— Но ты говорил, что это наступит скоро! — возразил Иуда.

— Нечто и вправду случится скоро, — сказал Иисус. — Нечто грозное, я ощущаю это, как предвестие Царствия Божия. Но между рассветом и полуднем, когда разыграется последняя битва, пройдет время, может быть немалое.

— Но я ничего такого не вижу. — К ним приблизился Нафанаил. — Кругом мирные поля, луга и ничего больше. Мне трудно представить себе все те страсти, о которых ты говоришь.

— А тебе и не нужно видеть ничего другого, — ответил Иисус. — Нам следует возвещать послание, когда все еще спокойно и люди могут слушать. А сейчас послушайте меня! — Он отступил в сторону и воздел руки, — Никому, кроме Отца моего, неведомо, когда наступит конец времен, а это значит, что мы должны говорить и действовать так, будто в нашем распоряжении все время мира, не исключая, однако, и того, что его может не быть вовсе. Вы должны жить так, как будто вы уже в вечности, где само время исчезло.

«Для него это, может быть, и просто, но для нас почти невозможно», подумала Мария.

— Мы продолжим провозглашать послание в том виде, в каком мы его знаем, день за днем. Столько, сколько нам отпущено. — Иисус повернулся и оглядел раскинувшуюся перед ними долину подернутую дымкой тумана, — Я уже вижу эти великие воинства. Да. вижу, но когда они сойдутся, не знаю. Не исключено, что времени у нас в избытке.

Он оторвал взгляд от расстилавшейся внизу долины и повел их дальше.

Похоже, что людей здесь не было. Продуваемые ветрами холмы и равнины простирались во все стороны, но повсюду путники видели только коз, пустынные оливковые рощи и немногочисленные отары овец, пасшиеся на крутых склонах. Казалось, будто это край земли.

Снова пошел нещадно хлеставший дождь. Когда они брели через раскисшее, окаймленное со всех сторон пологими склонами поле, Иисус вдруг остановился и объявил:

— Здесь. Мы остановимся здесь.

Место было унылое и вдобавок лишенное деревьев и вообще какого-либо укрытия. Их продувало холодным ветром и поливало колючим, ледяным дождем.

— Учитель, — пробормотал Петр, — может, нам хотя бы шалаш соорудить?

Вопрос прозвучал глупо. Из чего тут можно сделать шалаш?

— Нет, — сказал Иисус. — Из шалаша будет не видно.

Он положил свою торбу на землю, взял котомку матери и подвел се к единственному, что могло предложить хоть какую-то защиту от непогоды, — низкому, ощетинившемуся шипами кусту дрока. Иисус набросил одеяло на ветви и жестом указал, что она может укрыться под ним.

Тем временем подтянулись остальные. Люди выбрались на плато и теперь толпились на поле в растерянности, словно заблудившееся стадо. Месившие грязь ноги издавали чавкающие звуки.

— Друзья! — воскликнул Иисус звонким голосом, который доносился даже до края поля, где скапливался все прибывавший и прибывавший народ, — Позвольте мне обратиться к нам! Вы проделали столь долгий путь, даже не слыша никаких наставлений, и тем доказали, что действительно тяготеете к истине.

Люди стали подступать поближе, сбиваясь кучками.

— Благословенны вы все, ибо вам дано услышать сие! — пробасил Иисус. — Ибо истинно говорю вам: сами пророки желали увидеть то, что видите вы, но не видели этого, и услышать то, что вы слышите, но не услышали.

Хочет ли он раскрыть свои последние планы? Не поэтому ли завел их в это удаленное место? Однако пока Мария думала об этом, вокруг них начали собираться непонятно откуда взявшиеся новые, незнакомые люди. Их становилось все больше, и в конце концов толпа стала огромной.

— Вы думаете, будто я пришел, чтобы отменить Закон пророков? — продолжал Иисус, — Но нет, не отменить его я пришел, но исполнить. Однако мало просто следовать тому, что завещано ими, надо идти дальше. Вы слышали заповедь «Не убий!». Я же говорю вам: не только не убий, но и не гневайся на брата своего, ибо предавшийся гневу будет судим. И всяк, назвавший брата своего бранным словом, да убоится геенны огненной!

Мария посмотрела на море лиц, поднятых и внимательно слушающих. Понимают ли они, что он призывает нас обуздывать наши мысли, ибо для Бога мысли так же реальны, как поступки?

— Вы слышали заповедь «Не прелюбодействуй!». Но я говорю вам: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с ней в сердце своем.

В толпе раздались приглушенные смешки.

— Может быть, это кажется вам слишком суровым? — возвысил голос Иисус. — Но я скажу строже: если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и отбрось прочь, ибо лучше лишиться глаза, нежели позволить грешному телу ввергнуться в ад!

Смешки замерли, сменившись молчанием и косыми взглядами.

— И если правая рука твоя подталкивает к греху, отруби ее! Да, отруби и отбрось прочь!

Иисус расхаживал взад-вперед по раскисшему полю, и его одеяние волочилось за ним, как мантия властелина, но не в драгоценных каменьях, а в грязи и репейниках. Голос его возносился звуками ветра и дождя.

— Вы знаете, что говорил Моисей: «Око за око и зуб за зуб!» Я же скажу иное: не противьтесь злому. Если кто ударит вас в правую щеку, подставьте ему другую. Если кто захочет судиться с вами и отобрать у вас тунику, отдайте ему и плащ.

Иисус снял собственный плащ и шагнул вперед, чтобы отдать его, но люди попятились от него. Симон подтолкнул локтем Марию.

— Никак Иисус лишился рассудка? — прошептал он. — Это уж вовсе ни на что не похоже.

— Возлюбите своих врагов! — воскликнул Иисус. — Молитесь за тех, кто преследует вас!

— Вот уж за кого, а за римлян я молиться не стану, — проворчал Симон. — Довольно и того, что я их больше не убиваю.

— Всякий, поступающий так, уподобится Отцу нашему Небесному, каковой проливает дождь равно на праведных и неправедных. — Иисус развел руки и раскрыл ладони, улавливая капли дождя. — Ибо если вы будете любить лишь любящих вас, какая вам награда? И если вы приветствуете лишь братьев ваших, что особенного делаете? Так поступают и язычники. Я призываю вас: будьте совершенны, как совершенен Отец наш Небесный.

И хотя он и не возвысил голос, и не заговорил громче, ошеломленное молчание толпы создавало впечатление, будто Иисус кричит.

— Когда вы молитесь, не уподобляйтесь лицемерам, которые любят молиться, стоя в синагоге и на углах улиц, показывая свое благочестие. Ступайте в свою комнату, закройте дверь и молитесь Господу, который невидим. И Он, видящий все, прислушается к молитве, свершенной в тайне.

Позвольте мне поведать вам притчу о двух молитвах. Один праведный человек явился в храм и сказал: «Господи, я благодарю тебя что я не такой, как другие — грабители, злодеи, прелюбодеи — или даже как этот злосчастный мытарь, что стоит здесь.

Я соблюдаю пост два раза в неделю и отдаю десятину из того, что получаю. Мытарь же, робко стоявший поодаль, не смея даже поднять глаз, ударил себя в грудь и воскликнул: „Господи, помилуй меня, грешного!“ И мытарь сей стал тем, кто был оправдан Господом. Ибо всякий возносящий себя будет унижен, унижающий же себя возвысится».

Порывистый ветер подхватывал дождевые струи и хлестал по лицам. Некоторые люди начали пятиться к краю поля, ища укрытия, Иисус же, напротив, подставлял голову ливню. Когда же он посмотрел на уныло бредущих прочь, лицо его омрачалось глубокой печалью.

— Не судите других! — воскликнул он для самого себя так же, как для остальных, — Не судите, и не судимы будете! Ибо, какой мерой судите сами, той же будут судить и вас. И стоит ли беспокоиться о соринке в чужом глазу тому, кто не замечает бревна в своем? Лучше извлечь бревно из своего глаза, и тогда увидишь, как вынуть соринку из глаза брата своего! — На мгновение Иисус замер, высокий, прямой, как статуя, глядя в спины тех, кто удалился уже за пределы слышимости, и продолжил: — Истинно говорю вам: не заботьтесь о том, что будете есть, пить, чем прикроете наготу. Взгляните на птиц небесных, кои не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и все же Отец наш Небесный питает их. Но разве вы не более драгоценны, чем они?