нее открывался вид на красные крыши и серые каменные здания, вьющиеся растения и деревья в кадках. Но от дождя и ветра все преобразилось. Как будто обнажилась изнанка вещей. Я неожиданно испытала удовлетворение. Ветер вел себя, как сильный норвежский ветер. Но шум его был более отдаленный, я как будто могла управлять им. Я снова забралась в постель и лежала, слушая голоса его порывов. То высокие, то низкие. Они то отдалялись, то приближались. Где-то по соседству ветер подхватил что-то из жести. Эта железка и грохотала и пищала. Похоже на чайку вскрикнула птица. Здесь? Так или иначе это успокаивало и защищало. Да, правильно, это чайка. Вот она снова кричит.