Один бронзовый Ильич пережил благополучно пока что все "эпохи". И теперь возвышается он непоколебимо над поселком -- одна рука призывно выброшена в сторону известного магазина.
-- Сам Ильич и тот нам верный путь указывает! -- посмеиваются частенько местные выпивохи.
Если сойти с центральной площади сотню шагов к Неману, то будет маленький дощатый кинотеатр. Еще дальше за ним Игнатова хата, густо обвитая глянцевой зеленью виноградного листа. Как и большинство здесь, она обычная бревенчатая, с небольшой дощатой верандой. Рядом цветник, огород, садик на два десятка плодовых деревьев, хозяйственные пристройки. Далее невысокий рубленый заборчик, а за ним по обе стороны Немана до леса неоглядные заливные луга.
Большинство в поселке "гаварыла" на обычной для белорусской деревни т.н. "тросянке". Можно было услышать чисто белорусские слова, немного польских, но чаще всего русские слова на белорусский лад: "хватить", "видзев", "прывет"... Так говорили люди пожилые, семейные, минувшие "кавалерский" возраст, так говорили и совсем юные посельчане, которые до этого возраста еще не доросли. Как-то летом поехал Витька в пионерский лагерь, где было полно городских -- когда же вернулся, то сыпал сплошь чисто по-русски.
--- Нешта ты, хлопец, савсем другим голоском запел! -- долго еще потом дразнили его малолетки-приятели.
Но вот шло время, и подходила по жизни черта, за которой были совершенно иные реалии, изменявшие прежнее резким скачком вплоть до противоположности. И вот за этой чертой каждый из поселковых ребят уже не только не прятал своих, еще недавно стыдливых симпатий, а, наоборот, изо всех сил старался приобрести славу молодцеватого удачливого кавалера. Точно такая же поразительная метаморфоза происходила неизменно и в лексиконе. Теперь каждый юный посельчанин не только модной прической, "фирмовым прикидом", но и подчеркнуто русским словечком старался даже переплюнуть городских.
Вот только Юлька могла вдруг сказануть такое словечко, какого Игнат вообще никогда не слышал в родном поселке, ведь до своего недавнего переезда она жила в крохотной деревушке в десяток хат, что по минской дороге. Рассказывает он, например, что-нибудь увлекательное, с мудрено закрученным сюжетом, она только слушает внимательно, потом вдруг приостановится, стрельнет проницательно в лицо глазками, да как сказанет:
-- Ты гэдыки интярэсны!
Наверное, он бы от души рассмеялся, если бы услышал что-нибудь подобное от другой девчонки, но вот когда говорила она, голоском мелодичным и скорым, тогда она казалась ему еще более привлекательной.
-- Ты расскажи, из какой глухомани приехала? -- все же, иногда спрашивал он под хорошее настроение.
-- Ты уже... гарядской! -- в ответ кривила она насмешливо свои пухленькие розовые губки.
Только вот что в момент вспоминалось. Он, ее бывший, однажды рассказывал:
"На днях вечерком гуляем в парке, она смотрит-смотрит не понятно так, как будто в первый раз и увидела. Потом как сказанет:
-- Генка, яки ты пригожий!"
Рассказывая об этом, Генка-Артист весь сиял и светился, а Игнат, тогда с ней незнакомый, слушал с обычным, не совсем доверчивым безразличием. Он ведь и сам частенько не скрывал от приятелей свои амурные похождения, как то, что бывало в действительности, так и то, что лишь в его богатых фантазиях. Зато теперь! -- как легко, как явственно было представить ее лицо, голос, интонацию в эти самые мгновения.
Знакомая жгучая волна подступала вновь, вскипала, захлестывала игольчатой пеной, грозила могучим цунами обратить благодатный оазис в постылую мертвую пустыню. Чернея лицом, он хмурил брови -- она, приметив это, начинала допытываться:
-- О чем ты все думаешь?
-- Ни о чем.
-- Я же вижу.
-- Ни о чем!
"Я виновата? -- слышалось ему неизменно в этих расспросах. -- Но в чем?"
В чем же она была виновата?
-- Скажи, Игнат.
-- Что тебе сказать?
-- О чем ты все думаешь?
-- Ни-о-чем! -- снова и снова отвечал он неприступно. -- Да тебе и без разницы.
Огромный чернильный купол мигал теперь изредка холодными отсветами зорь. "Что, дружок, финиш? -- читал с легкостью мысли, дразня. -- Завтра айда на танцы по новенькую?"
И вдруг пронзал пространство снова метеорной искристой стрелой, словно усмехаясь в полнеба. И назавтра снова был вечер, и снова непослушные легкие камешки крылато встечали знакомое окошко на самой окраине поселка.
6
Генка-Артист
Не сказать, что Генка-Артист был уж очень "красавец" -- с ударением на последнем слоге по Василию Макаровичу. Овал лица почти квадратный, нос рыхловатый, глаза белесые, блеклые, волосы прямые, жесткие. Блондин, впрочем, а блондины тогда были в большой моде.
И, все же, была в его весьма бойкой натуре та известная природная помесь безграничной уверенности в себе и некоей своеобразной шутовато-дурашливой обаятельности, что вкупе так часто манит, притягивает властно доверчивый женский пол.
И фигура. У него была аленделоновская фигура. Никак не мог понять Игнат, как с такой ладной фигурой Генка-Артист был бестолковым спортсменом. В футболе "матки" набирали его в команду последним, а на коньках он катался так, что смех один. Но хоккей в поселке был любимейшим видом спорта, школа даже за большие деньги закупила настоящую форму, ослепительно яркую, в спартаковских красно-белых тонах, и каждый мальчишка мечтал хоть раз выйти в ней за сборную. Хоккейные герои были героями и в глазах девчат, поэтому Генка-Артист, все-таки, ухитрился примазаться к сборной, пускай и в роли третьего запасного голкипера. На лед его, разумеется, так и не выпустили, зато теперь он имел полное право рисовать артистически "их" победные ледовые достижения.
Но Артистом его прозвали не за это.
-- Генка, ты у нас вылитый Чубин... Артист! -- первым так сказал Витька.
И это была правда.
Кто теперь помнит Олега Чубина?
Лет тридцать назад он уехал за кордон и словно растворился там. За эти годы Игнат видел его лишь один раз в двухминутном эпизодике какого-то голливудского фильма, тотчас забытого. Но вот тогда, после выхода на экраны страны знаменитого "Таинственного всадника", его имя в Союзе гремело.
В выпускных классах многие девчата делили обычную общую тетрадку на отдельные, ярко озаглавленные страницы с различными жизненно важными вопросами, как то: "Что такое любовь?", "Что такое счастье?", "Твоя любимая книга?" Затем отдавали друзьям и знакомым на руки для ответов. Читая с любопытством некоторые, Игнат зачастую дивился их исключительной оригинальности. Так, например, один утверждал, что любовь есть "хождение двух дураков по асфальту нашего города", а другой называл танцы всего лишь "печальной необходимостью". В этих традиционных девичьих тетрадках обязательно присутствовал и такой вопрос: "Кто твой любимый артист?" -- и самое, самое удивительное для Игната было здесь. Все девчата до единой называли только одно-единственное имя Олег Чубин.
Была ли тут внешность?
Вряд ли только это, ведь каждая из девчат наверняка бы назвала более симпатичного. И как артиста его очень скоро позабыли в стране. Однако, по-видимому, было в его личности одно из явственных проявлений той необъяснимой загадочной силы, что так магически давит на людскую породу, заставляет слепо слушать, восхищаться, выбирать...
Артист-Генка смастерил из небольшого фото артиста Чубина круглый, величиной с пятак цветной значок, и всегда красовался с ним, когда шел на танцы или свидание. У каждого из нас имеется Свыше пускай и не броский, но некий особый талант; был такой талант и у Генки -- красоваться. Как это ему удавалось, он никогда не рассказывал, да и вряд ли бы смог: это было именно то природное, что дается нам изначально, дается неизвестно за что, почему, и за какие заслуги.
