— Малыш не только мой слуга, но и телохранитель. И не потому, что я нуждаюсь в таковом, а просто он в своей области артист старой школы. Я считаю, что по роду моей профессии необходимо следить, чтобы он был при деле. Я думаю, вам не стоит обращать внимание на его капризы. Он стареет и, как все люди этого возраста, достаточно тщеславен. Он хочет продемонстрировать свое умение. Сделайте вид, будто вы потрясены, иначе он будет испытывать немощь. Я могу вас уверить в скоротечности действия, и это даже каким-то образом впечатляет.

Он повысил голос, видя возвращение мажордома.

— Малыш, наш юный друг спрашивает, как я охраняю свою жизнь. Можете ли вы продемонстрировать?

Мажордом поставил на стол две бутылки шампанского и два фужера.

— С большим удовольствием, сэр.

Петерс порылся под газетами и достал три окрашенных в красный цвет глиняных диска около пяти сантиметров в диаметре.

— Разместите эти диски там, где хотите.

Я понял, что буду присутствовать на своего рода стрелковых упражнениях. По правде сказать, у мажордома были слишком дряблые члены, чтобы даже думать о том, чтобы держать оружие. Я расположил диски вдоль парапета на краю террасы. Один поместил в месте, где парапет стыкуется с домом, второй — у мраморного пьедестала на земле, а третий — напротив дома на парапете. Я разместил их под большим углом и на различных уровнях. Петерс улыбнулся и, взяв свой стакан с виши, удалился метров на двенадцать по террасе. Малыш и я проследовали за ним.

Отсюда красные диски казались совсем маленькими, и я надеялся, что если все то, что говорил Петерс, правда, старина не должен дать маху. Опустошив стакан, Петерс протянул его мне. Мажордом немного подался вперед, будто ожидая какого-то сигнала. Мы стояли рядом.

— Бросьте стакан в воздух, — сказал Петерс, ободряюще улыбнувшись мне. — Не выше трех метров.

Мажордом замер, чуть заметно улыбаясь, и я дал свечу, как меня просили. Я не заметил даже выстрелов Малыша, а было какое-то движение, сопровождаемое хлопками, слившимися в один продолжительный гул. Он проделал все столь стремительно, что не видно было перемещения ствола его оружия к целям, но диски разлетелись вдребезги. Выполнив все это, он убрал осколки стекла, упавшие на плитку. Это было невероятно.

Я читал в одной воскресной газете статью о подобном человеке, который мог продырявить игральную карту в пяти точках с десятиметрового расстояния за две пятых секунды. По сравнению с Малышом это просто жалкий любитель. Я не претендую на звание чемпиона мира по стрельбе, но я различаю перемещение ствола револьвера. Если бы кто-то рассказал мне о содеянном Малышом, я бы не поверил. Я стоял под палящим солнцем с открытым ртом. Мажордом стоял там, с оружием в руках, все так же улыбаясь, будто предложил мне зажечь сигарету.

— Мне нечего сказать, — произнес я вслух, и это было правдой. — Просто хотелось бы пожать руку величайшего стрелка из мною виденных.

Малыш мягко пожал мою руку своей огромной, но казавшейся дряблой, старческой, рукой.

— Вы очень добры, сэр.

Мы вернулись к столу, и мажордом открыл шампанское.

— Возможно, вы правы, — сказал Петерс, отпив глоток и удовлетворенно кивнув своему мажордому-телохранителю. — Малыш, несомненно, лучший стрелок из пистолета.

Есть только один способ стать им: родиться с любовью к огнестрельному оружию. Остальное — дело тренировки. С шестнадцати лет, когда ему подарили его первое оружие для мести за отца, сведя счеты в весьма мрачном деле, о котором он подробно расскажет, если вы попросите, — с того самого дня Малыш занимается два часа в день на протяжении всей жизни. То, что вы видели, — итог пятидесятилетней тренировки. Он поднял упражнения в стрельбе на уровень искусства.

Я отпил немного шампанского. Я не знал, предупреждал ли меня Петерс столь явным образом не выставлять себя идиотом. Я думаю, что он рассказал мне все, чтобы удовлетворить тщеславие старого человека и друга.

— Вы, может быть, заметили его пистолет?

Я действительно обратил внимание. Это был кольт 45-го калибра, автоматическое оружие американского образца.

— Он очень консервативен, но нужно учесть его возраст. Он не пользуется оружием, сделанным после 1920 года, что ужасно глупо, ибо современное оружие более совершенно. Я смог убедить его лишь поменять порох. В действительности пистолет, который вы видели, сделан на заказ вручную. Это настоящее произведение искусства и подарок его почитателя. Вообще существует десять подобных пистолетов. Он все использовал за несколько лет. Если Малыш не скоро умрет, то ему придется перейти на современное оружие. Ему не так-то легко сделать это.

Какое-то время мы молчали, я разглядывал море, находящееся в двухстах метрах от нас, в белом кружеве пены набегавшее на розовый пляж. Я представил себе, скольких убил этот старый мажордом, и холодок пробежал по спине. Несмотря на его очарование, он связан со смертью как наркоман. Он столь же ужасен, как любезен.

— Он никогда не считал свои победы, — сказал Петерс, предлагая мне турецкую сигарету, похожую на маленькую сигару. — Но в свое время работал почти на всех сильных мира сего. Они перестали пользоваться его услугами, когда ему исполнилось шестьдесят лет, считая что он слишком стар. Таким образом он попал ко мне, великолепный мажордом, и малийцы очень любят его. Кстати, что вы думаете о моем клубе?

— Океанский клуб ваш?

— О да, естественно. Я рад, что он вам понравился. У нас здесь так мало молодых людей, не состоящих, так скажем, на контракте. Выпейте еще бокал шампанского. Теперь настало время поговорить о правилах.

Я все еще пытался прийти в себя.

— Какие правила?

— Правила гонок… Больших шпионских гонок.

У меня сердце упало, как падает капсула «Джемени» в невесомости.

— Каких гонок?

Он на секунду нахмурил брови, затем его лицо просветлело.

— О Боже, я не предполагал, что они вам ничего не сказали. Как это дико с их стороны… Кто бы они ни были.

Я опустошил свой стакан и налил хорошую порцию скотча из бутылки, оставленной Малышом на столе.

— Мне сказали просто о работе связного. Я отдаю вам деньги, а вы передаете мне сведения.

Меня еще раз обвели вокруг пальца. Придется подождать встречи с этим негодяем Квином.

Петерс пожал плечами.

— Во всяком случае вы заплатили за право записи, и вы теперь участник гонок. Хотите быть в курсе?

Я был готов заорать: «Нет, ни за какие деньги, и прошу вас заказать место на ближайший рейс на континент».

Но за моей спиной послышался дорсетский говор:

— Ну да, он очень хочет поговорить с вами об этом.

Хоннейбан, цветущий и розовощекий, с забинтованным горлом, стоял на террасе.

— Кто это? — спросил Петерс.

Материализовался мажордом. Он начинал действовать мне на нервы своими бесшумными появлениями.

— Некий мистер Хоннейбан, сэр. — Я еще выпил скотча.

— Может быть, Малыш продолжит демонстрацию? По живой мишени? Мистер Хоннейбан используется соперниками нашей организации. У него свои счеты со мной за поездку на его горле. Я подозреваю, что он прибыл с приказами и угрозами от моего плешивого патрона.

— Очень злобен, — ухмыльнулся Хоннейбан надтреснутым голосом. Ему бы еще капюшон в дополнение к гробовому шепоту, он был бы прекрасным шпионом старого образца с отравлениями, кинжалами и всем прочим.

— Садитесь, мистер Хоннейбан, — просительно сказал Петерс. — Выпейте шампанского… У вас вид перегревшегося человека.

Он указал на горло.

— Я не могу пить. Скажите ему, что он должен делать. Все изменения потом. Мне это будет приятно, и я хочу продлить удовольствие.

Петерс пожал плечами. В тот день я не мог запомнить, каким он был. Это действительно человек без лица.