– Ну наконец-то, а то я уже начал беспокоиться, – пророкотал Калам из тени в дальнем конце комнаты.

– Извини, задержался, – буркнул Скрипач.

– Надеюсь, не впутался в неприятности?

Сапер пожал плечами, расстегивая плащ, под которым блеснула кольчужная рубаха с кожаными накладками.

– А остальные где?

– В саду загорают, – хмыкнул Калам.

По пути Скрипач остановился у своего вещевого мешка и быстро положил туда раковину, завернув ее в запасную рубашку.

Когда сапер подсел к небольшому столу, Калам налил приятелю кружку разведенного водой вина и заново наполнил свою собственную.

– Ну?

– Трещотку в рот воткну! – проворчал Скрипач и сделал солидный глоток, прежде чем продолжить: – На городских стенах полным-полно знаков. Думаю, пройдет неделя, не больше – и улицы станут красными от крови.

– У нас есть кони, мулы и припасы. К тому времени мы будем уже на подходе к пустоши. Там безопаснее.

Скрипач внимательно посмотрел на своего товарища. Темное, грубоватое лицо Калама поблескивало в мутном дневном свете, пробивавшемся из занавешенного окна. На столе перед убийцей лежала пара ножей, а рядом – точило.

– Может, и так. А может, и нет.

– Ладони на стенах видел?

Скрипач хмыкнул:

– Значит, ты тоже их заметил?

– Каких только тайных знаков нет в городе! Призывы к восстанию, места для сходок, извещение об обрядах Дриджны – это все я могу прочесть не хуже любого местного. Но вот отпечатки ладоней – нечто совсем другое. – Калам наклонился вперед и взял ножи. Он бездумно скрестил голубоватые клинки. – Похоже, они указывают направление. На юг.

– В Пан’потсун-одан, – сказал Скрипач. – Болтают, будто бы там состоится схождение.

Убийца замер, не сводя темных глаз с перекрещенных лезвий.

– А вот я ничего подобного еще не слышал.

– Это пророчество Кимлока.

– Кимлока?! – Калам выругался. – Он в городе?

– Говорят, что да.

Скрипач глотнул еще вина. Если рассказать убийце о том, что произошло на рынке – и о встрече с духовидцем, – Калам долго ждать не будет. И Кимлок мигом окажется за вратами Худа. Причем не один, а вместе со всеми своими родными и стражниками. Поэтому Скрипач решил благоразумно промолчать.

«Пусть это будет еще одним моим даром тебе, старик».

В коридоре раздались шаги, и вскоре на пороге появился Крокус:

– У вас тут темно, как в пещере.

– Где Апсалар? – резко спросил Скрипач.

– В саду! Где же еще ей быть? – огрызнулся вор-даруджиец.

Сапер взял себя в руки. Старые страхи по-прежнему не желали уходить в прошлое.

Раньше, если Жаль пропадала из виду, то потом всегда непременно случалась беда. Так что следовало постоянно держаться начеку. Тяжело было поверить, что девчонка уже не является тем, чем была прежде.

«Страшно представить, что может произойти, если покровитель убийц вдруг решит снова вселиться в нее, – ведь тогда девчонка запросто всадит нож в горло кому угодно».

Скрипач помассировал окаменевшие мышцы шеи и вздохнул.

Крокус подтащил к столу стул, плюхнулся на него и потянулся за вином.

– Мы уже устали ждать, – заявил он. – Если нам и вправду нужно пересечь эту проклятую пустошь, то давайте выступать в дорогу. За стеной сада груда вонючего мусора уже такая, что забились канавы и стоки. И полным-полно крыс. Воздух горячий и густой, толком даже не вдохнешь. Да мы запросто чуму заработаем, если будем и дальше тут торчать.

– Будем надеяться, что до чумы дело не дойдет. Лично я бы предпочел, чтобы ты подцепил синеязычку, – заметил Калам.

– Это еще что за напасть?

– Болезнь такая, от которой язык синеет и опухает, – объяснил Скрипач.

– А что в этом хорошего?

– Болтать не сможешь.

Над головой блестели звезды, но луна еще не взошла. Калам двигался в сторону Джен’раба. Старая дорога поднималась к вершине холма великанскими ступенями; прорехи, словно выбитые зубы, темнели там, где обтесанные каменные блоки вытащили, чтобы использовать их для строительства в других районах Эрлитана. В дырах рос вьющийся кустарник, длинные жесткие корни которого впились в склон холма.

Убийца легко скользил среди развалин, пригибаясь, чтобы его силуэт не выделялся на фоне ночного неба, если кто-то вдруг решит посмотреть на Джен’раб с улиц внизу. В городе царила странная, неестественная тишина. Редкие патрули малазанских солдат оказались вдруг в полном одиночестве, словно бы их назначили охранять некрополь, где, кроме призраков, никого нет. Тут любому станет не по себе. Стражники нервничали и поэтому вели себя шумно, так что Каламу без труда удавалось разминуться с ними.

Убийца добрался до гребня и проскользнул между двумя большими блоками песчаника, из которого когда-то была сложена внешняя стена Верхнего города. Он остановился, глубоко вдохнул пыльный ночной воздух и посмотрел вниз, на улицы Эрлитана. Цитадель городского кулака, которая когда-то служила резиденцией святому фалах’ду, вздымалась темной бесформенной грудой над хорошо освещенным гарнизоном, словно сжатая рука среди россыпи углей. А внутри этой каменной громадины прятался, стараясь не слышать горячих увещеваний «красных клинков» и тех малазанских шпионов, которых еще не выгнали из города и не убили, военный наместник, правитель из Малазанской империи. Все войска захватчиков скопились в казарме цитадели: их отозвали из дальних фортов, что располагались в ключевых точках на окраинах Эрлитана. Цитадель не могла справиться с таким наплывом солдат: вода в колодце уже отдавала гнилью, а воины спали на камнях надвратной башни, прямо под открытым небом. В гавани стояли на якоре две древние фаларские триремы, а одна недоукомплектованная рота военных моряков охраняла имперские доки. Малазанцы оказались в осаде, хотя пока еще никто в открытую не поднял на них руку.

Калам испытывал весьма противоречивые чувства. По рождению он принадлежал к покоренным, но по собственному выбору встал под знамена Малазанской империи. Сражался за императора Келланведа.

«И за Дассема Ультора, и Скворца, и Дуджека Однорукого. Но не за Ласин. Предательство давным-давно разрушило эти узы».

Будь жив император, он бы действовал иначе, подавив мятеж еще в самом зародыше. Не обошлось бы без жестокого, но непродолжительного побоища, за которым бы последовал долгий период мира. Однако Ласин позволила старым ранам загноиться, и теперь грядет такая бойня, что сам Худ удивится.

Калам отступил от гребня холма. Перед ним раскинулся сложный лабиринт из разбитых плит песчаника и кирпича, провалов в грунте и зарослей кустов. Над черными прудами роились тучи насекомых. Среди них метались летучие мыши и ризаны.

Ближе к центру вздымалась трехэтажная башня, увитая змееподобными корнями мертвого, погибшего от засухи дерева, что росло на крыше. У основания зияла черная пасть дверного проема.

Некоторое время Калам внимательно смотрел на него, а затем приблизился. Убийца был уже в десяти шагах от арки, когда заметил внутри отблеск света. Он вытащил нож, дважды постучал рукояткой по камню и направился к проему. Голос из темноты остановил его:

– Не подходи ближе, Калам Мехар.

Калам звучно сплюнул:

– Мебра, думаешь, я не узнал твой голос? Гнусные ризаны вроде тебя никогда не отходят далеко от своего гнезда, поэтому тебя так легко было найти. А уж проследить досюда – проще некуда.

– У меня здесь важное дело, – прорычал Мебра. – Зачем ты вернулся? Чего от меня хочешь?

– Получить старый долг. Надеюсь, ты про него не забыл?

– Я был должен за услугу сжигателям мостов, но их больше нет.

– Но я же тут, – заявил Калам. – Давай раскошеливайся, приятель.

– А когда очередной малазанский пес с эмблемой горящего моста на плече найдет меня, он опять потребует заплатить ему? А затем явится следующий, и еще один, и еще? Ну уж нет, Ка…

Убийца оказался в дверях прежде, чем Мебра успел что-то понять; он метнулся в темноту, уверенно схватив шпиона рукой за горло. Тот взвизгнул, когда Калам поднял его и припечатал спиной к стене. Сжигатель мостов крепко держал Мебру, а острие ножа щекотало ему шею. С перепугу Мебра выпустил из рук что-то тяжелое, что прежде прижимал к груди, и сверток с громким стуком упал на землю. Но Калам даже и не взглянул под ноги, он пристально смотрел в глаза старому знакомому.