— А теперь слушайте меня, мистер Хоффа! Перестаньте водиться с противными гангстерами и нехорошими водителями грузовиков и сдайте всех ваших друзей, иначе я все папе расскажу!

Зал гудел. Зал ревел. От топота множества ног пол ходил ходуном.

— Мистер Хоффа, вы противный и нехороший дядька! Прекратите попытки принять в свой профсоюз моих шестерых детей, иначе я все расскажу папочке и старшему брату! Будьте умницей, или я попрошу папу купить ваш профсоюз и сделать всех ваших противных водителей прислугой в нашем фамильном поместье «Хайеннис Порт»!

Зал взревел. Литтела затошнило; у него закружилась голова, и ему стало жарко.

Ленни жеманничал. Ленни кокетничал. Ленни УДЕЛЫВАЛ Роберта Ф. Кеннеди, извращенца и общественного деятеля.

— Мистер Хоффа, сию же минуту прекратите торговаться!

— Мистер Хоффа, прекратите кричать, — вы испортите мне прическу!

— Мистер Хоффа, будьте У-У-УМНИЦЕЙ!

Ленни выжал зал досуха. Ленни перевернул его — от подвала до крыши.

— Мистер Хоффа, вы ТА-А-АКОЙ наглец!

— Мистер Хоффа, прекратите царапаться — вы мне чулки порвете!

— Мистер Хоффа, вы и ваши водители грузовиков ТА-А-АКИЕ секси! И Маклеллановский комитет и я так РАЗВОЛНОВАЛИСЬ!

Ленни продолжал сыпать шутками. Три порции виски спустя Литтел кое-что заметил: он ни разу не подшутил над Джоном Кеннеди. Кемпер называл это «дихотомия Бобби/Джека»: если тебе нравился один из братьев, то ты непременно испытывал антипатию ко второму.

— Мистер Хоффа, не путайте меня фактами!

— Мистер Хоффа, если вы не перестанете меня ругать, я ни за что не расскажу вашей жене, где я сделал прическу!

«Элькс-холл» раскалился добела. Из открытых окон доносился свежий воздух. Лед для напитков кончился — стриптизерши принялись наполнять ведерки свежевыпавшим снегом.

К сидящим за столиками стали подсаживаться мафиози. Литтел тут же стал узнавать персонажей с фотографий из досье:

Сэм «Мо»/«Момо»/«Муни» Джианкана, Тони-Шило Ианноне, младший босс чикагской мафии. Осел Дэн Версаче, Толстый Боб Паолуччи и сам Безумный Сэл Д’Онофрио.

Шоу Ленни подходило к концу. Стриптизерши вспорхнули на сцену и принялись раскланиваться.

— Несите меня к звездам, профсоюзные знакомые! Джимми Хоффа нынче — тигр, а Бобби — насекомое! Другими словами, члены профсоюза водителей грузовиков — лучшие!!!

Аудитория застучала по столам, захлопала, одобрительно засвистела, закричала, завыла…

Литтел выскочил наружу через заднюю дверь и жадно втянул в себя воздух. Его пот мгновенно замерз; ноги его задрожали, но ужин в виде энного количества виски остался в желудке.

Он посмотрел на дверь. Зал пересекала шеренга танцующих конгу — члены профсоюза и стриптизерши, державшие друг друга за бедра. К танцующим присоединился и Безумный Сэл — его теннисные туфли хлюпали, из них вытекал растаявший снег.

Отдышавшись, Литтел медленно обошел здание и направился к стоянке. Ленни Сэндс прохлаждался возле своей машины — лепил кубики снега из ближайшего сугроба.

К нему подошел Безумный Сэл и обнял его. Ленни скорчил гримасу и высвободился из его объятий.

Литтел, присев на корточки, спрятался за чьим-то лимузином. Их голоса самим ветром несло в его сторону.

— Ленни, ну что я могу сказать? Ты был великолепен.

— Ну знаешь, с толпой это проходит легко. Главное — знать, что их больше всего волнует.

— Ленни, толпа есть толпа. Твои члены профсоюза — простые работяги, такие же, как и мои ребята. Просто задвинь в жопу политику и заливай им про Италию. Не, блин, я тебе говорю — каждый раз, когда ты станешь им петь про историческую родину, они у тебя будут всем залом визжать как гиены.

— Не знаю, Сэл. Может, мне скоро предложат выступать в Вегасе.

— Я тебя, блин, умоляю, Ленни. Одни только мои ребята проигрывают в казино больше, чем все прочие здешние чуваки, вместе взятые. Та-да-да-дам, Ленни. Чем больше они проиграют, тем больше получим мы.

— Даже не знаю, Сэл. Может быть, меня пригласят открывать шоу Тони Беннета в «Дюнах».

— Ленни, я тебя, мать твою, умоляю. На четвереньках, как, блин, собака, умоляю!

Ленни засмеялся.

— Ну, пока ты не начал лаять, я попрошу у тебя пятнадцать процентов.

— Пятнадцать? Черт… Ну и аппетиты у тебя, ублюдка еврейского.

— Тогда двадцать. Я соглашаюсь иметь дело с антисемитами только на таких условиях.

— Пошел ты, Ленни! Ты ж сказал пятнадцать!

— Сам пошел, Сэл. Я передумал.

Наступившая тишина затянулась — Литтел живо представил, как собеседники со злобным видом играют друг с другом в «гляделки».

— О’кей, о’кей, о’кей. Хорошо, блин, получай свои двадцать, гребаный еврейский грабитель!

— Сэл, ты мне нравишься. Только не кидайся жать мне руку, ты слишком жирный на ощупь.

Хлопнула дверца машины. Литтел увидел, как Безумный Сэл вскочил в свой «кадиллак» и помчался по улице.

Ленни включил фары и завел мотор. Из окошка водительской двери потянулся сигаретный дым.

Литтел поплелся к своей машине. Автомобиль Ленни был припаркован за два ряда от его машины — он без труда заметит, как тот будет отъезжать.

Ленни продолжал сидеть в машине. В свете его фар то и дело, пошатываясь, появлялись подвыпившие недавние зрители, поскальзывались на льду и плюхались на задницу.

Литтел очистил ото льда ветровое стекло. Машину занесло снегом по самый бампер.

Автомобиль Ленни тронулся с места. Литтел дал ему целую минуту форы и поехал по отпечатавшимся в снеговой каше следам шин.

Которые вели прямиком на север по Лейк-Шор-драйв. Литтел догнал его у самого поворота.

Ленни повернул. Выдержав дистанцию из четырех машин, Литтел пристроился за ним.

Это был исключительно медленный «хвост» — цепи следов от шин на обледеневшем асфальте — две машины плюс одинокое шоссе.

Ленни проехал все съезды на Голд-Коуст. Литтел сбавил скорость и зафиксировал взгляд на задних габаритных огнях его машины.

Так они выехали за пределы Чикаго. Медленно миновали Гленко, Эванстон и Уилметт.

Дорожный указатель сообщил: они въезжают в пределы городка Виннетка. Ленни резко повернул вправо и в самую последнюю секунду съехал с магистрали.

Что делало невозможным его преследование — Литтел просто вылетел бы с дороги или повредил машину о заграждение.

Он съехал с магистрали по следующему же наклонному съезду. Виннетка в час ночи была прекрасна — сплошь тюдоровские особнячки и свежеочищенные от снега улицы.

Поездив по дорогам, он выехал-таки на главную деловую улицу города. И обнаружил несколько автомобилей, припаркованных возле коктейль-бара: «Маленькая бревенчатая хижина Перри».

Двумя колесами на тротуаре стоял там и «паккард-кариббеан» Ленни.

Литтел припарковался и вошел внутрь. Его лицо задел свисавший с потолка транспарант: «Добро пожаловать, 1959!», написанный серебряными блестками.

В заведении было уютно, как бывает уютно в чистом и теплом помещении в морозную погоду. Внутренняя отделка была выдержана в деревенском стиле: стены обшиты панелями «под необструганные доски», барная стойка из дерева твердых пород и удобные низенькие диванчики, обтянутые искусственной кожей.

Женщин среди посетителей не было. В баре можно было только стоять. На диванчике миловались два парня — Литтел аж отвернулся.

Он смотрел прямо перед собой. На него — он это чувствовал — все уставились. Возле задней двери находились закрытые телефонные кабинки — там он будет в безопасности.

Он прошел назад. Никто не подошел к нему. Его наплечная кобура натерла ему плечи до ссадин — он отчаянно потел под ней и постоянно дергал плечами.

Он уселся в первой кабинке. Слегка приоткрыв дверь, он получил возможность видеть бар практически полностью.

Вот Ленни, пьет «Перно». Вот Ленни трется бедрами с каким-то блондином.

Литтел смотрел на них. Блондин незаметно сунул Ленни записку и танцующей походкой ушел прочь. Музыкальный автомат заиграл попурри из «Плэттерз».