— Да, но милость и сострадание не то же самое, что особые привилегии, — указал Петр, — В конце концов, я могу проявить сострадание и к ворону, но я не ношусь с ним как с писаной торбой.

«Неужели мое желание, чтобы он выделял меня, так бросалось в глаза?» — удивилась Мария.

Иисус ответил лишь после долгого молчания, показавшегося вечностью.

— В грядущем Царствии мы все будем сокровищами Господа. как это было в Эдеме. Но Мария в большей степени, чем вы, обладает тем, что при жизни формирует душу. А что же формирует душу? Отвечу: страдания. Это печальный факт, но без страданий наши духовные глаза зачастую так и не открываются. А Мария страдала немало — ее терзали демоны, она потеряла мужа, сначала лишилась его любви, а потом он умер, на нее возвели напраслину, у нее отобрали дочь. Человек, перенесший такие испытания, отличается от прочих, подобно тому, как срезанное и выдержанное дерево отлично от зеленеющего. Так что дело тут не просто в видениях.

— Ты хочешь сказать, что мы подобны зеленеющему дереву? — обиженно спросил Петр, обводя взглядом товарищей.

— В плане сравнения — да, — подтвердил Иисус.

— Как этот нелепый костер, разведенный снаружи, который лишь тлеет и дымит, потому что в нем горят зеленые ветки? — недоверчиво спросил Петр.

— И чего ты прицепился к Марии? — послышался спокойный голос Иуды, — У тебя нет никакого права порицать ее.

— Неужели ты не видишь, что происходит? — возразил Петр, — Никаких любимчиков не должно быть!

— Петр! — сказал Иисус. — Я плотник. Как по-твоему, разбираюсь я в дереве — зеленом и зрелом? Тот, кто говорит, будто зеленое дерево бесполезно, не прав, ибо любое дерево вначале было зеленым.

— Неужели я должен ждать и ждать, пока зелень пожухнет? — взмолился Петр. — Я хочу приносить пользу сейчас.

Иисус посмотрел на Петра, и на лицо его набежала тень.

— Ох, Петр, — вздохнул он. — Сейчас, когда ты молод, ты одеваешься сам и идешь, куда тебе хочется. Но когда состаришься, ты протянешь руки, и кто-то другой оденет тебя и поведет туда, куда ты не хочешь идти.

Петр открыл было рот, чтобы ответить, но проглотил свой ответ и тяжело опустился на место. Иисус описал ему видение — что бы оно ни означало, Петру вовсе не хотелось этого слышать.

Воцарилось гробовое молчание. Мария слышала дыхание каждого, и ей было настолько не по себе, что хотелось убежать отсюда, даже под дождь, лишь бы не находиться рядом с людьми, которые так плохо к ней относятся.

«Но ведь не все же они относятся ко мне плохо, — убеждала она себя. — Даже Петр не то чтобы меня не любит, просто ему не нравится то, что он считает моим особым положением».

Мария посмотрела на мать Иисуса, на отважную Иоанну и нерешительную Сусанну. У них-то точно нет ко мне неприязни, я всегда ощущала близость с ними. Андрей, Филипп, Нафанаил — эти всегда относились ко мне дружелюбно. Даже Симон, кажется, любит меня и остальных. Матфей, Иаков Меньший и Фаддей, я не очень хорошо их знаю, они себе на уме, но и от них никогда не исходила враждебность. Значит, Петр. Только Петр завидует видениям. Стоит ли мне расстраиваться из-за него одного? Впрочем, стоит или не стоит, а мне все равно неприятно. Чувства одного человека влияют на общий настрой. Все равно как… как добавить к сухому валежнику в костре зеленую ветку, тут же повалит дым.

— А теперь нам самим нужно поужинать, — промолвил Иисус, как будто ничего не произошло, — Надеюсь, какая-то еда у нас осталась. Кто может что-нибудь предложить?

Петр, опустив голову, полез в свою торбу, прочие последовали его примеру н неожиданно для себя обнаружили некоторое количество припасов. Один за другим они выкладывали их перед Иисусом — плоские хлебцы, лепешки из смокв, немного винограда и ломтиков сушеной рыбы.

— Ну вот, и у нас будет пир, — молвил Иисус с теплой улыбкой. устраняя возникшую между ними неловкость. При всех своих недостатках и слабостях они были одинаково дороги ему, и он дал им это почувствовать. — Друзья, давайте возблагодарим Господа. — Он взял маленький кусочек хлеба, разломил его со словами: «Хвала Тебе, Отец наш, посылающий нам хлеб наш насущный» — и, держа в крепких руках плотника две половинки, протянул своим соседям слева и справа.

Каждый поступил так же. Когда хлеб дошел до стоявшей последней в ряду Марии, от него должны были остаться только крошки, но ей достался порядочного размера ломоть. Она обвела взглядом остальных и увидела, что они очень стараются не выдать своего изумления.

— Благословен Господь, всегда пекущийся о нуждах наших, — промолвил Иисус, с улыбкой наблюдавший за их лицами. — Вы можете положиться на то, что Он не забудет о вас. Если Ему не составило труда накормить множество, то Он накормит и вас. Взять тех же воронов: они не сеют, не жнут, не собирают зерно, но Господь заботится об их пропитании. И ежели он помышляет о вороне, то не покинет и тебя, Петр.

При звуке своего имени Петр вскинул голову, чуть ли не раболепно ожидая упрека, Иисус же сказал:

— Господь любит тебя не меньше, чем воронов. Трудно запомнить противоположное: Он любит воронов не меньше тебя, — Иисус помолчал и добавил: — Господь укорил Иова, сказав: «Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?»[60] Это был не Иов.

Все, как по волшебству, изменилось, и в их убогом убежище под дубом воцарилась атмосфера роскошного пира, как будто они возлежали на красивых ложах с позолоченными ножками и шелковыми подушками, в самом изысканном обществе, какое только можно себе представить. Впрочем, разве они не были избранными, удостоенными высочайшей чести? Мария, только что чувствовавшая себя чуть ли не отверженной, ощутила сильнейший порыв любви ко всем своим собратьям. Она посмотрела на Иисуса, который беззаботно смеялся, склоняясь то к стоявшему по одну сторону от него Иакову Большому, то к расположившая по другую Иоанну. Все остальные в их кругу тоже улыбались, а Иуда, она заметила это, пытался поймать ее взгляд. Даже он казался сейчас смягчившимся и терпимым.

Когда она повернулась, чтобы снова посмотреть на Иисуса, то увидела, что его лицо вдруг осветилось, словно радуга на темном небе, и одеяние засияло. Да так, что глазам стало больно.

Машинально Мария повернула голову и увидела, что большинство ее спутников увлечено трапезой. Только Петр, Иаков Большой и Иоанн взирали на Иисуса расширившимися от восхищения глазами. Они увидели то же, что и она.

Именно это — ослепительное лицо, сверкающее одеяние — было явлено Марии в недавнем видении. Как быстро оно воплотилось в явь.

В тусклом сумраке зимнего дня путники деловито двинулись на север, стремясь достигнуть границы, проходившей близ гори Ермон. и перейти на земли Ирода Филиппа, избавившись тем самым и от назойливых толп, и от слежки со стороны людей Антипы.

Дикий безлюдный холмистый край, по которому пролегал их путь, изобиловал деревьями и речушками, с плеском сбегавшими вниз по склонам, в долину Иордана. Здесь было прохладно, а на вершине видневшейся вдалеке горы Ермон уже лежал снег. По весне эта белая шапка таяла, что влекло за собой разлив Иордана и подъем воды в Галилейском море.

«Жаль, — подумала Мария, — но я совсем не помню, что там, в Писании, говорится насчет Дана и Иеровоама. Впрочем, у нас тут не один Иисус сведущ в старинных текстах. Почему бы мне не спросить Фому?»

От нее не укрылось, что Фома, к которому она обратилась, был польщен этим.

— Великое благо, когда ты так начитан, — сказала Мария. — Представляю себе, как это здорово, самому знать ответы на все вопросы.

— Благо-то благо, но и тут есть оборотная сторона, — отозвался Фома. — Порой знания придают излишнюю самоуверенность. Человеку начинает казаться, что его понимание того или иного текста единственно правильное. А между тем может существовать сотня, а то и тысяча способов трактовки одного и того же отрывка. Если ты упираешься лишь в один, это чревато заблуждением.