Иисус помолчал.

— Но есть четвертое место, куда может упасть Слово. Оно может упасть на почву добрую, и всходы на ней будут обильны. Когда мы сеем, мы лишь стараемся разбросать семена как можно шире, но на какую почву упадут они, нам неведомо. Постарались вы хорошо, я горжусь вами. И пусть теперь Господь позаботится о всходах. Видите эти ячменные поля? — продолжал Иисус. — Сейчас они голые, но во время сбора урожая будут полны налившихся белым зерном колосьев. Вы помогли мне сеять, понадобитесь и когда придет время жатвы.

— Ты хочешь, чтобы мы собирали зерно? — Петр был разочарован.

— Не зерно, но души, — пояснил Иисус. — Но гляньте, видите людей на дальнем конце полей? Они готовятся к Суккоту.[51] Давайте устроим здесь свой шалаш и проведем праздник с ними. — он посмотрел на учеников с любовью, — Но сначала вернемся к Иордану. Нужно еще кое-что сделать.

Иисус повернулся и повел их к поросшему тростником берегу реки. Без подпитки зимними дождями и тающими весенними снегами река обмелела, и вода в русле стояла низко. Он велел им спуститься по крутому откосу к самой кромке, а когда они встали бок о бок, Иисус наклонился и зачерпнул в ладони пригоршню воды.

— Иоанн крестил в Иордане крещением покаяния. Я не крещу никого, но позднее, как вы увидите, буду крестить огнем. Сейчас вы должны окрестить друг друга, не в покаянии, но в братстве и сестринстве — хотя для тех, кто следует за мной, нет ни женщины, ни мужчины, ни раба, ни свободного, ни эллина, ни иудея.

Ученики переглянулись, потому что ни рабов, ни эллинов в их сообществе все равно не было. Или это только пока?

— Иоанн, возьми пригоршню воды и полей ее на голову одного из твоих братьев или сестер, — велел Иисус.

Иоанн наклонился к реке, потом повернулся; вода струилась меж его пальцев, когда он попытался выбрать кого-нибудь. Он поднял руки над головой Марии, и она почувствовала, как льется на нее холодная вода, и услышала слова Иоанна:

— Узами водного крещения мы связываем себя с Иисусом и друг с другом.

Вода тонкими струйками еще стекала по ее лицу, а она уже зачерпнула воды Иордана и полила на голову Иоанны со словами:

— Сим присягаем мы Иисусу и друг другу.

Один за другим, по цепочке обряд повторялся другими учениками. Произносимые слова немного разнились, но суть их оставалась неизменной. Когда же все закончилось, они обратили сияющие лица к улыбавшемуся Иисусу.

— Кто мои братья и сестры? — вопросил он. — Все вы мои сестры и братья!

А мимо них потемневшие в меркнущем свете, уже не мутно-зеленые, а бурые текли и текли воды Иордана.

На праздник кущей все жители Израиля должны были на семь дней покинуть свои надежные дома и жить в шалашах из пальмовых и ивовых ветвей, называемых кущами, в память о предках, ютившихся в шатрах во время странствий по пустыне с Моисеем. То был веселый праздник, наступавший после сбора урожая оливок и фиников, как раз перед зимними дождями. На основании оставленных Моисеем указаний книжники определили, какими именно должны быть эти строения — отдельно стоящим, временным убежищем, имевшим не меньше трех стен и определенную высоту. И чтобы крыша кущей позволяла видеть небо и звезды. Обстановка для таких жилищ предписывалась самая скромная, жить же в них надлежало полных семь дней, пока не пойдут ливни. Внутри шалаши украшали листьями и фруктами.

Правда, даже в вопросе о шалашах между иудеями не было единодушия. Саддукеи, которые верили исключительно в написанный Закон, говорили, что для постройки самого шалаша необходимо использовать лимон и мирт, пальму и иву. Фарисеи, утверждавшие, что помимо письменной есть еще и устная традиция, заявляли, будто эти растения должны применяться только для церемониального покрытия. Последователи этих школ принципиально не ставили кущи рядом друг с другом.

— И все-таки, учитель, какими должны быть кущи? — спросил Иуда. — Что использовать, ветви или прутья?

— А почему бы не то и другое? — промолвил после недолгого раздумья Иисус. — В конце концов, все, что годится как строительный материал, может быть использовано. А что не положено, никто и так не возьмет: не станем же мы возводить шалаши из кипариса.

Холмы, окружавшие Вифсаиду, изобиловали деревьями и кустами. так что ученики разбрелись по склонам, собирая сучья и ветки. Вокруг было полно народу, собиравшего мирт и пальму, — люди перекликались, аукали, молодежь смеялась, парни заигрывали с девушками. Если на открытой местности зелень давно пожухла под палящим летним солнцем, то в лесу царила прохлада, и над головами Марии и ее спутников шелестели зеленые кроны тополей и дубов.

Веселые, беззаботные голоса юношей и девушек всколыхнули в ее сердце грусть.

«Неужели, — подумала она, — эти забавы уже не для меня? Все осталось позади навсегда, а ведь мне еще нет тридцати. Как быстро пролетела жизнь!»

В следующий момент Мария уже укоряла себя за слабость. Почти тридцать — это уже не юность. Многие в этом возрасте уже овдовели и живут одними воспоминаниями.

Но Иисус… Она бросила взгляд на своих спутников, ломавших прутья. Может ли он… смотрит ли он на меня иначе, чем на них?

И что это значит, если так? Я смотрю на него не так, как на любого другого мужчину из тех, кого знала, но от этого он не перестает быть мужчиной.

Когда-нибудь он женится. Он должен. Ему нужна спутница.

Ее руки перестали двигаться и собирать ветки. Небо словно завертелось вокруг нее.

«Почему я вообще думаю об этом? — мысленно крикнула Мария, — Я должна прекратить это. Это неправильно!»

«А что тут неправильного?» — прозвучал на задворках сознания тихий, вкрадчивый голос.

Ее собственный внутренний голос — или шепоток Сатаны? Но почему Сатаны? Иисус мужчина. Мужчины женятся. Это непреложная истина.

На краю поля Петр, орудуя тяжелым камнем, вбивал в землю колья по углам будущего шалаша. Были они, как полагается, пальмовыми, а высоту имели такую, чтобы, когда на них наложат крышу, Петру, Нафанаилу и Иуде, самым высоким из учеников не приходилось нагибаться. Крышу соорудили из пальмовых ветвей. оставив непокрытый участок, чтобы, согласно предписаниям Закона, изнутри можно было увидеть частицу звездного неба. Сколачивать грубую мебель они не захотели, вместо нее притащили камни.

Вокруг царили шум и гам посильнее, чем на причалах Магдалы в середине утра, — повсюду быстро вырастали кущи, многие компании и семьи соревновались в скорости строительства. Настроение у всех было приподнятое, многие пели, соседи подзадоривали друг друга.

Иаков Меньший и Симон, самые низкорослые и худые из мужчин. кряхтя, притащили здоровенный плоский камень, который мог послужить прекрасным столом. Увидев, как они пыхтят, Петр поспешил на подмогу, и с его помощью камень занял почетное место посредине шалаша. Мария и Иоанна отскребли его от грязи, а потом вновь занялись подвешиванием сухих тыкв, гранатов и яблок на внутренних стенах.

Будучи уверена, что его семья наверняка переместилась на праздник в свой шалаш, Мария отправила Фаддея к нему домой, наказав принести ларец с ее наследством и купить несколько фонарей.

Долгий, теплый закат окрасил пустые борозды полей густо-красным светом. До самых холмов виднелись изгороди и вышки виноградников, и она представляла себе, как их владельцы и работники, собрав щедрый урожай, останутся на ночь среди лоз и при свете факелов будут танцевать между аккуратными рядами посадок.

Смеркалось. Шалаш достроили, и Фаддей гордо развесил на стенах новые светильники. Землю, служившую полом, уплотнили, выровняли, тщательно подмели, и вот все собрались вокруг каменного стола. В храме по случаю праздника кущей устраивались торжественные, до мелочей отработанные церемонии, но здесь, в поле, все было просто и безыскусно, как, наверное, и во времена самого Моисея. Скромностью отличался и праздничный стол — они сварили горшочек чечевицы, испекли прямо на земле, в горячих угольях, хлеб, нарезали яблоки и разложили виноград нового урожая и оливки из ближних рощ. Деньги Марии, благополучно принесенные Фаддеем, обеспечили все это, так же как и хорошее вино для всей компании.