— Так что все в полном порядке? — спросил Крейг.

— Ты считаешь? Я могу объяснить роль Грирсона. Просто еще один боевик, которого ты нанял для осуществления этого дела… но что делать с Эшфордом? Вначале, когда я только планировал эту операцию, Эшфорд был всего лишь любовником Ля Валере. И он действительно был им, сынок. Я использовал Эшфорда по той же причине, по которой использовал и тебя. Он не был профессионалом… просто так случилось, что он был влюблен в Ля Валере… и Ля Валере обожал его. Я заставил его работать на нас. Я шантажировал его. И теперь он мертв, потому что ты позволил Ля Валере найти его, и его связи стали известны. Конечно, мы будем все отрицать, и они не смогут ничего доказать… но тем не менее все станет известно. В эту минуту в Париже есть человек, который знает, что я причастен к этому убийству. Может быть, сейчас он уже знает, почему это произошло… и это чертовски весомая причина. Так не должно было случиться.

Ты же не думаешь, что я занимаюсь такими вещами каждую неделю, не так ли? Я убиваю тогда, когда не существует другого способа решения проблемы, — и Сен-Бриак был одним из тех, кого нужно было убить. Не сделай мы этого, он убил бы огромное количество людей и, возможно, вызвал бы войну. Потому я нашел тебя. Видишь ли, ты был сделан, как на заказ, не правда ли? В любом случае я знал, как добраться до них. А я никогда не ошибаюсь.

— Полагаю, что это когда-нибудь должно было случиться впервые, — сказал Крейг. — Мне очень жаль, что таким случаем оказался я.

— Когда я говорю никогда, это означает никогда. В том числе и теперь. В том числе и с тобой. Я просто не делаю ошибок. Ты их делаешь, и я их тебе объяснил. Существуют вещи, о которых тебе следует знать, и я могу, если хочешь, рассказать, почему ты их делаешь. Но я не стану этого делать. Я не решаюсь. Все твои ошибки были предусмотрены. Посмотри-ка. Тот факт, что вы подобрали девушек, показывает, что вы были не моими агентами. Затем деньги, которые вы взяли из сейфа. Это доказывает, что вы оба были преступниками.

— А Эшфорд?

— Эшфорд просто столкнулся с проблемой, слишком серьезной для него. Он любил человека, который пытался погубить свою страну. Он обнаружил это… и это оказалось для него слишком тяжело. Это его убило. Когда мы начали серьезно обсуждать меры, которые должны предпринять наши люди, он попытался связаться с британской разведывательной службой, и мы сказали, что это его право. Мы не могли допустить, чтобы он был связан с нами. Другая сторона наверняка узнала об этом, но они не смогли ничего доказать.

— Во всяком случае, большинство их них порядочные люди. Алжир для них — сумасшедший дом с открытыми настежь дверьми. И они пытаются их закрыть. Сложность заключается в том, что некоторые из этих сумасшедших — достаточно высокопоставленные люди, настолько высокопоставленные, что имеют возможность защитить Сен-Бриака и ему подобных; будь это не так, мы давно запросили бы его выдачи. Теперь он мертв и они ничего не смогут с этим сделать, разве только потребовать твоей выдачи. И если ты — Крейг, то ты мертв, а если ты — Рейнольдс, то тебя не существует. И мы можем это доказать.

— А что делать с блестящей идеей инспектора Маршалла?

— О ней забудут, — сказал Лумис. — Нас это не интересует.

— А Дюкло и Пуселли?

— Я думаю, что сейчас они в тюрьме, — сказал Лумис, — если этот твой приятель Тернер действительно так богат, как он говорит. Еще что-нибудь?

— Вы сказали, что знаете, почему я делаю ошибки.

— Это очень просто. Ты слишком долго находился в одиночестве. Все эти годы ты жил, будучи накрепко отгорожен от всех остальных — и никому, кроме себя, не доверял. И теперь ты пытаешься вернуться назад, попытаться опереться на других людей; сделать так, чтобы они опирались на тебя. Это делает тебя уязвимым, Крейг. Но зато это делает тебя человечным.

Крейг кивнул.

— Я не жалуюсь, — сказал он. — Будет лучше, если дело будет обстоять именно таким образом. А что с моей женой?

— Никаких изменений, — Лумис покачал головой. — Но маловероятно, что она поправится, по крайней мере, сейчас положение именно таково.

— Мы привыкли друг к другу, — сказал Крейг. — И в значительной мере это была моя вина. Я мог бы изменить ее, если бы попытался. Но я не хотел даже пробовать. — Он поднялся. — Я хочу повидаться с Тессой.

— Ну конечно, — кивнул Лумис. — Мы перевели ее в другое место. Теперь у нее квартира на Риджент-парк. Можешь ехать туда. Мы позвоним, если понадобится. Вот адрес. — Он протянул Крейгу листок. — Тебе тяжело досталось, сынок. Я знаю. Люди, подобные Сен-Бриаку, знают, как причинить боль. И я знаю, что ты ничего им не сказал. Если бы ты захотел, то мог бы не возвращаться сюда. Я благодарен, что ты это сделал.

Крейг кивнул и вышел.

— Он — неплохой парень, — заметил Лумис.

— Превосходный, — сказал Грирсон.

— Он тебе понравился, не так ли? Это меня не удивляет. Он хорошо поработал. Жаль, что мы не встретились с ним много лет назад. Теперь уже слишком поздно. Он больше не хочет оставаться один, а только в таком случае он мог бы представлять для нас какой-то интерес.

Квартира на Риджент-парк оказалась большой, полной воздуха и обставленной в соответствии со спокойным вкусом хорошего стилиста: подобающие ковры на паркетном полу, подобающие тона мебели, традиционные и в то же время современные; скромно закрытый телевизор; копии трех известных полотен — Ван Гога, Моне и Каналетто — повешены наилучшим образом.

Когда Крейг пришел, квартира была пуста. Он заглянул в буфет и шкафы и заметил, как тщательно разложены его вещи, восхитился спокойным видом на парк, строгим порядком на кухне, налил себе выпить и уселся в ожидании. Оно не затянулось.

Послышался звук ключа, повернутого в замке, но Крейг остался сидеть, потягивая свою выпивку, спокойный и довольный. Высокие каблуки простучали на кухню, хлопнула дверца холодильника, и послышался шум воды из крана, наливаемой в чайник. Когда Тесса вошла наконец в комнату, она выглядела высокой и элегантной в темно-синем костюме, с сумкой из белой соломки через плечо, но когда она увидела его, сумка полетела на пол и вся элегантность пропала.

— Боже мой, — сказала она. — О Боже мой.

Когда он встал, она бросилась к нему, тесно прижалась всем телом, но когда он нагнулся, чтобы поцеловать, уткнулась лицом ему в плечо и не поднимала глаз до тех пор, пока он не взял ее за подбородок и не откинул ее голову назад.

— Тесса, — спросил он, — что-то случилось?

— Я думала, ты никогда не вернешься назад, — выговорила она, задыхаясь. — Я думала, что все кончено. А ты повредил руку. Что случилось? Ты попал в аварию? Милый, тебе надо быть осторожнее. И, пожалуйста, прости меня. Мы с тобой ссорились — разве ты не помнишь? Я знаю, что это было глупо, и чувствую себя очень неловко, потому что не могла удержаться.

Он же все забыл, кроме того, что она была нужна ему и что она должна жить. Когда он поцеловал ее, ее губы были сухими, твердыми и неподатливыми, но наконец они оттаяли и ее язык скользнул меж его зубов. Когда он отпустил ее, она откинулась назад в кольце его рук.

— Мне очень жаль, — сказала Тесса. — Я знаю, я была глупой, но… о мой милый, я настолько счастлива… черт возьми, что у тебя в пиджаке?

Она расстегнула пуговицы, и пиджак распахнулся. Под ним все еще висел кольт «вудсмен».

— О-о, — протянула она.

Крейг сбросил пиджак, расстегнул ремни мягкой кожаной кобуры и снял ее, вынул револьвер, разрядил его и заглянул в дуло. Оружие нуждалось в чистке. Потом он заглянул ей в глаза и увидел там и страх, и любовь.

— Все в порядке, — сказал он. — Мне пришлось им воспользоваться. Именно поэтому я и уезжал. Ты же знаешь…

— Ты… убил кого-то?

Он кивнул.

— Он пытался убить меня. И почти смог это сделать. — Он положил пистолет на стол. — Ты все знаешь. Я тебя предупреждал. У меня был только один шанс, Тесса. Это был шанс для нас обоих. Я должен был либо убить его, либо ждать, пока он не найдет меня.