— Разойдись, говорю вам! Прочь отсюда, холопы… Закую всех в цепи!

Старец замахал тростью и ткнул в грудь ближнего холопа.

Бывший раб вспыхнул. Встал. Расправил широкие плечи. Руки сжал в кулаки.

— Попробуй ещё! Ну… Живого волоса не оставлю! В клочья выдеру бороду, — угрожал он.

Мужики тоже загалдели. Не поймёшь о чём. Грозно.

— Богоотступники! Предам анафеме, огню… — кричал старец, усаживаясь в тарантас. Монахи садились на коней. Гроза миновала.

Архимандрит заперся в келью. Никого к себе не впускал.

Порфирий решил написать слёзное доношение своему духовному начальству.

Строительство крепости в полном разгаре. Население росло. Из сибирских слобод и деревень прибыли с семьями мыльниковцы, деминцы, сухринцы, замараевцы, подкорытовцы. Многие находились в пути. Многих задержали монастырские старцы. Прибывшие предъявляли письма Тевкелева о зачислении на поселение. Геодезист Шишков не успевал отводить усадебные участки. Сюда же под конвоем драгун приводили крестьян разных слобод на помощь по строительству крепости. Всё больше и больше оголялся лесной участок. Повсюду торчали пеньки, валялись подрубленные деревья, кучи сучков. Стучали топоры, звенели пилы. Бодрые песни мешались с руганью и окриками капралов-надсмотрщиков.

Военный лагерь жил полнокровной трудовой жизнью. Ежедневно с утра полковник Арсеньев проводил осмотр строительства, предотвращая ошибки строителей, подгоняя нерадивых. Смотрел на постройку сердца крепости — замка. Замок находился рядом с командирской казармой и представлял подобие кремля. Это было большое фортификационное сооружение в форме квадрата, протяжённостью до шестидесяти сажен с каждой стороны, Рубленые стены из толстых, в обхват, сосен прочны. Две шатровые башни в противоположных углах производили величественное впечатление. Сейчас шли незначительные доделки внутри замка. Несколько драгунских бригад достраивали провиантский магазин, пороховой погреб, склад для оружия и снарядов. Хотя и строились все эти сооружения поспешно, но делались они прочно и добротно.

Замок должен был служить надёжной защитой для будущих обитателей крепости. Это — своего рода вторая оборонительная линия от неприятеля. Это — запасный арсенал оружия, продовольствия, снарядов. Укрывшиеся в нём могли выдержать длительную осаду до прихода помощи.

Да и стены внутренней крепости-замка не то, что городские: они двойные, из ряда продолговатых высоких срубов, между которыми засыпалась земля. Такие стены никаким тараном не пробьёшь. Вот разве что огнём взять можно, но и тут предусмотрено. Попробуй, сунься с охапкой соломы: из бойниц и с башен тотчас свинцом ожгут. Хороший замок, неприступный.

Всюду шла горячая работа. Драгуны тесали брёвна, вбивали в русло реки сваи, подвозили лес в чащу. Шло сооружение моста через реку на соединение с заречьем для освоения возвышенной площадки над крутоскатом курьи. Недалеко от моста и замка, на посаде копошились поселенцы-тысячники. Появились первые жалкие избушки, вырубавшиеся из осинника и берёз. Посад пока ещё представлял беспорядочно раскинувшийся цыганский табор. Возле земляных избушек, конусообразных шатров и палаток дымились костры. По утрам, на заре петухи возвещали о наступлении нового дня. Повсюду пробуждалась жизнь.

Как муравьи, на необъятном пространстве копошились люди. Старики и мальчики собирали сучья, помогали корчевать пни, возились с лошадьми.

Рождался город. Первые жилища были скромны и также жалки и нищи, как и их обитатели. В строительном хаосе чувствовался хозяин. Деревянно-соломенных хибар, с дырами вместо окон, затыкавшихся бычьими пузырями, было немного. Уже намечались строгие очертания кварталов, прямых улиц и переулков посада. Готовые хибарки стояли во фрунт. Ещё дальше, через просветы вырубавшегося леса, виднелась уже построенная бревенчатая крепостная стена.

Полковник зашёл на усадьбу Юды Мысова. Широкоплечий, чернобровый мужик с крепкими мозолистыми руками, возился с двумя сыновьями над потолочной балкой, которую они, натужась, поднимали на сруб избы. Он не заметил, как подошёл Арсеньев, а увидев, оторопел, хотел что-то сказать, но полковник опередил:

— Откуда будешь?

— Шадринского дистрикта.

— Чей?

— Юда Мысов.

Юда Мысов опустил балку.

— А прежде чей был?

— Напередь Шадринского, был крепостным российских помещиков. Из прежнего жилища сошёл от хлебной скудности назад тому тридцать лет. В Сибири жил в разных слободах. Во время переписи Солнцева-Засекина в подушной оклад записан по деревне Мыльниковой.

— В число тысячного войска записан?

— Записан…

— Платить подушные не будешь. А как к зиме с хоромным строением, закончишь? Сено заготовить успеешь?

— Думаю справиться. Помощники надёжные.

Арсеньев посмотрел на сыновьёв Юды. Прошёлся по двору. Бедновато.

— Для начала ладно.

Арсеньев вернулся к командирской казарме. Здесь, в полумраке казармы, стоял богатырского сложения башкир в малахае из чернобурых лисиц, в красном кафтане, с саблей на боку. Это был старшина Каратабынской волости тархан Таймас Шаимов. Как старому приятелю, полковник пожал тархану руку, пригласил присесть.

— Господин полковник, — начал Шаимов на чистом русском языке. — Наша помочь вам хочет. Своих башкирцев привёл — пускай маленько поработают.

Тархан неестественно засмеялся.

— Пускай маленько поработают, — ответил в тон тархану полковник.

Много раз архимандрит принимался после кошмарной ночи писать своему начальству жалобу на действия светских властей. Но так ничего и не получилось. Пришла блажная мысль — договориться с представителем Оренбургской экспедиции, полковником Тевкелевым. Может можно как-нибудь и обойтись без монастырских тяглых при заселении новопостроенных крепостей. С таким запросом и требованием не зорить монастырской вотчины сгоняли в Чебаркуль служку Ваську Мерзлякова. Служка вернулся скоро. Вести были нерадостные… Тевкелев не дал согласия и даже не заверил в том, что и в будущем не будут брать крестьян.

Волей-неволей пришлось жаловаться.

Старец Порфирий слёзное доношение Тобольскому митрополиту сочинил. В нём он писал: