– От чего? С ним случился приступ? – попытался навести справки журналист.

– Вы – родственник покойного?

– Нет, я журналист «Депеши», Оливье Симон, вот моя профессиональная карточка, я могу войти? – протянул он удостоверение пожарному.

– Это полиции решать, а не мне. Подождите здесь. А вы, дамы, родные покойного? – обратился он к Екатерине Великой и Касе.

– Нет, – честно признались они, – мы пришли на встречу с ним.

– Ну так скажем, что эта встреча теперь состоится не скоро, – с черным юмором заявил пожарный, – а вот и наши жандармы, с ними и пообщаетесь.

Из машины выскочил комиссар Бернье и удивленно уставился на мать с дочерью.

– Вы – здесь? – и больше ничего не говоря, быстрым шагом прошел внутрь.

– Вы знакомы с комиссаром? – заинтересованно обратился к ним Оливье.

– Нет, просто так получилось.

– Что – получилось? – не отставал журналист.

Поняв, что так просто они от него не отделаются, Екатерина Дмитриевна пояснила:

– Мы его уже встречали на месте смерти нашего нотариуса.

– Вы хотели сказать, на месте убийства вашего нотариуса, – усмехнулся журналист.

– Убийства! Значит, это был не несчастный случай и не приступ! Откуда вам это известно? – выдохнула Кася.

– Из разного рода очень достоверных источников, – уклонился от прямого ответа журналист и с энтузиазмом потер руки, – а история становится все более и более интересной! Если вы захотите со мной поговорить, вот моя визитная карточка, я остановился в той же гостинице, в которой убили вашего нотариуса. Так что, если возникнет желание поговорить, позвоните. А сейчас, извините, но служба зовет.

С этими словами Оливье Симон решительным шагом направился в сторону врачей и пожарных.

– Ты видишь, я была права! Марка убили! – воскликнула Екатерина Великая, когда они остались одни.

– Очень странное убийство, – задумчиво пробормотала Кася, наблюдая за жандармами. И еще одна идея вертелась в голове, никак не даваясь в руки. Словно она упустила что-то очень важное.

Тем временем появились полицейские в белых балахонах научной полиции, судмедэксперт и еще несколько агентов в штатском. На пороге вновь возник комиссар Бернье. Увидев мать с дочерью, он развернулся и решительным шагом направился к ним.

– Странное совпадение, не правда ли, мадам и мадемуазель Кузнецовы? – назвал он их по фамилии. – Вы становитесь все более и более интересными свидетельницами. У вас с покойным была назначена встреча?

– И да и нет, мы встречались вчера, и он нам сделал предложение. Я изучила это предложение и решила его принять. Позвонила ему вчера вечером, и так как он не ответил, решила приехать и поговорить.

– А тот месье, каким образом он оказался здесь?

– Он представился журналистом из «Депеши», – ответила мать.

– Оливье Симоном, – дополнила Кася.

– Понятно, – покачал головой Бернье.

– Комиссар! – появился на пороге судмедэксперт.

– Иду – откликнулся тот. – Я думаю, что нам нужно встретиться, и чем скорее, тем лучше. Вы могли бы подойти сегодня часа в три?

– Конечно. – Мать и дочь ответили в унисон.

– Отлично, на этом и договоримся.

Екатерина Дмитриевна и Кася еще пару минут постояли на месте, потом, не сговариваясь, повернули к машине. Оставаться здесь больше было незачем. Близкими людьми покойного они не являлись. В реальности с Раймоном они познакомились только вчера и особой привязанности к нему не испытывали. В машине на обратном пути не разговаривали. Каждая была погружена в собственные думы. И только подъезжая к дому, Кася наконец поняла, что ей не давало покоя последний час. Оливье Симон утверждал, что опоздал на встречу, потому что заплутал в дороге. Следовательно, был у Раймона в первый раз. Тогда выходила маленькая неувязочка. Каким это образом журналист мог знать, с какой стороны дома находятся окна салона? Ответа напрашивалось два: фантастический – он был ясновидящим, или вполне реальный – месье журналист уже не раз бывал в этом доме. Впрочем, она тут же отмахнулась от этих мыслей. Месье Симон врал как сивый мерин, это точно, но вникать, почему и с какой целью, ни сил, ни желания у нее не было…

В среду Фелипе всегда посещал своего старого учителя бокса. Когда-то Сальваторе был другом его отца. И после гибели последнего именно он взял под свое крыло мальчика, именно он научил его дисциплине, выдержке, научил сносить удары и наносить ответные. С ним Фелипе начал понимать тактику и стратегию не только поединка на ринге, но, что было гораздо важнее, тактику и стратегию жизни. Недаром противники часто за глаза называли его боксером. Но Фелипе был не просто боксером, он был чемпионом, и он никогда не разменивался ни на медь, ни на серебро, только золото всегда и во всем.

На этот раз он застал Сальваторе совсем слабым. Хронический бронхит не давал дышать, а ломаные-переломаные кости старого боксера отчаянно болели и мешали двигаться. Но взгляд старика был таким же жестким, а рукопожатие – крепким.

– Почему ты упрямишься, Сальваторе, я ведь могу нанять тебе лучших врачей и положить в самую дорогую клинику, там тебя мигом поставят на ноги! – возмутился упрямством старого тренера Фелипе.

– А зачем?

– Что – зачем? – не понял Феррейра.

– Зачем меня ставить на ноги? – усмехнулся старик.

– Ах, вот ты куда гнешь, старый хитрец! – возмутился Фелипе.

– Никуда я не гну, а сколько на веку написано, столько и проживу! И так, как хочу, и там, где хочу! – твердо ответил старик. – А со своими клиниками и врачами ты меня только на тот свет раньше сведешь. Я жил здесь и умирать буду здесь!

– Твоя взяла, старый упрямец! – вздохнул Фелипе, прекрасно понимая, что во многом его старый учитель прав.

– Ты лучше о своей жизни задумайся, сынок, вместо того чтобы о моей переживать, – перевел разговор на другую тему Сальваторе.

– Говори, хитрец, что не так в моей жизни? Что опять тебе донесли?

– Куда исчез Хосе, Фелипе?

– На этот вопрос ответить я не могу, – твердо произнес Фелипе, – но его семья ни в чем не нуждается.

Перед глазами встало перекосившееся от бешенства лицо жены Хосе, когда он принес ей деньги и пообещал принести еще. Вспомнил он и лицо маленького мальчика, сына Хосе. Он никогда больше не увидит отца. Он разрушил их жизнь. Он прекрасно понимал это. Почему он это сделал? Из гордости? Потому что ему нравилось уничтожать? В гневе? Нет, Фелипе обязан был это сделать. У него не имелось другого выхода. Мир, в котором он вращался, был слишком жестоким, оставь он Хосе в живых, и все восприняли бы это как проявление слабости. А он не имел права быть слабым! Каким бы железобетонным ни являлся его статус, его должны бояться. Хосе был предателем и вором, а больше всего на свете Фелипе презирал предателей. Эти люди не имели права существовать. Он уважал своих врагов, но презирал шакалов!

Сальваторе внимательно наблюдал за собственным учеником. Он его знал слишком хорошо.

– Ты никак не успокоишься, Фелипе, – произнес Сальваторе и закашлялся. – Почему?

Фелипе и сам себе часто задавал этот вопрос. Почему? Яблоко от яблони недалеко падает! Наверное, не давали покоя гены его отца. Да и потом, легкие деньги и самое главное власть, которую они давали, влекли неудержимо. Фелипе прекрасно понимал это. Конечно, он не считал себя полностью находящимся во власти этой силы, иногда ему даже нравилось ей противиться, но он был разумным человеком. Или ты имеешь деньги и власть, и тогда другие подчиняются тебе, или ты ничего не имеешь, и тогда подчиняешься другим. Мир был разделен на господ и слуг, а на судьбы последних он достаточно нагляделся в детстве. Так что было бы глупо отказываться от собственной судьбы. Он не родился повелителем, он стал им. А что касается одиночества на вершине – это сказки для неудачников, чтобы они чувствовали себя комфортнее. Фелипе никогда не был одинок, да и скучать на вершине не приходилось…

Поговорив еще с полчаса со стариком и наказав одному из охранников купить все необходимое, Фелипе попрощался с учителем и вышел. Он был доволен, что повидал Сальваторе. Сколько ему еще осталось? Учитель был крепким орешком, но и не таких старость и болезни раскусывали достаточно быстро. Горькая складка перерезала лоб. Сальваторе был последним близким человеком и единственным настоящим другом, который остался у Фелипе на этой земле с момента смерти матери. И теперь старику осталось совсем недолго. У Фелипе не имелось ни жены, ни детей. Почему? Он прекрасно знал, что окружающие его люди не раз задавали себе этот вопрос. Но никто не осмеливался произнести его вслух. А Фелипе молчал. Еще юношей он понял, что бедное человеческое наслаждение не для него. Несколько конвульсий разгоряченных и скользких от пота тел и разрывающее сердце ощущение полной и беспощадной пустоты. Сладострастные крики, скользкое чрево и острый запах самки – все это для животных, ему даже противно было себе представить, что он, Фелипе, был зачат таким же способом. Нет, любовь для него была чем-то иным. Она не принижала, она возвышала, ей не нужно было низменное плотское удовольствие, которое он сравнивал с удовольствием чревоугодия и дефекации. И самое главное, она не опустошала, а наполняла душу восторгом и ликованием. Он уже давно понял, что удовольствия тела не для него. Он даже не испытывал никакого вкуса ни к еде, ни к питью. Он знал, что подчиненные втихую прозвали своего патрона роботом. Робот так робот. Главное, что мало кто знал подлинную страсть Фелипе, страсть, которой он готов был отдать самого себя. В его жизни была женщина, единственная, неповторимая и невыразимо прекрасная. В его жизни была Дама, только она имела право на все, и только ей была посвящена жизнь Фелипе Жоакима Феррейры.