* * *

Вторым уроком в тот необычайно удачный для Игната день была история.

-- Ну-с, с кого начнем? -- спросил учитель, закончив обычные в начале урока приготовления. -- Есть инициатива?

Привычным взглядом он окинул вновь притихший класс.

-- Лес рук! -- иронически усмехнулся, словно отвечая тем самым на свой же вопрос. -- Что ж, ладненько. Давай тогда ты, Галина.

-- Смотри-смотри, счас -- зырк на ножки! -- сразу затолкал в бок Игната, смешливо таращась, сосед Лешка.

Учитель истории Николай Павлович по прозвищу "Колька" был одним из тех оригиналов-преподавателей, которые есть в каждой школе, но каждый по-своему. Энергичный усмешливый балагур он в свои пятьдесят два выглядел разве на сорок:

-- Он и Лыска ровесники! -- как про некое диво говорили школьники, но это было и действительно так.

Если кто-то из учеников на уроке уж слишком внимательно рассматривал свои ногти, Колька тогда внезапно приостанавливал на нем иронично улыбающийся взгляд, так и смотрел неотрывно далее, усмехаясь и покручивая головой, сопровождая эти действа неподражаемыми, очень частыми гримасками. Вскоре начинал смеяться весь класс.

-- Тебе что, маникюршу покликать? -- шутливо спрашивал тогда учитель.

А если это не помогало, скоро шел к дверям, широко отворял их настежь:

-- Эй, маникюрша! -- выкрикивал звучно в пустой коридор.

Частенько в самом начале урока он говорил строго:

-- Тетрадки раскрыть, положить на край парт.

Потом медленно проходил по рядам, внимательно просматривал домашнее. Приметив порой, что у кого-то не проведены поля в тетради, приостанавливался рядом, и подолгу пристально всматривался в исписанный листок с прежними, очень частыми комичными гримасками, покручивая головой.

И вскоре снова смеялся весь класс.

Под этот всеобщий смех учитель торжественно доставал из карманчика пиджака чернильную авторучку, нарочито старательно, с остановками выводил витиевато ей.

-- Теперь любуйся! -- по завершении этой процедуры цокал звонко языком, словно от души любуясь своим творением:

-- Что у пьяного дорога.

Любимейшим литературным произведением Николая Павловича была коласовская "Новая зямля". Поэму эту он знал наизусть и частенько цитировал в подходящих случаях, когда, например, кто-то из ребят чересчур решительно сунул поверх других голов свой дневник на хорошую оценку:

Ах ты, хлопец-нецерпячка, хай цябе растопча качка!

А иногда восклицал внезапно и звучно живые, задорные строки единственно под хорошее настроение:

Iдуць касцы,звiняць iх косы,

Вiтаюць iх буйныя росы...

На уроках у Николая Павловича не было той мертвой тишины, как у Живелы или Дикого, но если веселье в классе перехлестывало через край, тогда он мог вдруг стать очень серьезным. И тотчас дисциплина и порядок в классе. В классе знали прекрасно, что теперь уже лучше не шутить -- и Зэро, и Лось, и Антольчик.

В классе давно заметили, что Колька не в пример чаще вызывает к доске красивых фигурных девчат. Для них он не жалел хороших оценок, мог пособить и во время ответа простым дополнительным вопросом. Но вот сегодня в этом не было совершенно никакой необходимости. Изотова Галина, вдобавок к завидной внешности была круглой отличницей, мечтала поступить на исторический, она всегда отвечала историю без единой запинки, словно перечитывая бумажный лист с написанным на нем четко параграфом.

-- Молодчина, Галина. Что значит слушаешь, душа и сердце в цветах! -- говорил вскоре довольно учитель.  -- Садись, пятерочка с плюсом.

И проводя ее слегка прищуренным взглядом до самого места, снова глянул рассеянно в журнал.

-- Горанский! -- теперь вызвал сразу, словно это была первая фамилия, которая попалась ему на глаза.

Историю Игнат также не открывал вчера. И на переменке, так уж случилось, не глянул в учебник. Лишь во время недолгого ответа Галины просмотрел мельком первый абзац следующего вопроса, для этого хватило лишь нескольких минут. Решающим обстоятельством здесь было то, что доверчивый Колька не только разрешал держать учебники открытыми на уроке, но вдобавок к этому можно было отвечать прямо с места, не выходя на класс.

-- А с места можно? -- спросил Игнат для верности.

"А вдруг... нет?! -- мельтешнуло отчаянно внутри.  -- Облом тогда, не выкрутишься".

Но:

-- Можешь начинать, -- как всегда, добродушно согласился учитель.

И отлегло с души тот час: "Теперь лады!".

Медленно вставая, Игнат толканул в плечо толстячка Михаську, соседа спереди. Тот уже знал, и через секунды его раскрытый учебник занимал специальное место на парте, которое для удобства было даже помечено карандашной тоненькой риской.

Во всемирной истории отмечено немало выдающихся личностей, которые с успехом умели выполнять одновременно сразу несколько разных дел. Подобное свойство заметил в себе издавна и Игнат. Он мог запросто гладко рассказывать первый, ранее прочитанный абзац, зорко следить при этом за учителем и одновременно посматривать через плечо соседа, запоминая по ходу абзац следующий. Первые разы он еще мог как-то запутаться, сбиться, но со временем так навострился, что многие даже не верили.

-- Неужто и вправду не глянул историю дома? -- покрутил удивленно чубатой головой и на сей раз Лешка-сосед.

-- Глянул, глянул! -- широко улыбнулся в ответ довольный Игнат. -- Другую, куда интереснее, Леха.

И понес победителем раскрытый дневник на отметку учителю.

* * *

Даже не добыв до конца учебный год, Биологиня навсегда исчезла из школы и поселка. На ее место в класс пришла Живёла.

-- А я говорил! Говорил, что так будет, -- выговаривал запоздало Игнат своим верным гвардейцам.  --- Помнишь, Лось?.. а ты, Леха? Говорил сколько раз: лихой брат, тормозни.

-- Ну так, надо было задать тону! -- вспоминали тотчас гвардейцы его собственные слова.

-- Все он, малявка этот! -- басил дипломатично лопоухий Лось. -- Не закинул бы того жука ей за шиворот, и теперь бы пели песни на биологии.

Теперь прежнее даже и вообразить нельзя было. У могучей Живёлы, которую Игнат со спины однажды принял за здоровенного дядьку, даже голос имел самолетные децибелы. Когда она запускала его на полную мощь, класс на минутку впадал в какое-то своеобразное оцепенение.

-- Не понять мне, девчатки, которые жалуются, -- дивилась искренне она однажды. -- Цепляется! Я, помнится, раз один сунулся... Так и свиснула юшка с носа.

Все хорошенько запомнили, как грохотнула однажды Лешки Антольчика парта, как долго собирал он потом по классу манатки. Вместе с тем Веру Андреевну уважали и даже любили многие. Она и пошутить могла, хоть изредка, грубовато обычно, но очень метко. Она была справедливая принципиальная учительница. Каждый знал неукоснительно и без всех известных на то исключений -- ты получишь у нее именно такую оценку, которую заслуживаешь, и какая оценка у тебя в аттестате, точно такая же наверняка будет и на вступительных. В той мертвой тиши, что неизменно царила на ее уроках, слушали все, а объясняла она просто и очень доступно. Многие ее питомцы побеждали на различных олимпиадах, потому Веру Андреевну хорошо знали в республике, не раз приглашали принимать вступительные экзамены в самые престижные институты.

Не учить дома биологию теперь стало очень рискованно. Но как раз вчера Петрик принес обещанную фантастику, которую давно советовал прочитать. Петрик всегда советовал не зря, и в этом Игнат убедился с первой страницы, уносясь беззаветно в иные миры.