Трудно даже представить, что человек с такой вот "детской" внешностью был вовсе не какой-нибудь бывший бухгалтер, мелкий канцелярский клерк на пенсии, а полковник в отставке, причем полковник самый боевой. На большой университетской Доске ветеранов Великой Отечественной было и его заметное фото в золотых трехзвездных погонах по чину, в парадном цвета морской волны офицерском мундире, на котором и свободного места не оставалось для орденов и медалей.
Егор Сергеич давненько пребывал в своей должности, этой самой непосредственной должности для каждого студента, превратившись с некоторых пор в подлинный символ физфака. Как никто из всей факультетской администрации он был в курсе здешних подводных камней и течений; знал, конечно, и о самой свирепой представительнице пресловутой троицы, знал, конечно, и о ее ежегодных "избранниках". Через его служебные руки проходила каждая зачетная, каждая экзаменационная ведомость, потому и этот немаловажный факт ему был известен прекрасно: тот, кому удавалось вырваться из цепких "объятий" этой дамочки, становился неизменно впоследствии круглым или почти круглым отличником.
Он был строг, непримиримо строг для разгильдяя, но и справедлив безукоризненно. И всегда был готов помочь, в особенности в критическую минуту.
Если ты оступился, растерян, если ты оказался на грани, но был готов идти до конца; если ты был готов помочь себе сам, прежде всего, цепляясь не за холяву --- вот тогда и он готов был помочь. И помочь, чем только мог.
... В полной прострации, будучи по ту сторону добра и зла, Игнат неслышно открыл дверь в маленький служебный кабинет, узкий и продолговатый. Сразу у входа располагалась секретарша, молоденькая рыжеволосая девчушка с пишущей машинкой на рабочем столике, она стучала по клавишам непрерывно, ритмично и звонко. Сам Егор Сергеич сидел у окна, что заменяло окрестными видами более чем половину дальней стенки комнаты. Егор Сергеич сидел за рабочим столом огромных размеров, загруженным до невозможности различной бумажной массой.
-- Что у вас? -- оторвавшись рассеянно от бумаг, взглянув мельком, спросил он.
-- Круглова третий незачет поставила.
Игнат выговорил просто и коротко, словно сообщил лишь нечто повседневное, малозначительное. Сообщил с каким-то усталым безразличием, ни на что уже не надеясь. Три незачета есть три незачета. Выгонять по закону надо, да и то словечко, конечно, прибавилось. То! --- словечко, что удержался, не высказал... Наверняка доложила.
Егор Сергеич оторвался от своих бумаг окончательно. Теперь он глядел пристально, с легким прищуром, словно взирая в самую глубь.
-- Вы... вы себя очень грубо вели.
Он произнес эти слова очень спокойно, подбирая слова, но взглянув еще пристальней.
-- Она меня уже...
Игнат отвечал коротко, как выдохнул из самой души. Он не завершил, не отыскав подходящего слова, но внешне выговорил с прежним безразличием, с прежней безграничной усталостью.
Старый полковник смотрел на него пристально. Он мог бы сейчас подготовить приказ, но этот битый мужик с чем-то детским в лице много пожил и многое знал. Он услышал очень мало слов, но увидел много в глазах и прочитал.
И он принял решение.
-- Зачет вы можете попытаться сдать вашему лектору, -- сказал он. -- На экзамене. У лектора есть такое право.
* * *
Там, внизу, в этой темной мрачной как склеп аудитории окончательно рушилось. Свершилось, наконец, то, что нависало неотступно, тягуче, вживую резало долгие месяцы.
-- Теперь вас должны отчислить! -- нарочито печальным, немного торжественным голосом объявила Круглова.
И тотчас нахлынуло адовым, повергнув мгновенно в опустошительный шок. Постыдное возвращение в родной поселок, возвращение спустя лишь полгода после долгожданной победы, лица родителей, смешки и сплетни исподтишка... Все это нахлынуло, опустошило, зомбировало.
Долгие минуты он поднимался наверх, ступая ватными чужими ногами по ступенчатой лестнице, ступая выше и выше. Но чем выше он поднимался, тем становилось светлее и солнечнее.
И свет, и солнце подарили надежду.
2
Козырь
Дома в общежитии в маленькой комнатке никого не было. У Мишки Кошелкина сессия закончилась, и он уехал на каникулы. Борька, как и обычно допоздна готовился к своему последнему экзамену в университетской библиотеке.
Игнат в одиночестве присел на свою узкую железную панцирную койку. Снова достал листки с решениями последних двух задач.
За что? За что такой крест? Диагональный красный?
Сейчас это даже не столько интриговало, сейчас была полная уверенность, что какой-то существенной оплошности он допустить просто не мог.
В первой задаче он отыскал довольно скоро. И это действительно была никакая не ошибка, а механический ляп, который, однако, привел к неправильному ответу. Ладно, пускай, но вот вторая задача! -- вторая задача была решена верно. Она была "загрейзана" путаными исправлениями, но решена была верно --- Игнат проверял и проверял раз за разом, но это было именно так.
Кроме того, теперь эта задача казалась ему очень знакомой, ведь за последние месяцы он перерешал без счета задач из всевозможных учебников и пособий.
Где-то, где-то... Где-то он ее уже видел.
Игнат принялся лихорадочно ворошить пособия... и! Вскоре обнаружил в одном из учебников именно эту задачу. С замиранием сердца открыл он учебник в конце...
-- Да... твою мать! -- вырвался разом нутряной звериный крик.
И точь-точь в этот миг, как по команде, распахнулась настежь входная дверь, и целая делегация скоро заполнила комнату. Это были сплошь возрастные мужчины, мужчины представительные в строгих костюмах и галстуках во главе с комендантом общежития. Заступив несколько шагов за порог, передние выдвинулись почти на середину крохотной комнатки, ошарашено взглядывая на одинокого крикуна:
-- Что происходит?! Мо... молодой человек, вы тронулись, с ума вы сошли?
"Это что еще?! Кто? Откуда?" -- сидя на кровати, точно также ошарашено взглядывал снизу вверх и Игнат.
А было "это"... Как оказалось впоследствии, это была очередная плановая проверка из ректората, которая по какой-то дикой нелепой случайности совпала с его душераздирающим матерным воплем.
-- Все общежитие на уши, так кричать! -- приступил строго комендант, мужиковатый малый из студентов постарше. -- Факультет, курс, группа?.. Ваш пропуск, пожалуйста.
Но Игнат уже полностью пришел в себя, и тотчас ринулся в бой. Под впечатлением того, что увидел в конце задачника, он заговорил в ответ убежденно, почти яростно, выплескивая разом океаны эмоций. Теперь его состояние было сродни аффекту, когда от былого безразличия не осталось и следа; теперь на его стороне был праведный гнев, и это теперь был его козырь. Теперь у него в руках был весомейший козырь, обозначенный красным на белой бумаге, а значит тот козырь, который возможно вполне конкретно предъявить.
Он говорил о Кругловой и пересдаче, тыча всем сразу и каждому по отдельности исписанные листки, тыча перечеркнутую красным задачу. Показывал точно такую же задачу в учебнике, отворачивал тут же ответ, тыча пальцем в книжные цифры, совпадающие с абсолютной точностью с перечеркнутыми красным.
Он говорил столь несуразно и сбивчиво, что совершенно невозможно было толком понять, но эти взрослые ученые мужи с высокими научными степенями, все-таки, поняли.
Они поняли главное.
Они поняли, что этот взбалмошный странный паренек говорит несуразно и сбивчиво, но искренне! Они поняли, что заорал он вот так не позволительно для советского студента вовсе не спьяну, а потому, что на грани. Они увидели ложь и ложь чудовищную, ложь ту самую, от которой и вправду завоешь.
