— Все кончено! — прошептал он. — Водка выпита, и жизнь потеряна. Но нет, без боя я не сдамся!

Сергей, туго набив винтовочными патронами подсумок, прицепил шашку.

— Скажи эскадронному, что поехал в сорок шестой полк с пакетом, — заявил он вахмистру и, подойдя к коновязи, вскочил на свою лошадь. Вскоре фигура всадника с конем потонула во мраке осенней ночи. Сергей ехал на мельницу отца. Он знал, что красных там нет, и был спокоен. Он стремился попасть на мельницу до рассвета. Потайное место, где хранился ящик с аммоналом, ему было известно. Сергей то и дело пришпоривал коня.

«В котельную надо проникнуть со стороны реки, — думал он, — так безопаснее». Время приближалось к полночи. Усталый конь шел уже шагом. Впереди мелькнул слабый огонек и погас. И, когда Сергей выехал из маленькой знакомой ему рощи, огонек, казалось, горел недалеко. «Скоро мельница». Поднявшись на стременах, Сергей стал напрягать зрение. Все было затянуто густой пеленой тумана, и ничего не было видно. Водная пыль забивалась под воротник шинели, стекала с лица. Смахнув ее с усов, Сергей остановил лошадь. До его слуха донесся глухой лай собаки. Вскоре лошадь Фирсова беспокойно повела ушами и издала тревожный храп. Где-то недалеко в степи прозвучал тоскливый вой одинокого волка. Сергей снял с плеча винтовку и положил на седло. «Воет, проклятый, собак поднял некстати», — подумал он недовольно и тронул коня. Объехав мельницу стороной, он углубился в прибрежные кусты и слез с лошади. Не выпуская винтовки из рук, Фирсов, цепляясь за тальник, медленно спустился к реке. Вот и знакомый колышек, вбитый в землю еще старым Никитой. Здесь должен быть ящик с аммоналом, так показывал отец. Положив винтовку возле себя, Сергей начал шашкой разрывать землю. С реки дул холодный ветер. Плескались о берег волны. Фирсов торопливо, порой останавливаясь, прислушивался к шуму воды и прибрежного кустарника. Наконец острие шашки уперлось во что-то твердое, и Сергей вытащил ящик. Открыл крышку и, положив в карман бикфордов шнур, стал подниматься со своей ношей наверх. Он осторожно пробрался к заднему ходу, который вел в котельную, и нажал плечом на маленькую дверь. Она оказалась закрытой изнутри. Сергей сделал попытку еще-раз открыть дверь, но, несмотря на его усилия, дверь не поддавалась.

Фирсов ощупью направился вдоль стены и остановился на углу, вглядываясь в темень. Рабочие мельницы спали. Лишь в конторе светился огонек. Обойдя осторожно двор, Сергей подкрался к окну. Через мокрые от дождя стекла были видны сидящие за столом люди. Один из них, высокий и широкоплечий, одетый в кожаную тужурку, показался Фирсову знакомым, проведя осторожно рукой по стеклу, он узнал Епифана Батурина.

«На мельнице партизаны», — пронеслось в голове Сергея и, пятясь от окна, он вернулся к углу, где лежал аммонал. На дворе было тихо, не слышно и собак.

«Сторож, вероятно, спит», — Фирсов тихо пошел мимо предамбарья и, обойдя весы, стал приближаться к входу в котельную. Неожиданно он услышал за собой голос:

— Эй! Кто тут бродит?

Сергей замер и, казалось, слился с темнотой. Было слышно, как звякнул затвор винтовки.

— Эй! Кто там? — повторил сторож.

Опустив тихо ящик с аммоналом на землю, Сергей быстро повернулся на шум шагов и, когда охранник подошел ближе, рванул дуло его винтовки и навалился на опешившего сторожа. Залаял, гремя цепью, знакомый Сергею огромный рыжий пес Полкан. Ему ответили собаки из поселка. Из конторы по ступенькам лестницы застучали сбегавшие люди. Бросив полузадушенного охранника, Сергей метнулся через двор в кусты, где была лошадь, и, вскочив в седло, помчался в степь. Перед утром он чуть не наткнулся на разъезд красных, и только быстрый конь спас его от погони. Сергей углублялся все дальше и дальше в безлюдную степь. В полдень, проехав стороной казахский аул, ок заметил одинокую юрту и направил к ней коня. Встреченный лаем собак, голодный Фирсов крикнул вышедшему из жилья пастуху-казаху:

— Дай ашать.

— Колчак? — не спуская глаз с погон Сергея, спросил тот.

— Колчак, Колчак! — ответил тот торопливо и выжидательно посмотрел на казаха.

— Колчак-та албасты[4], — хозяин юрты презрительно сплюнул и повернулся спиной к путнику. — Айда, езжай! — махнул он рукой на степь. — Моя Колчак не кормит.

Сергей выругался и тронул коня за повод. Под вечер он оказался в полосе солончаков, и усталая лошадь пошла шагом. Фирсов слез с седла и потянул ее за повод. Конь едва передвигал ноги. Сергей огляделся. Кругом лежала мертвая равнина, покрытая тонким налетом соли. Попрежнему моросил мелкий дождь, и серые облака стремительно неслись над степью, бросая холодные волны водяной пыли на еле бредущую лошадь и одинокого человека, похожего на затравленного волка…

…В начале лета на смену отряда Охоровича прибыла в Марамыш рота каппелевцев. Командовал ею Константин Штейер. Ему была придана сотня кавалеристов из разбитого под Миньяром пятого казачьего полка. Красная Армия была уже на подступах к Челябинску. Дома и улицы Марамыша наполнились колчаковцами. Подготовлялась крупная операция против партизан, штаб которых находился попрежнему в Куричьей даче. Получив сообщение о группировке белых, Русаков созвал своих командиров. Обрисовав коротко военную обстановку, Григорий Иванович заявил:

— Нам нужно идти теперь на соединение с Красной Армией. Будем двигаться, минуя Челябинск. Тебе, товарищ Шемет, придется прикрывать обозы, — обратился Русаков к начальнику конного эскадрона, — чтобы отвлечь внимание неприятеля. Группа Батурина с Осокиным должна навязать белогвардейцам бой, вынуждая колчаковцев отступить в обратном от нас направлении…

— Григорий Иванович, а почему мы не можем идти прямо на Челябинск? — спросил Шемет.

— Этот район полон отступающими колчаковцами, а обходной путь будет более надежным. Там нас поддержат крестьяне, — ответил Русаков. — Есть еще вопросы?

— Понятно! — ответил за командиров Епифан.

— Теперь по местам. Подготовьте людей к выходу часа через два, — Русаков посмотрел на свои часы. Было без четверти семь вечера, — до наступления темноты мы успеем переехать Волчью балку. Дальше пойдет проселочная дорога, и двигаться будем быстрее. Шемет, Батурин, Осокин, прошу остаться, остальные свободны…

Русаков прошелся по землянке.

— Предупреждаю, в серьезные бои не ввязываться, ограничиваться мелкими стычками и после них рассеиваться. Такова тактика нашей борьбы. Помните, вы нужны родине. Враг подыхает, но не добит, — помолчав, Григорий Иванович повернулся к матросу.

— Боюсь я за тебя, Федот. В бою ты слишком горяч. Береги себя…

Тот поправил бескозырку и ответил:

— Душа не терпит, Григорий Иванович. Всех бы я их, гадов, перестрелял!

— Ну вот, видишь, какой ты! Командир в бою должен быть выдержанным, хладнокровным. Как твой ординарец поправляется? — спросил Русаков.

— Второй день на ногах, ходит и тренькает на балалайке, — улыбнулся Федот.

— Дельный вышел из него разведчик. Оберегай…

Русаков остановился перед Батуриным и положил руку на его плечо:

— Епифан, если будет потеряна связь с отрядом, держись в районе Марамыша. Распуская своих людей по деревням, предупреди, чтобы они были наготове…

— Ясно, — коротко ответил тот.

— Товарищ Шемет, подготовьте своих людей к выступлению. Ты должен держаться в арьергарде… Ну, друзья, до скорой встречи!

Григорий Иванович пожал руки командирам и, когда те вышли из землянки, долго обдумывал план отхода.

…Основные силы партизан, захватив с собой больных и раненых, вышли из лесов Куричьей дачи и, перевалив Волчью балку, растянулись по узкой проселочной дороге.

Впереди с группой командиров ехал Русаков. Лицо его было хмуро и сосредоточенно. Предстоял опасный путь через богатые села, где сильно было влияние кулаков и кадетов. На третий день, обойдя стороной Пепеленко, отряд Русакова пересек железную дорогу и углубился в леса. Соблюдая осторожность, партизаны двигались больше ночью, скрываясь днем в балках, вдали от дорог. Опасность встречи с белоказаками для отряда, казалось, уже миновала, как однажды высланная вперед конная разведка донесла, что со стороны башкирской деревни Могильное двигается большой отряд пехотинцев и кавалерии. Отступая под натиском Красной Армии, часть беляков, спасаясь, шла без дорог.