-- Надо задать тон уроку! -- говорил задорно Игнат.
Необходимо и важно отметить, что тут к ошалевшим от скуки гвардейцам по-компанейски присоединялись и пацанчики. Они ведь также ничуть не меньше любили позабавиться, когда это было возможно. И вот теперь они были едины опять, теперь снова это был дружный единый "Б"- класс.
Уже во время подъема, приветствуя живо приход учителя, кто гикнуть успевал басисто, кто пяткой польку об пол сбарабанить, кто крышкой парты грохнуть что есть силы -- важно было на общем фоне особо не выделиться, но так богато дополнить ералашно гремящую полифонию звуков, чтобы вышла в итоге настоящая вакханалия. И вовсю балдели после, глядя, как мечется, разрывается криком учитель, пробуя навести хоть какой-то порядок.
А вот новенькая даже крикнуть толком не умела. Только однажды вдруг пискнула тонко с нежданной отвагой:
--Тиха-а!!
От неожиданности в классе и действительно наступила мертвая тишь. Но секунды спустя громом взорвалось многоголосое "О-о-о!" -- и, как по команде, аплодисменты.
Когда она впервые вошла в класс, Лешка Антольчик как-то дурашливо хихикнул, таращась:
-- И что эт-та за совушка к нам пожаловала?
Что правда то правда, многое в ее круглом бледноватом лице с короткой, поднятой на вихры, пепельно-серой укладкой волос вызывало именно такую ассоциацию. В особенности глаза, огромные, малоподвижные и нос, немалый, острый, с заметной родинкой. В общем, навряд ли кто-либо назвал бы ее красавицей.
Преподавала она биологию, и между собой в классе ее называли Биологиней. Впрочем, на передних рядах возможно и слышали, как она себя представила, а сзади единственно видели, как немо шевелятся ее губы, словно в старом испорченном телевизоре без звука. И так было всегда, от первого урока до последнего.
А когда на задах уже кто-то отважно распевал веселые куплеты, а из угла в угол непрерывно мельтешили пикирные самолетные баталии, тогда она прекращала даже губами шевелить, и просто молча смотрела на класс с растерянной, едва заметной усмешкой.
-- Ну-у и... что? Что еще такого придумаем? -- казалось, вот-вот сейчас спросит.
Голову она не поворачивала, только молча смотрела, медленно переводя бледные зрачки глаз из одного угла класса в другой.
"Интересно, а что будет дальше?" -- думали все, и на некоторое время даже тише делалось в классе.
Но мафия не позволяла классу серьезно расслабиться.
Зэро всегда держал под ногой наготове твердый граненый карандаш, едва лишь затишье, гулко, размашисто шугал по дощатому полу. Рядом с ним каменным истуканом низким нутряным басом мычал похоронно Лось. Это была его любимая коронка.
-- И кто это у нас готовится в консерваторию сесть?! -- заслышав знакомые "арии", подхватывался с места учитель и куда более опытный, чем Биологиня.
Однако пухлые колбасные губы лопоухого умельца сами по себе выпячивались далеко вперед, естеством маскируя. В скором времени к соседям-приятелям присоединялись дружно со своими придумками прочие, и в классе опять становилось очень весело.
Она попробовала сыпать двойки направо и налево, но, как заметил однажды Антольчик:
-- Больше одной за раз все равно не поставит!
И хохотнул вдобавок, прекрасно осознавая особые обстоятельства недавно объявленного в стране "всеобщего среднего":
-- Ерунда эти двойки. Что за год главное, и свои три балла на финиш мне по-любому отломится.
Забавнее всего получалось, когда Биологиня пробовала выставить кого-нибудь за двери, в особенности, если попадался тот же Лешка Антольчик. Она становилась рядом, одной рукой слегка опиралась на парту, другой часто и быстро дергала вверх-вниз:
-- Давай-давай! По-одъем, по-одъем...
"Давай-давай!" --- произносилось решительно, быстро, а "подъем, подъем...", -- протяжно, с иронией.
-- Я-а, опять я?! -- в ответ орал на весь класс как невиноватый Лешка, хоть и сам частенько не мог удержаться от смеха.
Эта концертная всякий раз процедура изгнания продолжалась довольно долго, и в какой-то момент совершенно самопроизвольно происходила диаметрально противоположная перемена декораций: теперь уж "подъем-подъем!" произносилось решительно, быстро, а "да-авай, да-авай" -- протяжно, с иронией. Наконец, махнув безнадежно рукой, Лешка Антольчик поднимался уныло, вразвалочку плелся к дверям под гомерический смех всей остальной компании.
-- Представители оппозиции демонстративно покидают собрание! -- бросал он напоследок, громко хлопая дверями.
Однажды, когда Биологиня только начала свою канитель, шустрый лилипут Малько Славик осторожно подкрался сзади и прицепил на шерстяную кофточку большого майского жука. Жук был действительно на редкость велик, громоздок на вид, с крепкими уцепистыми лапками. Его Славик на переменке отобрал у одного первоклассника ради идеи, что мелькнула внезапно у него в голове.
Вначале насекомое держало себя солидно, уверенно, словно оценивая обстановку вокруг. Наконец:
-- Пошел, пошел! -- толкнул легонько Игнат соседа.
Жук осторожно, медлительно двинулся вверх. Не добравшись немного до белоснежного полотняного воротничка, выступающего жесткой каймой из-под шерстяной кофточки, он внезапно приостановился. Оставаясь на месте, с достоинством начал расправлять розоватые жесткие крыльца.
-- Стоять, стоять! -- наблюдая, шептал на своей "камчатке" Игнат. -- Рано в полет, еще рано...
И тот словно услышал. Снова аккуратно заправил наружные крыльца, натужно, как альпинист на последних метрах восхождения, торжественно взобрался на белоснежную вершину полотняного воротничка.
-- Н-на вершине стоял хмельной! -- пропел Игнат полушепотом, и почти полкласса полегло со смеху.
Она резко обернулась -- жук пошатнулся, будто и вправду "хмельной", задрожал и... И провисев лишь мгновение на тоненькой лапке, розоватым комочком соскользнул стремительно вниз.
-- Ой, что это?! -- испуганно вскрикнула Биологиня.
И быстро-быстро заводила рукой по спине.
-- Вам паук за шиворот свалился! -- деликатным голосом сообщил Игнат.
И тут же прыснул со смеху, потому что глаза у Биологини подпрыгнули чуть ли не вдвое, а сама она пулей вылетела из класса.
Вернулась она заплаканная, с директором.
Игнат, как всегда, под репрессии не попал, зато досталось многим приятелям за прежние грехи, а Славику в особенности. И вот что он вскоре в отместку придумал.
Однажды на переменке в случайной возне сломали учительский стул. Треснул стул громко, пошел в перекос, но Славик старательно его выровнял, что-то там незаметно подладил, и на вид стул стал совершенно как целенький. "Держись теперь, Биологиня!" -- потирал руки Славик, с нетерпением ожидая начала урока.
Прозвенел звонок.
Она, как вошла, так сразу и села: спинка-ножки во все стороны, а сиденье шершавым тряпичным трассиром до самой стены. Сидит, сидит Биологиня на полу среди разметавшихся по классу деревянных обломков и морщится, морщится так, словно капризная плакса-малышка посреди своего разбросанного суматошного хозяйства.
Показалось тогда всем в классе, что она сейчас и вправду захнычет. Однако же нет, совсем наоборот тогда вышло. Засмеялась она, беззвучно, глядя вниз, и... рукой махнула.
После больше никого не выгоняла из класса. На последних уроках навесит множество учебных плакатов на всю ширь классной доски, отступит подальше от первых рядов, и водит, и тычет указкой, лишь изредка вздрагивая от вперебой непрерывного гулкого фона. И говорит, говорит себе снова неслышно, как в испорченном старом телевизоре без звука... Словно позади уже класс, а заодно и все то, что в нем было.
* * *
