Но теперь как выразительно явственны знакомые дурашливые нотки. Лешка!.. Лешка Антольчик.
Сосед по парте и добрый приятель. Снова исподтишка чуть слышно дзынкнувши, он вроде бы также неотрывно вглядывается в раскрытый учебник, а сам лишь с усмешливой беззаботностью поглядывает на притихший тревожно класс. Как обычно, он и не открывал вчера книгу, да только что ему, и чего потеряешь. Начало четверти еще, ну больше одной двойкой, ну меньше, сколько их было, а сколько еще будет.
-- Антольчик! -- коротко и решительно обрывает, наконец, затянувшуюся паузу учительница.
И тот час: "Хг-а-а...", -- словно вздохнул с облегчением класс, зашелестел, задвигал, многоруко зашоргал; где-то упал звонко учебник, где-то звучно хлопнула откидная крышка парты.
-- Что, молодцы вы мои, вздохнули?.. Так вы вчера и в книжку глядели!
Широко улыбается круглое, накинь лишь платочек -- и сразу бабушкино, старческое лицо учительницы. Вот уже за треть века, как она с детворой, и кому как не знать, что не до уроков им всегда, и уж тем более не до ее несчастной экономической географии: "сельское хозяйство Центрального района, пищевая промышленность Волго-Вятского"... Особенно теперь в самом начале четверти, когда так мало оценок в журнале, и когда каждый надеется проскочить на холяву.
Наивная детвора! -- один лишь легкий скорый взгляд на класс, и сразу ясно, кто и с чем пришел сегодня на урок. Понятно, что в каждом классе есть несколько обязательных, прилежных учеников, обычно среди девчат, они всегда хорошо подготовлены, а вот остальные... Любого и запросто можно подловить.
Только зачем?
-- И что ты за учитель такой, если у тебя столько двоечников? -- обязательно спросит тогда начальство, и снова, пусть поначале и не очень строго, но напомнит обязательно: в нашей стране всеобщее среднее образование, и нет плохих учеников, а есть плохой учитель.
По сути, оно логично, правильно. Зачем тратить лишние школьные годы на таких вот, к примеру, антольчиков? Ему ведь все равно твоя экономическая география что тому волу библейскому, да псалмы на уши. И не всем же, в конце концов, быть инженерами, не каждому чистый служебный халатик по жизни судьбою назначен, надо кому-то и жижу в хлеву за свиньею прибрать. Жизнь она штука такая, есть в ней поэзия, есть проза, а есть и "соленые" анекдоты.
Немало разной детворы за долгих тридцать лет прошло через ее учительские руки, и не раз приходилось вполне убедиться, что хорошие и отличные отметки еще совершенно ничего не значат для будущего. Тот же Андрюшка Петровский, например. Староста класса когда-то был, неплохо учился, толковый, казалось, выйдет парень. И спортсмен какой...был. А теперь! Перед глазами вставал тотчас бурый, косматый, беззубый ободранец.
Хороший рабочий сегодня поболе за иного инженера имеет. Сколько их прежних оболтусов прилично устроилось в столице! Получили квартиры, теперь на выходные молодцами наезжают в поселок. В воскресенье под вечер обязательно встретишь кого-нибудь на автобусной: и сам приберется как на праздник, и жена, и дети. По сторонам теперь поглядывает не без столичной фанаберии, мол: "Эх ты, глушь-провинция!"
-- Добрый вечер, Нина Степановна! -- поприветствует всегда искренне, как победитель.
Человек, мол, видите. А тогда что говорили.
Так что, правила игры здесь предельно просты. Выставил ему "законный" трояк в журнальную клеточку, и пусть себе шурует пряменько в рабочий класс. И все бы прекрасно, если бы не совсем уж дебилы. И Нине Степановне снова припомнилась та дурацкая "эпопея на весь район", что утворил ей когда-то, как классному руководителю вот такой в точности дебил Зэро.
... Лешка Антольчик, широколицый простоватый парнишка с высоко поднятым на вихры, густоволосым чубом так и сидел неподвижно на своей крайней "камчатке", будто его острым рогом пристукнули.
-- Живенько! -- прекрасно понимая причины такой медлительности, подогнала строго учительница. -- Никак не проснется.
Наконец как-то по-старчески уныло скрипнула тесноватая парта, и Лешка насквозь проржавевшим, несмазанным роботом задвигал неуклюже вперед.
-- Дз-з-з! -- насмешливо кинул ему вслед Игнат.
Он ведь тоже не открывал вчера географию. Это и не обязательно было, потому что Нина Степановна, учительница не очень строгая всегда разрешала держать открытыми учебники на парте.
Действительно, это было очень удобно. Глянул на переменке первый раздел заданного параграфа, повторил еще раз и жди спокойно звонка -- вызовут, так не подведет память. А если вызывали другого, то можно сходу начинать следующий раздел; пока одноклассник отвечал, Игнат всегда успевал подготовиться.
Но вот сегодня. он не спешил сразу браться за следующий раздел. С самого начала не было ни малейшего сомнения, что дружок Лешка у доски не особо задержится. Прошло уже сколько минут, а он все так и стоял молча, взирая застывшим взглядом куда-то поверху голов своих одноклассников.
-- И это все? -- выдержав терпеливо необходимую паузу, спросила с иронией учительница. -- Все что нам скажешь?.. Мог бы зря не тратить времени, два!
И вновь перемена мновенная в классе, и вновь зазвенела упругая, мертвая тишь.
-- Так, вопрос остается тем же. Раз мы... раз мы так ничего и не услышали, -- внимательно вглядываясь в журнальный список, вдумчиво выговаривает Нина Степановна.
-- Горанский! -- громко слышит, наконец, Игнат свою фамилию.
Спокойно, уверенно выходит он на середину класса. Он-то как раз и не тратил попусту времени, за несколько мучительных лешкиных минут успел еще раз внимательно просмотреть раздел параграфа, особо выделить главное. Насчет дополнительных вопросов он тоже не особо беспокоился. Допвопросы у Нины Степановны всегда были одни и теже, причем примерно в одинаковом количестве, только с каждым новым уроком прибавлялось несколько новых, а несколько "старых" исчезало соответственно.
"Эх, если бы у всех так!-- мечтал Игнат, с победой вернувшись на свое место. -- Вообще можно было бы не раскрывать домашнее. А если бы так, как у Кольки!"
Последнее пожелание он тоже не раз восклицал про себя мечтательно, хоть и знал прекрасно, что так, как "у Кольки" больше ни у кого быть не могло.
Колька, Дикий, Живёла...
Подобные прозвища были у многих учителей в школе. По-видимому, они давались весьма метко с первых дней работы, а затем, как по наследству передавались старшеклассниками следующим поколениям учеников. Иметь прозвище учителю обычно означало быть личностью яркой, выразительной, с какой-то особенной оригинальной чертой характера, и именно такие учителя и их уроки остались наиболее памятными Игнату.
Вот, например, та же Нина Степановна. Она и между ними всегда была только Ниной Степановной. И очень уж сухой, унылой, будничной была на ее уроках такая интереснейшая наука как география, наука о захватывающих путешествиях и далеких, неизведанных странах. Все ее рассказы были на один и тот же манер -- и про сухую пустынную Сахару, и про роскошную таинственную Амазонию. Временами Игнат даже пытался послушать, но в итоге попытки эти заканчивались всегда совершенно одинаково, точь-в-точь как со "взрослым", толстенным романом в его раннем детстве. В скором времени он вдруг ловил себя в мыслях, что сейчас где-то очень далеко от урока, в днях будущих или минувших.
Только один-единственный ее урок запомнился навсегда Игнату, да и то это была вовсе не география. Был тогда в школе такой предмет "трудовое обучение", класс делили на парней и девчат, ребята столярничали и слесарили в мастерской, а девчата шили, вязали, готовили. У девчат этот предмет назывался "домоводством", и вела его также Нина Степановна.
Однажды, когда их трудовик заболел, а заменить оказалось не кем, парней оставили под ее присмотром в классе. Игнат наблюдал за уроком, и просто не верил своим глазам: это была совершенно другая Нина Степановна! Раскрасневшаяся жарко, искрясь легким блеском в глазах, вдохновенная даже, живой колорит "смачных" фраз... Теперь Игнат уже и рад бы не слушать, но на всю жизнь запомнилось ему, как приготовить по-домашнему вкусно чебуреки с печенкой.
